Жан д’Аркур взмахнул мечом по дуге снизу вверх. Запнувшись, Блэкстоун попятился, и тело прошило болью.
– Ты лучник, ты обучен стоять, уперев левую ногу, и если ты так поступишь, я отсеку ее одним ударом. Прикрывай ноги нижней стойкой. Тебя мог бы прикончить десятилетка, учащийся на оруженосца. Ты вовсе не должен быть чертовой неколебимой стеной; пользуйся ногами! Переступай и уклоняйся! Блок сверху, удар вниз, шаг назад. Сколько раз тебе говорить?! Опять! – кричал д’Аркур.
Блэкстоун тряхнул головой в попытке прогнать боль от нанесенного Жаном д’Аркуром удара плашмя по его раненой ноге. Восстановил стойку, выставив вперед кривую левую руку с маленьким круглым щитом, своим единственным средством обороны. Его наставник пользовался деревянным учебным мечом, какие дают пажам и оруженосцам для обучения боевым искусствам, но всего двумя молниеносными ударами едва не покалечил Блэкстоуна.
Ощутив, как сзади по перевязанной ноге течет кровь, Блэкстоун понял, что она уже наверняка просочилась через бриджи, которые он ухитрился натянуть нынче утром. У обоих не было ни малейшей защиты от дождя со снегом, леденившего конечности, кроме полотняных рубах и коротких кожаных камзолов без рукавов. Холод сковывал ногу, лишая Томаса сноровки и делая уязвимым для искусных ударов д’Аркура. Француз даже не вспотел, продемонстрировав Блэкстоуну все атакующие и оборонительные приемы уже в десятый раз за утро. Теперь же урок был пущен в ход самым примитивным и брутальным образом, едва не кончившись серьезным увечьем. День уже казался долгим и изнурительным, и Блэкстоун гадал, не сдаст ли его раненая нога.
На ногах его удержала только злость. Подняв меч, он ударил д’Аркура, едва тронувшегося при этом с места. Стоя на цыпочках, он слегка отступил в сторону и плашмя ударил Томаса мечом по уху. Жгучая боль заставила его свирепо взмахнуть оружием обратно по перекрестной дуге, и на сей раз стремительность его движения и масса тела, вложенная в удар, увенчались попаданием д’Аркуру по руке, и Блэкстоун понял, что отыграл болезненное очко воздаяния наставнику.
Они стояли в нескольких футах друг от друга, и каждый выжидал следующего шага противника. Наконец д’Аркур опустил меч.
– Ты сделал три ошибки. Первая: ты пошел вперед левой ногой, не прикрывшись надлежащим образом мечом. Вторая: сделал выпад, потеряв равновесие. Реакция у тебя хорошая, и перекрестный удар был удачным. Но я буду делать тебе больно, пока не научишься.
– Вы сказали, три ошибки, – проговорил Блэкстоун, смаргивая ледяные капли.
Не успел он договорить, как д’Аркур вдруг снова ринулся на него, полностью вытянув левую руку с поверхностью щита, обращенной вовне в готовности принять любой атакующий удар Томаса, но тот его не сделал. Некогда. Клинок меча со свистом завертелся влево-вправо и сверху вниз, как кружащееся кленовое семечко. Мощь атаки вывела Блэкстоуна из равновесия, и он тяжело плюхнулся в грязь. Д’Аркур стоял над ним, и Томас, лежавший, глядя на острие меча, понял, что в настоящем бою, когда на его горло был бы нацелен не деревянный меч, а острая сталь, она проткнула бы ему глотку.
– Третья. Я уже говорил тебе, Томас: никогда не стой, ожидая, пока противник сделает решительный шаг. Всегда атакуй.
Блэкстоун понял, что д’Аркур бросился на него с беспощадной результативностью, приносимой годами тренировок. Сердце его упало: где уж ему приблизиться к такому мастерству хоть на арбалетный выстрел?
– Довольно на сегодня, – бросил д’Аркур. – Позаботься о ноге.
И повернулся прочь, даже не подумав помочь Блэкстоуну подняться. Тот будет из кожи вон лезть, и д’Аркур понимал, что иначе тот и не пожелает. Этот англичанин наделен упрямой гордыней, позволившей ему подобным одолеть величайшую армию христианского мира.
Бланш д’Аркур смотрела, как ее господин и муж стаскивает с себя насквозь мокрую одежду. Его шрамы хорошо затягиваются, и вес, потерянный за время поправки, мало-помалу возвращается. Его нагота являет взору гобелен рубцов, живописующий былые сражения. Коснувшись едва ли не любого рубца или шрама, она могла сказать, какой конфликт его принес. И если она чувствует подобное к мужу, то почему же Христиана не должна чувствовать того же самого к Томасу Блэкстоуну? Она приглядывает за девушкой, и челядь тотчас ей доложит, если та отправится в покои Томаса ночью. Слуги спят в коридорах в любом подвернувшемся закутке или дверном проеме, и графиня позаботилась, чтобы один из ее довереннейших слуг еженедельно снимал простыни с постели Блэкстоуна и осматривал на предмет следов девственной крови. Время от времени слуга докладывал, что Томас по-прежнему спит на полу, а на простынях нет ни морщинки от его тела. Бланш гадала, понимает ли Христиана, что за ней следят, когда она не в компании госпожи. Каждому конюху, слуге и поваренку приказано докладывать обо всем, что им ведомо о происходящем между Христианой и Блэкстоуном. Но пока что ни малейшего признака близости.
