Из сумрака внутри пахну́ло спертым воздухом, и Блэкстоун заморгал от внезапно хлынувшего света. Д’Аркур отступил на шаг, позволяя Томасу делать что вздумается. Он ожидал, что юный лучник ринется на него, чтобы ударить, и в таком случае волей-неволей придется защищаться. Теперь д’Аркур хорошо знал, насколько Блэкстоун агрессивен, и пришел без оружия и сопровождения. Томас вышел в коридор.
– Другого пути не было, Томас, – пряча взор, проговорил д’Аркур. – Я выражаю свое сожаление. Ты знал, что он умирает. Его легкое пробито, он бы ни за что не выжил. – Небольшим взмахом ладони указал вдоль коридора. – Там для тебя оседлан конь и еще один с провизией. Они в полном твоем распоряжении. Дорога на Кале расположена к северу, и если ты сначала направишься в Руан, то, надо полагать, избежишь стычек с французами. Не пройдет и недели, как ты будешь обок своего короля.
Блэкстоун продолжал хранить молчание. Жан д’Аркур выразил свое раскаяние. Несмотря на мольбы Христианы остаться, он был готов последовать своему желанию вырваться из замка.
– Вы довели до погибели доброго человека, ни разу не поднявшего руки против ваших соотечественников, – бросил Томас.
– Я дал обещание сэру Готфриду, что не отдам тебя подонкам-душегубам, какой бы ордер они ни предоставили.
– И он спросил вас, открыли ли вы мне, чего от меня хотите.
И тут д’Аркур понял, что Блэкстоун все подслушал.
– Где ты был?
– На галерее.
Д’Аркур на миг призадумался.
– Значит, ты знал, что они придут тебя арестовать, но все-таки остался.
– Вы присягнули сэру Готфриду спасти меня, но я даже не помышлял, что вы отдадите им Уильяма Харнесса. Где мой меч?
– При коне.
– Что вы с остальными планировали?
– Поведать тебе – значит вверить свои жизни в твои руки.
– Как у вас в руках была моя, – парировал Томас.
– Это слишком большая игра, Томас, – покачал головой д’Аркур. – Оставайся, и тебе будет сказано.
Блэкстоун позволил желанию знать развеяться.
– Прощайте, мессир. – Развернулся на пятке и зашагал к конюшням.
– Она умоляла тебя остаться? – крикнул д’Аркур вослед.
– Отныне я иду своим путем, – обернулся к нему Томас.
– Как и надлежит каждому. Желаю тебе всего доброго, Томас.
Блэкстоун сделал еще три шага, и тогда следующие слова д’Аркура прошили его, как бронебойный наконечник, вошедший сквозь хребет в самое сердце.
– Христиана понесла.
22
Христиана теребила платочек между пальцами. Они с Томасом стояли друг напротив друга в стенах ее комнаты.
– Я видела, как седлают коня. Один из пажей поведал, что это для тебя. Я не знала, придешь ли ты повидаться перед отъездом.
– Я еще раз прошу тебя отправиться со мной в Англию, – сказал Блэкстоун, держась на расстоянии от нее и чувствуя, как бурлят в груди чувства.
Печально улыбнувшись, она покачала головой.
– Я не могу покинуть своих. Здесь мое место и все, кого я знаю.
– Я боюсь, – признался он.
– Только не ты, – удивилась она.
Томасу казалось, что их кружит невидимое течение. Ветер по-прежнему завывал среди зубцов стены и карнизов, так что теплая комната была уютным убежищем, и все же они были не в состоянии приблизиться друг к другу, потому что какая-то сила удерживала их порознь.
– Я боюсь, потому что теперь знаю. Почему ты мне не сказала?
Она озадаченно отвернулась от него.
– Ты не мог узнать.
– Должно быть, ты сказала графине Бланш.
– Я даже словцом не обмолвилась. – Она присела на табурет у окна. – Быть может, она заметила, как я переменилась.
Блэкстоун подступил ближе к ней. Он не заметил никаких перемен, что там можно было заметить? Однако он подозревал, что женщины, как и прочие творения Божьи, наделены шестым чувством. Инстинкты мужчины могут спасти ему жизнь, но неведомый мир женской интуиции глубок, как трясина.
– Я взволнован и страшусь, потому что иметь ребенка – все равно что блуждать по темному лесу. Пути, почитай, не видно, – неуверенно проронил он.
– Я не стану использовать дитя, чтобы удержать тебя.
– Но хотела за той дверью, когда умоляла меня не покидать тебя.
– Я не могла принудить тебя остаться. Кроме того, у меня не было месячных лишь раз.
Он присел рядом, не в силах постичь, что семя поселилось в ней. После неловкого молчания, показавшегося бесконечно долгим, она вложила руку в его ладонь.
– Ты должен следовать собственным инстинктам, Томас. Нет нужды, чтобы ты остался из-за этого. Бланш украдкой примет дитя, а я буду его кормилицей и нянькой. Позор можно скрыть, как растущий живот под свободными одеяниями. Твое дитя будет в безопасности, а ты сможешь вернуться повидать его, когда пожелаешь. Вовсе незачем, чтобы кто-либо проведал. Пожалуй, так будет лучше для нас всех, включая и чадо.
