– И вы выпороли его за это? Смилуйтесь!
– Я едва коснулся его хлыстом. Он должен был исправить твой выбор. А теперь пусть этот кусок дерьма оседлает твоего коня. Я не позволю, чтобы ты выехал отсюда, выставив меня на посмешище.
Инстинкты толкали Блэкстоуна пойти к побитому, заплатившему за его ошибку, но он устоял перед искушением, опасаясь, что его действия могут лишь привести к очередному наказанию невиновного. Он все еще иноземец в этом новообретенном краю привилегированных и жаждет лишь одного – оказаться от него как можно дальше.
Христиана была недовольна. С чего это ему вдруг возжелалось отправиться за леса до дальних пределов земель и влияния д’Аркура? Неосмотрительного странника подстерегает беда. Разбойники и убийцы могут выскочить, как ночные духи в кошмарном сновидении. К чему такой риск теперь? Почему бы не подождать? Дождаться, когда он еще более окрепнет и сможет путешествовать в компании самого д’Аркура?
Он дал ее тревогам развеяться самим по себе. Он постиг, что бывают времена, когда ее чувства вскипают, как ручей в паводок, и лучше переждать, когда наводнение схлынет. Нужно всего пару минут, чтобы она припомнила, что у нее нет права вставать у него на пути, но ее глубокий, страстный прощальный поцелуй одарил его привкусом и обещанием радушной встречи по возвращении.
Блэкстоун смерил взглядом солдат, отправляющихся вместе с ним. Д’Аркур избрал самых крупных и сильных из своего скудного гарнизона, понимая, что, буде Томас вздумает ослушаться приказаний их господина, чтобы обуздать его, потребуются четверо. Все четверо были облачены в цвета д’Аркура и на несколько лет старше Блэкстоуна.
– Мёлон, – сказал граф, указав на одного из воинов, – командир твоего эскорта. Он добрый боец; слушай, что он тебе говорит. Поедешь не далее недельного перехода. Мое влияние простирается только дотуда, и есть города, удерживаемые королевскими людьми и наемниками, а наемные ублюдки возьмут твою шкуру в качестве трофея, ежели прознают, что ты англичанин, а после продадут ее королю. Резня – их ремесло. Не отклоняйся от основных трактов через леса, а ежели увидишь вооруженных людей, не стой у них на пути. И держи рот на замке, твой акцент выдает, что ты не из этих краев.
– Я изумлен, что вы вообще отпускаете меня, – поведал ему Блэкстоун.
– Кабы не отпустил, ты сам рано или поздно нашел бы собственный путь, да ты, пожалуй, и так его уже изыскал, – заметил д’Аркур. – Ты проводил вечера в моей библиотеке. Полагаю, к сему моменту тебе известен каждый коридор и дверной проем.
Томас и не подозревал, что за его передвижениями в часы тьмы следят настолько пристально.
– Я каменщик, мне нравятся чертежи зданий, и они достались вам от отца, – в качестве оправдания произнес Блэкстоун.
– Пойми ты раз и навсегда, Томас: я дал дядюшке слово, что ты будешь под моей протекцией, а он дал слово вашему королю, и не смей об этом забывать. Сие долг чести.
– Но вы не просили моего слова, что я не попытаюсь бежать. Считаете, что я не заслуживаю чести?
Поглядев на него, д’Аркур улыбнулся.
– Мне незачем тебя просить. Ты вернешься, – проговорил он, давая знак открыть ворота.
– Сие вам неведомо.
– Нет, ведомо. Христиана здесь.
Д’Аркур повернул обратно к дому, и собаки преданно затрусили за ним. Блэкстоун свободен, как и желал, но нормандский барон прав: узы, удерживающие его здесь, остались в стенах замка.
Раненая нога Блэкстоуна запротестовала, когда он наддал пятками, направляя коня по узкому деревянному мостику, с таким же гулким цокотом, как сэр Гилберт Киллбер во время атаки всего несколько месяцев назад; казалось, это было в иной жизни. Теперь юный лучник сам выехал как рыцарь, с четырьмя воинами эскорта и Волчьим мечом на боку.
Блэкстоун не возражал против безмолвия эскорта, пока они ехали по знакомым дорогам, понемногу иссякавшим до троп, проложенных крестьянами к своим деревням. Угрюмые стражи держались в двух десятках шагов позади него, но время от времени он слышал, как они недовольно ворчат из-за поручения. Каждый вечер, когда они разбивали бивак, до его слуха доносились обрывки разговоров о том, как они не любят англичанина, но не повиноваться Жану д’Аркуру не смеют. Даже если они убьют его по дороге, представив все, как будто на них устроили засаду разбойники, с жизнью они могут проститься. Покамест Блэкстоун в полной безопасности.
