На вторую ночь Христиана проскользнула в его комнату, трепеща от горя. Он обнимал ее, утоляя ее растерянность и страх и не делая попыток сблизиться. Она спала у него в объятьях перед камином, как дитя. Когда же пробудилась в ранний час, он был не рядом, а сидел на табурете перед огнем, чтобы поддерживать его, обеспечивая ее теплом всю ночь. Прошептала его имя, и Томас перебрался к ней. Поначалу не понял, что ею движет – жажда его объятий или вожделение соития, но быстро раздел ее и возлег между ее бедер. Христиана закрыла глаза, словно отчаянное ощущение боли и удовольствия заставляло ее двигаться все быстрее, жестко толкая его бедрами, вбирая его в себя, кусая его плечо, впившись ногтями в его спину, всхлипывая, будто утопающий ребенок, в страхе и отчаянии. Содрогнувшись, она заплакала, проваливаясь в пустоту и чувствуя его тепло, изливающееся в нее. Блэкстоун понял, что ее потребность в нем далеко не так проста, как желание, это вопиющая нужда, чтобы их страсть изгнала ее отчаяние и горе.
Опустошенные, они лежали в молчании, его рука покоилась на ее груди, и Томас видел, как она легонько колеблется от сердцебиения Христианы. Никто не обмолвился ни словом, и чувство вины терзало его. Надо ли говорить ей? Узнает ли она, если он не скажет? Не лучше ли позволить войне унести свои жертвы и похоронить их там, где они пали? Убил ли он ее отца? Может ли он питать уверенность, что старик на перекрестке был ее отцом? Это мог быть любой из тех, кто бился на стороне врага сэра Готфрида. Почему же это обязательно должен быть он?
Скоро рассвет, и она начала одеваться.
– Христиана…
Помедлив, она оглянулась на Блэкстоуна и ласково поцеловала его.
– Томас, прости меня. Я нуждалась в тебе так, что и объяснить не могу. Теперь я в порядке.
Томас понял, что события вырывают из его рук управление собственной участью.
– Христиана, пойдем со мной. Нам надо уйти, – сказал он.
– Зачем мне уходить? – неуверенно поглядела она. – Мы оба здесь в безопасности. Война не кончилась. Никто еще не подписал перемирия. Нам некуда податься. Что ты имеешь в виду?
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Англию.
Она воззрилась на него, словно не понимая.
– Я могу обратиться к королю и попросить его приставить меня на службу к одному из английских лордов, – осторожно проговорил он. – У меня будет служба, а ты будешь со мной в безопасности.
Распахнув в панике глаза, она мгновение пыталась подобрать нужные слова, и когда нашла их, настал его черед стараться сохранить спокойствие.
– В Англию? Да я ни за что не поеду в Англию. Как ты можешь просить меня о подобном?! Англичане убили моего отца. Я никогда не смогу жить среди убийц отца.
Собственное сердце едва не удушило его. Какой жестокий поворот судьбы привел его в это место! Он понурил голову, и Христиана потянулась к нему.
– Не ты, Томас, я не про тебя, клянусь. Я знаю, ты сражался. Я знаю это. Я что ни ночь молилась, чтобы не любить тебя. Я молилась, чтобы ненависть моих попечителей к тебе смягчилась. И это сбылось. Ты доказал, что совсем не такой, как они.
В этот миг Блэкстоун ощутил, что раскол между ними шире, чем море, принесшее его на войну. Он не мог рассказать о том, что подслушал, из страха, что она может броситься за разъяснениями к д’Аркуру. Тогда она захочет узнать, правда ли, что французский король приказал схватить Томаса. Все раскрутится, как упавший клубок ниток. Д’Аркуру придется сказать ей, и она повернется к Блэкстоуну спиной. И что тогда стрясется с ними обоими? Как будут они жить, если такое противостояние вынудит ее покинуть замок? Как он может остаться, если она не поедет в Англию?
– Это война, – сказал он. – Все мы потеряли в этом столкновении своих близких. Но меня принял к себе мой враг, и ты полюбила врага. Я отправился за тобой в тот день, потому что был должен. Вынужден. Как и ты. Правда ли это?
– Да, – шепнула она. – И я не признавалась в своей любви никому из страха, что тебя отошлют. Они этого не допустят, Томас, хоть ты и доказал свою доблесть.
– Тогда это еще повод уйти. Король ко мне благоволит. Он удовлетворит мою скромную просьбу.
– Только не в Англию. Я не могу, – покачала она головой. – Только не с англичанами.
Накинув мантилью на плечи, она прошла мимо него.
– А я кто тогда, Христиана?
– Твоя мать была француженкой. Ты иной.
Она направилась к двери, и Блэкстоун даже не пытался ее остановить.
Никто не путешествует по ночам. Тьма таит ужасы, а дороги слишком коварны, когда луна прячет свой светлый лик за грозовыми тучами. Даже человек, знающий местность вдоль и поперек, должен быть бесшабашным храбрецом, чтобы хотя бы попытаться. Когда всадники прибыли, миновало уже три часа после заката, и домочадцы занимались своими обычными делами. Налетевшая с севера буря несла мокрый снег, обрушивавшийся колоссальным прибоем, будто стаи скворцов, вздымаясь и опадая вслед за ветром, стелющимся вдоль холмистой земли.