Он минутку помолчал, прежде чем ответить, подыскивая правильные слова, способные передать его чувства:
– Когда ты отказалась отправиться со мной в Англию и сказала, как сильно ненавидишь англичан, я думал, даже наши чувства не могут перекинуть мост через подобную пропасть. Отец твоего дитяти – англичанин, и ничто на свете не может этого переменить. И мой сын будет знать о своем отце, и мой сын будет знать о своей семье, потому что это будет даром, который поддержит его в сей жизни.
– Это может быть и не мальчик, – возразила Христиана.
– Будет, – поведал он. – И я не позволю ни одному мужчине занять мое место. И никто не заберет наше дитя. Я не ведаю, как мы будем жить, но мы сделаем это здесь, во Франции, дабы ты была в безопасности и окружена теми, кто любит тебя.
Она склонила голову, крепко сжимая его руки. Из глаз у нее хлынули слезы, и плечи затряслись. Блэкстоун привлек ее к себе.
– Я тащил тебя через ту реку не затем, чтобы ты уплыла от меня сейчас. И мы не позволим нашему ребенку прийти в этот мир незаконнорожденным. Ступай повидайся с графиней и спроси, здесь ли еще священник.
Засмеявшись, она утерла слезы со щек и ткнулась лицом в его плечо.
– О, Томас, я так боялась тебя потерять.
Он прижал ее теплое тело к себе покрепче. Сколько еще извилин и поворотов поджидает его на пути, неведомо. Но если он и сгубил ее отца по неведению, то теперь заронил семя, зачавшее ее дитя.
Он и эта женщина связаны вместе столь же неразрывно, как его меч привязан своим змеиным узлом к его деснице.
Жан д’Аркур первым вступил в библиотеку, указав Блэкстоуну на стол на козлах, где были выложены в рядок свитки пергамента.
– Найди там самый захватанный пергамент. Тот, которым пользовались больше всего, – велел д’Аркур, наполняя два бокала вином.
Блэкстоун принялся перебирать свитки и заметил один с винным пятном. Он уже видел его прежде.
– Он самый, – сказал д’Аркур, вручая Томасу бокал. А затем свободной рукой смахнул остальные документы на пол. – Разверни его. – Он опустил пресс-папье на развернутый пергамент. – Ты уже видел его прежде, когда проводил здесь вечера?
Блэкстоун поглядел на карту. Она была испещрена крестиками в кружочках – тот же самый схематичный чертеж, который он уже видел, по-прежнему совершенно невразумительный.
– Да, я его видел.
– Тогда ты должен знать, что пред тобой – карта разделенной Франции, – растолковал д’Аркур, постукивая пальцем по значкам. – Вот герцогство Нормандское, вот Бургундия, Аквитания, а каждый красный крестик обозначает город-крепость или замок, удерживаемый верными сторонниками французского короля. Отмеченные кружком с крестом удерживают именем Эдуарда, а эти… – его палец указал на усеивающие карту черные точки, – очаги скверны удерживают независимые командиры.
– Наемники? – уточнил Блэкстоун.
– Каковые частенько меняют стороны. Они устрашают округу и выжимают ее досуха; некоторые из них заточают себя среди стен, не осмеливаясь высунуть носа на случай, если местное население восстанет против них. Они жертвы собственной алчности и, разорив град, покидают его.
Томас изучал карту.
– А это северное побережье, вот эта граница?
– Это Бретань. Там конфликт тлеет веками. Заповедник мятежа.
Блэкстоун взглядом следил за пальцем д’Аркура, следующим по карте.
– Многие из этих городов удерживает мой король, они французские. Бретань решительно поддерживает его.
– А дальше к югу идет Гасконь, и ты видишь, что здесь у твоего короля тоже много выгодно расположенных городов, – добавил д’Аркур, ожидая, пока Томас изучит значки, и гадая, понимает ли тот хоть отчасти стратегическое значение того, что ему только что вкратце изложено.
– Это Руан. А мы вот здесь, – сказал Блэкстоун и повел пальцем на юго-восток. – Париж. Ваш король запрятался, как спеленутый младенец. Там он в безопасности.
– Важно все прочее, – заметил д’Аркур. Томас кивнул, мысленным взором видя ландшафты, снова вспоминая свой марш при вторжении и поездку с сэром Готфридом, когда они огибали Руан. Я здесь, подумал он, а дальше к югу деревня, где убили гонца Эдуарда. Итак, Шульон вот тут, и пограничный край…
Он поднял глаза на д’Аркура, смотревшего на него с ожиданием.
– Эти населенные пункты удерживают французы и наемники. Почему же французы не отобрали их? – поинтересовался.
– Потому что король позволяет им брать у люда что пожелают. Они совершают набеги и убивают. Ему это обходится дешевле, чем платить им, но они действуют с его одобрения. Как мы только что видели в лице этого парижского отребья.
Блэкстоун заметил, как близко некоторые значки подходят к границе. Его палец двинулся вниз, влево и вправо, намечая схему.
– Король Эдуард осаждает Кале на севере, но при вторжении прошел… здесь. Через полуостров. Вот почему после нашей высадки боев почти не было. Сэр Готфрид знал, что большинство городков сопротивляться не будут. Кроме Кана, но там дело другое, это большой город.
– И не забудь, что ваш король удерживает Гасконь на юге, и Бордо у него.