В прозрачном утреннем воздухе разносился хруст легкой пороши, подмерзшей за ночь, под копытами лошадей, а поскольку день выдался безветренный, далекие дымы от деревенских очагов говорили, где находится каждое селение. Ландшафт отпечатывался в его памяти картой; угловатые опушки сменились плавными перекатами холмов, косяк гусей, плывущих по извилистой речушке, сообщил ему, в каком направлении течет вода, когда река скрылась в дальнем лесу. Но чем дальше они уезжали от замка, тем больше и больше тревожился его эскорт. Теперь они не отставали от него, а двое сопровождающих ехали впереди шагах в пятидесяти. Когда они подъехали к перекрестку, впереди открылась широкая полоса лугов, по обе стороны огражденная широколиственными лесами. Голые ветки деревьев окостенело тянулись к небу, будто впившиеся в него его ведьмины когти. Суеверие – наложница религии. Даже Томас ощутил, что нечто зловещее таится вне поле зрения за деревьями, и когда с вершины дерева спорхнул ворон, пролетев поперек дороги перед ними, а потом уселся на ветку неподалеку, устремив на них стеклянистый взор похожих на бусины глаз, воины перекрестились, а Блэкстоун поцеловал серебряный амулет, висевший на шее. Суеверие предупреждало их всех, что смерть обрядилась в личину дьявола, а нахохленный ворон – знамение чего-то более зловещего, нежели обыкновенное невезение.
Повернув коня прочь, Блэкстоун направился в противоположную сторону. Демонстрировать свою отвагу злым духам бессмысленно. До его слуха донеслось одобрительное бормотание сопровождающих всадников. Похоже, теперь англичанин уже не казался им такой уж обузой. Ни один из них, да и человек, которого они охраняли, даже не догадывался, что их неуместная уверенность в том, что они уклонились от опасности, скоро развеется, как пар их дыхания в морозном воздухе.
Пределов влияния д’Аркура они достигли на пятый день. Деревенские лачуги раскорячились в грязи, как жирные свиньи. Куры что-то выклевывали из грязи, дворняга заскулила от свирепого пинка крестьянина. Когда они проезжали по главной улице, за ними следовали испуганные, но озлобленные взоры ввалившихся глаз крестьян. Кособокие хибары расположились на прогалине в лесу, так что Блэкстоун даже приблизительно не мог предположить, сколько человек живет в деревне Кристоф-ла-Кампань.
На пажитях не было ни единой овцы. Их зарезали месяц назад и, скорее всего, уже съели, а любые остатки баранины засолили на грядущие темные дни. Томас не заметил никаких признаков деятельности. Вероятно, озимый сев ячменя уже закончился, а груды репы рядом с хибарами служили доказательством, что прокормление на зиму уже собрано.
В воздухе тянуло горьковатым запахом горна – значит, где-то здесь трудится кузнец, хоть и не слышно звона молота о металл, выдающего местонахождение кузни. Подтаявший ночной иней до сих пор сочился капелью с набрякших влагой кровель: домишки таились в тени низины, недосягаемой для лучей низкого солнца. Дым цеплялся за тростниковые кровли, как шелк за терновый куст.
Это поселение ничем не отличалось от всех прочих, которые Блэкстоун и конные лучники спалили дотла по пути к Кану.
– Сколько здесь живет людей? – обернулся он к одному из сопровождающих.
– Никто не ведает. Они плодятся, как блохи на собачьей спине, – отозвался тот, сплюнув в грязь.
– Покровительствует ли им ваш господин? – поинтересовался Томас. – Входят ли они в имение?
– Не ведаю, мой господин, иные из сих весей в нашем ведении, аббатств поблизости нет, нет и других поместий. Может, сброд мессира д’Аркура, может, чей-то еще. Нам тут останавливаться не след. Они ненавидят англичан, и их тут довольно, дабы учинить беду.
– Думаешь, они подымут шум и гам против меня?
– Сбежится толпа и попотчует нас дерьмом. Они будто окаянные твари ночные, выскакивающие невесть откудова. А крестьянин с секачом может отрубить коннику ногу так же запросто, как любой треклятый английский латник, прошу у вас прощения, мессир.
Блэкстоун пропустил издевку мимо ушей. Будь дело в Англии, Томас уж знал бы, к какому имению принадлежит какая деревня. Ярмарки графства и пиршественные дни сводят селян вместе, и они обмениваются новостями и пересудами от деревни к деревне. Здесь же эти вилланы живут в сумраке леса, предоставленные сами себе и, наверное, совокупляющиеся с собственными родственниками, и смотрят на любого чужака косо.
Блэкстоун направил коня к околице.
– Вы должны разузнать об этих людях. Они должны знать вас и кому вы служите. Однажды они могут понадобиться вашему господину. Они могут понадобиться вашему королю. – И, подумал Томас про себя, ему тоже, если путь приведет его сюда снова.
– Так точно, ваш-милость, мы видим, как полезны могут быть подобные, коли будет объявлен arrière ban[25]. Заместо мишеней для ваших стрел и подстилок для копыт коней наших рыцарей. И таранов, дабы прошибить вашу стену щитов. – Он снова сплюнул. – Пользы как в борделе от монахини в поясе целомудрия.
Блэкстоун придержал коня рядом со строением, казавшимся крепче других.
– Чуешь?
– Выгребная яма.
– Нет, еда, – с этими словами Томас собрался спешиться.
– Не ходите туда, – предостерег один из воинов. – Этим ублюдкам не по душе любые чужаки, откудова бы те ни были.
– Я не причиню вреда, – ответил Блэкстоун, когда воины повернулись в седлах, обратив взоры на него.
– Со времени разгрома под Креси даже королевским людям грозит опасность. Они думают, что мы драпаем от англичан, – поведал ему другой.