Бланш подождала, пока Жан опустится в исходящую паром воду деревянной ванны. Свое вожделение к мужу она всегда держала в крепкой узде, не желая оскорбить его похотливостью. Она сбросила сорочку, выступив перед ним на фоне света из окна, смягчившего силуэт, делая ее даже желаннее. По его лицу увидела, что предложенный ею чувственный образ не будет отвергнут. Скользнула в теплую воду и оседлала его. Вожделением нужно управлять, чтобы испить удовольствие в полной мере.
Ощутив, как он входит в нее, как его руки и уста не могут устоять перед ее грудями, она поняла, что уже недалек тот час, когда Христиана возляжет с Блэкстоуном. Женщины почти не властны над собственными жизнями, но мужская постель способна избавить от вопиющего отсутствия влияния. И она, графиня Бланш д’Аркур де Понтьё, женщина высокородная, позаботилась, дабы ее подопечная была искушена в умении, которое наделит подобным влиянием ее собственную жизнь.
Соломенное чучело из старой мешковины было повешено, как безродный тать, с расставленными ногами, привязанными веревкой к вбитым в землю колышкам. Блэкстоун пошаркал по земле под ногами, чтобы встать попрочнее, и сосредоточился на беспомощной жертве. Уже выпал первый снежок, но зима еще не вступила в полную силу. День за днем, снова и снова д’Аркур повторял несколько позиций, которые мечник может занять, готовясь к схватке с врагом. Синяки и ушибы Блэкстоуна служили свидетельством уроков, вколоченных в него. Теперь он стоял в учебном дворе один, пока обитатели замка занимались своими делами, усердными хлопотами предвещая прибытие гостей.
Пу́гало незряче взирало, как фигура перед ним двигает руками и ногами в туго свитом танце смерти. Правая нога Томаса удерживала его в равновесии, наклоненные вперед кисти защищали от возможного удара по ногам. Левая рука прикрывала грудь щитом, а второй он положил меч плашмя на кривое предплечье, будто скрипач, собирающийся завести мелодию. Это стойка для защиты ног и жизненно важных органов. Голос в голове приказывал повиноваться: баланс и движение, шаг в сторону и выпад – повернувшись в шаге на пальцах ног, словно огибал противника, он нанес удар сверху вниз, и соломенный человек дернулся.
Снова повторив атаку, Блэкстоун вытянул руку, выставив небольшой круглый щит перед собой; теперь меч покоился у него на правом плече лезвием к небесам, большой палец был прижат к гарде над рукояткой, чтобы умножить силу и стремительность удара. Левая нога шаркнула вперед; пламенеющий рубец еще обрамляли черные проколы швов, он еще оставался болезненным при растяжении, но нога уже крепче поддерживала туловище с дополнительным бременем мышц лучника на спине и плечах. Он не сказал д’Аркуру о собственном распорядке регулярных упражнений с куском железа, куда более тяжелым и неуклюжим, чем любой меч, который он поднимал и размахивал им изо дня в день.
Волчий меч по-прежнему оставался на своем месте у его кровати – клинок острый и блестящий, обмотанная шнуром рукоять потемнела от старой крови. Он ждал, будто часовой, чтобы достойная длань обрушила его смертоносный клинок на противника. Блэкстоун знал, что еще не достоин.
Наложи, целься, натяни и пускай! Ритм, поддерживавший его искусство лучника, теперь уступил место иной летальной комбинации движений. Раненая нога запротестовала, когда он двинул ее вперед, внезапно изменив стойку, вынося десницу с мечом перед лицом лезвием кверху. Этот прием с защитой головы обеспечил мощный удар книзу справа налево, отрубивший соломенному человеку ногу в бедре. Должно быть, деревянный клинок напоролся на слабый шов.
Дисциплина боевой связки наполнила его энергией и умножила уверенность, но сейчас, в момент удара, память выплеснула на него подавленное воспоминание последних бурных мгновений под Креси. Именно такой атакующий удар обрушил на него тот немецкий рыцарь, но инстинкты Блэкстоуна каким-то образом отшвырнули его за пределы убийственной досягаемости клинка, вместо отрубленной конечности одарив его раной, которая останется при нем навсегда.
Воспоминание о могучем рыцаре, убившем брата, прорубая путь к английскому принцу, было окутано вечерним сумраком. Все произошло настолько быстро… Его мысленный взор удержал безмолвное видение. Блэкстоун стоял недвижно, опустив десницу с мечом, повернув корпус в бедрах, а разрубленное чучело истекало соломой на ветру. Он был на волосок от того, чтобы тот рыцарь разрубил его, и только теперь, изучив убийственные приемы, постиг, каким благословением были те жизненно важные последние секунды.
Из свистопляски воспоминаний выплыл голос, настойчиво повторявший его имя.
Он обернулся. Христиана, закутавшись в плащ, стояла в нескольких футах позади него с тревожным видом, словно была слишком напугана, чтобы приблизиться еще хоть на шаг.
– Я тебя звала, – сказала она, съежившись от хлесткого ветра. Потом улыбнулась, надеясь этим пробиться через застывшее на его лице выражение непонимания. – Томас?