– Всадники! – крикнул Томас, и часовые начали вглядываться в горизонт.
Из караулки сторожевой башни, нахлобучивая шлем, выбежал Мёлон.
– К оружию! – призвал он и склонился через парапет. – Эй, внизу! – крикнул часовому на мосту. – Внутрь!
Вытолкав селян от входа на мост, тот побежал к воротам. В случае атаки они подвергнутся нападению раньше, чем он.
– Я их потерял! – крикнул один из часовых, озирая горизонт.
Блэкстоун вгляделся. Несмотря на сумрак, его более острый взор различил трепет знамени, ненадолго выглянувшего из ложбины холмистой местности.
– Знамя вашего господина! На северо-восток! – крикнул он, указывая туда, где вскоре вдали показалась колонна из полудюжины всадников с геральдическим флагом д’Аркуров из алых и золотых полос. Повернув, они направились прямо к замку. Еще не видя лиц, Томас уже понял, что их похожий на быка предводитель – сэр Готфрид. Неужто война выиграна?
Блэкстоун ссыпался по лестнице во двор, испытывая угрюмое удовлетворение от того, что рана на ноге только тянет мышцу и ничего более. Уже находясь у ворот, увидел Жана д’Аркура, спускающегося по лестнице замка в сопровождении остальной знати.
Ветер уже доносил громовой топот копыт, когда д’Аркур поглядел через глазок ворот. Солдаты стояли наготове, чтобы открыть главные ворота по команде. Державшийся позади Томас видел выражение озабоченности на лице д’Аркура. Очевидно, визит дяди оказался для него неожиданностью.
– Это сэр Готфрид, господин. Я узнаю его с пятисот шагов, – сообщил Блэкстоун.
– У тебя око лучника, Томас, но под сюрко и шлемами могут притаиться бесчестные люди, чтобы привести в твой дом врагов.
– Это он. Клянусь, – уверенно заявил Томас.
Д’Аркур вглядывался в дальнюю опушку, ожидая, когда приближающиеся окажутся в паре сотен ярдов от замка.
– Открыть ворота! – приказал он, и когда громадные створки разошлись, лошади уже затопали по деревянному мосту. Аристократы и слуги подались назад, когда в наружный замковый двор въехал маршал английской армии. Лошади исходили паром, раздувая бока. Их явно гнали во весь опор.
Сэр Готфрид спешился с легкостью человека вдвое моложе себя. Наспех обнял племянника и поглядел на собравшихся. Блэкстоун заметил, какая гамма чувств пробежала по их лицам. Готфрид – враг, но кровный родственник хозяина. Все бились против англичан, а теперь среди них откровенный изменник. Враждебные настроения против собственного короля – дело одно, а радушно встретить человека, способствовавшего опустошению их земель, – совсем другое.
– Остудите их, потом накормите и напоите, – приказал сэр Готфрид конюхам, бросившимся принять уздечки. – Соберите еду и питье для моих людей! Выезжаем через час!
Потом быстро повернулся, взял Жана д’Аркура за локоть и захромал к большой зале. По пятам за ним следовали полдюжины забрызганных грязью воинов, развернувшись защитным веером. В сторону Томаса он даже не глянул, отчего тот ощутил необъяснимую боль утраты.
– Здесь вы в безопасности, – услышал Блэкстоун слова Жана д’Аркура дяде, бросавшему тревожные взгляды на людей, последовавших за ними, положив руки на рукояти мечей.
– Безопасности для меня нет нигде, Жан. Больше нет, – отозвался сэр Готфрид, не сбиваясь со своего прихрамывающего шага.
– Мессир Готфрид! – окликнул его де Фосса. – Вы здесь, чтобы предъявить нам условия сдачи англичан?
Старый воин обернулся, и аристократы ощетинились.
– Я здесь, чтобы повидаться с племянником. Кабы я ведал, что здесь будете вы, де Фосса, я взял бы побольше людей прикрывать мне спину.
– Будьте вы прокляты, Готфрид, мы здесь по его приглашению, и вы знаете почему! – огрызнулся де Фосса, не испытывая страха перед положением старика.
– Тогда обождете, пока за вашим не пошлют, – заявил ему сэр Готфрид.
– Вы победили? – поинтересовался Анри Ливе. – Эдуард отобрал корону у Филиппа?
– Пока вы охотитесь да судачите, война напрочь застопорилась. Великий король Филипп заперся в Париже на все засовы, – ответил ему сэр Готфрид, сдобрив слово «великий» изрядной толикой сарказма. – Эдуард со своей королевой морит голодом Кале. Я призову вас, когда буду готов! – и с этими словами поторопил племянника вверх по лестнице внутреннего двора к большой зале.
Уильям де Фосса встрепенулся, словно хотел ступить вперед и преградить сэру Готфриду путь, но де Менмар удержал его за руку.
– Зреет беда. Оставьте его. В надлежащее время он нам поведает. Мы в этом деле вместе. По душе вам или нет, мы должны подождать его.
Униженные отпором сэра Готфрида аристократы встряхнулись, как павлины, душа свой гнев; только де Менмар с де Гранвилем, нимало не смутясь, двинулись прочь с видом людей, понимающих необходимость проявлять терпение.
Смысл слов де Менмара и де Фосса не ускользнул от внимания Томаса, но он, не обращая внимания на оконфуженных дворян, деликатно увязался следом за сэром Готфридом и его племянником. Что сейчас делать здесь старому вояке? – гадал он. Дело важное, а он не выказал к остальным дворянам почти ни малейшего уважения. Может, они и враги, но связь между всеми этими людьми явно есть, думал он.