Часовой на посту едва расслышал их голоса, требовавшие разговора с д’Аркуром, и позвал Мёлона. Призвали д’Аркура, и он вышел навстречу полудюжине всадников. Мёлон и стража прикрывали ему спину. Христиана смотрела из комнаты Бланш д’Аркур, а графиня, сидя, излагала обязанности женщины перед мужем.
– Христиана, – сказала она. – Я с тобой говорю.
И поспешно встала, увидев, как девушка крепко ухватилась за подоконник и плечи ее окостенели.
– Что там? – вглядевшись сквозь бурю, Бланш увидела, что ее насквозь промокший муж беседует с предводителем отряда. Тот вручил ему какой-то документ, а потом выхватил его и повернулся спиной. Всадники терпеливо ждали, явно не придавая бешенству Жана д’Аркура ни малейшего значения. Бросив что-то Мёлону, он зашагал обратно в замок, а Мёлон жестом велел всадникам оставаться на месте.
В замок – укрыться от непогоды или подкрепиться – королевских солдат и наемников не пригласили, оставив их дожидаться среди бури.
– В чем дело, дитя? – мягко спросила Бланш, видя неподдельный страх подопечной.
Паника заставила Христиану отшатнуться от окна.
– Он знает, что я здесь?
– Кто? Кто знает?
– Человек в задних рядах, – указала она на людей внизу. – Это Жиль де Марси. Ему кто-то сказал, что я здесь?
Бланш встревожилась ничуть не меньше девушки.
– Человек, преследовавший тебя в прошлом году? Это он?
Христиана кивнула. Жиль де Марси – священник, которому сан купила его семья. Он жестокий и распутный человек, ставший притчей во языцех за свою изуверскую свирепость, и он затеял столь рьяное преследование Христианы, что ее отец счел за лучшее отослать ее под защиту семейства д’Аркуров в дебрях Нормандии.
– Он не может знать, что ты здесь. Клянусь тебе, сие совпадение. Ты понимаешь? – Она развернула девушку, чтобы посмотреть ей в лицо. – Он не может причинить тебе вреда. Он не ведает, что ты здесь, – утешительно повторила она. Взяв Христиану за плечи, обернула ее лицом к себе, заставив осознать истину.
– Но я только что узнала о смерти отца. И теперь он здесь.
Подав знак слуге, Бланш д’Аркур опустила Христиану в кресло.
– Побудь с ней, – велела она слуге. – Христиана, я выясню, что происходит. Не покидай комнату до моего возвращения.
Бланш стремительно вышла за порог. Если Христиана права и узнала человека, отравлявшего ей жизнь не один месяц назад, значит, его появление у ворот ее пристанища – либо ужасающая прихоть рока, либо он обрел некие полномочия, чтобы забрать ее. Для подозрения, что у него есть такие полномочия, нет никаких оснований. Он ехал позади всадников, как мелкая сошка или человек, только-только присоединившийся к наемникам.
– Жан! – окликнула она, завидев своего растрепанного мужа. – Эти люди…
В бороде д’Аркура блестели капли дождя, волосы пристали к голове пластырем, плащ на плечах почернел от воды.
– Королевские люди с ордером.
– На Христиану? – ужаснулась она.
– Что? – неподдельно изумился он. – Что ты такое толкуешь?
– Она говорит, один из них Жиль де Марси.
– Он один из них? Она уверена?
– Да.
– Ступай обратно и оставайся с ней, Бланш. Держи ее подальше от глаз. Они здесь не за ней. У них ордер на Томаса.
Не успела она выказать изумление, как муж отодвинул ее в сторонку и дал знак Мёлону и четверым солдатам проследовать по коридору к покоям Блэкстоуна.
– Исполните, как я приказал, – бросил он им и снова нырнул в бурю.
Томас поупражнялся во дворе и, вернувшись в свою комнату, поливался теплой водой, доставленной Марселем, чтобы смыть пот с рук и груди. Ставни были закрыты от бури, и приезда всадников он не видел. Он уже натянул нижнюю рубаху и взялся за тунику, когда в дверь заколотили.
– Сэр Томас, вы нужны моему господину сейчас же! – крикнул Мёлон.
Настоятельные нотки в голосе Мёлона заставили Блэкстоуна распахнуть дверь тотчас же. В коридоре, кроме бывалого воина, никого не было.
– В чем дело? – осведомился Томас, впопыхах заканчивая одевание.
– Ступайте со мной, – сказал Мёлон, разворачиваясь на пятке, так что Блэкстоун последовал за ним без дальнейших расспросов. Не успели они пройти и дюжины шагов, как Мёлон распахнул дверь, ведущую, как знал Томас, к одной из задних лестниц замка. Мёлон почтительно отступил в сторону.
– Сюда, господин Томас, господин ждет.
На несколько жизненно важных секунд спешка откликнуться на зов Жана д’Аркура притупила его инстинкты, предупредившие его об опасности, только когда он, шагнув мимо Мёлона, заметил выражение его глаз. Ловушка! Дверь в дальнем конце коридора заперта. Но едва он развернулся, как Мёлон захлопнул дверь у него перед носом. Блэкстоун рванул тяжелую дверь, но она была заперта на засов.
– Мёлон! В чем дело?!
Прижав ухо к дереву, Томас услышал шарканье ног остальных стражников. И в тот же миг все понял.
– Нет! Только не он! Мёлон! Заклинаю! Оставьте его!
По ту сторону двери люди Мёлона подняли полубеспамятного Уильяма Харнесса с постели и понесли.