Несмотря на долгую поездку, люди сэра Готфрида выглядели бодрыми и бдительными. Блэкстоуну отчаянно хотелось добраться до небольшой галереи с видом на залу из одной из приватных комнат д’Аркура, прежде чем двери внизу будут взяты под охрану. Он свернул вниз по коридору, где маленькая дубовая дверь открывала путь по ступеням к лестничной площадке, а дюжиной ступеней выше лестница выходила в хозяйские покои. Он молился, чтобы там не было Бланш д’Аркур вместе с другими женами или личных слуг хозяев. Он приостановился, задержав дыхание, вслушиваясь сквозь грохот собственного сердца. Верхние покои были пусты. Он пересек этаж, а затем поднялся еще на несколько ступенек. Прижавшись спиной к стене, бережно повернул деревянную щеколду и закрыл за собой дверь. Половица скрипнула под его весом. Он оцепенел, не смея шелохнуться и поглядеть поверх края галереи. Д’Аркуры уже вошли в комнату, и тяжелые каштановые двери, закрываясь, толкнули воздух.
– Матерь Божья, Жан, это дьявольская кутерьма. Но я должен был прибыть и предупредить тебя.
Звон стекла, бульканье бутылки, изливающей содержимое, и дребезг металлического предмета о стол – должно быть, шлема сэра Готфрида, подумал Блэкстоун.
– О чем? Мой король не может сомневаться ни во мне, ни в остальных. Мы проливали кровь за Филиппа!
– Истинно, до поры это придержит подозрения. Мне вынесен смертный приговор, Жан, – проговорил сэр Готфрид, отхлебнув из бокала. – Еще. Мне надо выпить.
Снова бульканье наливаемой жидкости. «Хочешь слышать движение кролика? Или как лань ступает по лесу, будто придворная дама? Разинь рот, парень, – пусть звук дойдет до тебя. То ведомо каждому браконьеру». Вспомнив отцовский урок, Блэкстоун приоткрыл рот, сняв напряжение. Внизу говорили вполголоса, но Томас все равно различал напряженные нотки.
– Эдуард не станет бросаться на Филиппа в Париже.
– Сдался?
– Нет, его устраивает обладание территорией, которую он хотел. Только вообрази сражения в этом кроличьем садке улиц – Иисусе, это будет похуже, чем в Кане! Каждый горшечник и каждая блудница смогут устраивать западни и убивать солдат.
– Значит, они подписали перемирие? – спросил Жан.
– Еще нет, и ни малейших признаков, что оно будет. Так что эта грандиозная завоевательная война обернулась всего-навсего окаянным набегом! – Звон разбитого стекла.
– Значит, Эдуард вас покинул? – с недоверием поинтересовался Жан. – После того, как ему отдали Котантен, Сен-Ло, Кан? И скольких из нас вы еще могли перебить под Креси? Мы сделали скверный выбор, но я не мог убедить отца отречься от своего долга перед королем. Тут надо считаться не только с горечью, дядюшка! Эти люди ждут договора. Они ждут возможности встать на вашу сторону! Неужели вы ничего не можете сказать Эдуарду?
– Со временем он возьмет Кале – это даст ему все, что нужно. Это его врата во Францию. Нет, он не покинул меня, но я барахтаюсь в потоке дерьма, изливающегося на меня. Гарнизон в Кане прорвался и перебил людей, которых мы оставили для охраны града. Моих людей убили дома. Остатки моих земель захвачены. Французы вернули себе большую часть того, что мы захватили. У Эдуарда нет денег, чтобы продолжать эту войну, а Филипп банкрот. Господи Иисусе Христе! Мне придется отправиться в Париж и молить о прощении, или мы лишимся всего.
– Король никогда не простит вас. Никогда. Он мстителен. Ему нужна ваша голова на колу, чтобы выставить всем на обозрение.
Последовало молчание и звук, издаваемый усталым человеком, тяжело осевшим в кресле.
– Это надо сделать. Сейчас речь идет не только о моей жизни. Эдуард вернется. Нормандия должна присягнуть английской короне. Теперь мы распоряжаемся собственной участью.
– Я последовал за отцом и видел, как он умирает. Этот род расколот из-за Филиппа и его слабости, но я не отдамся англичанам, да и другие тоже. Не сейчас!
– Знаю, – вздохнул сэр Готфрид. – Иисусе благий, я думал, Эдуард сметет все на своем пути. Слушай, Жан, нам нужно держать других под контролем. Мое помилование просто означает, что понуждать короля придется дольше. Он проиграл эту войну, и если Эдуард не может закончить работу сейчас, придет время, когда сможет. Однажды он призовет нас снова, и мы должны быть готовы.
Последовало неловкое молчание. Потом Жан д’Аркур сказал:
– Приведу остальных. Скажете им сами.
Блэкстоун услышал, как д’Аркур направился к двери.
– Жан! Погоди. Есть резон, по которому я хотел прежде потолковать с тобой. Блэкстоун жив?
Томас едва удержался, чтобы не сделать пару шагов вперед и не назваться. «Я здесь, сэр Готфрид!» – хотелось ему крикнуть. В голове у него так и роились вопросы. Кто жив, кто погиб под Креси? Выжил ли хоть кто-то из лучников? Ощутил биение пульса в горле при упоминании своего собственного имени и возможности услышать мнение о себе.