– Даю! – буркнул де Фосса.
– Только отрекись от своего слова, и мы убьем тебя, – подвел черту д’Аркур. Слова эти огорошили де Фосса, вроде бы остудив его пылкую воинственность. Д’Аркур и остальные ждали.
– Понимаю, – произнес де Фосса. – Даю клятву верности, и да пребудет она нерушима.
– Тогда бейтесь на улице, – бросил д’Аркур и повел аристократов в ночь.
Держа в руках пылающие факелы, они все до единого обступили учебный дворик. Ветер рвал пламя в клочья, но мерцание света не имело для сражающихся ни малейшего значения. Во мраке теснились солдаты, получившие дозволение Мёлона поглядеть. Оруженосцы и их пажи, покинув постели в конюшнях, собрались во дворе, как только сталь лязгнула о сталь.
Взяв меч двуручной хваткой, де Фосса рассек воздух с такой силой, что слышен был посвист, несмотря на хлесткий ветер. Блэкстоун полуобернул корпус, и клинки столкнулись. Вес де Фосса развернул его, но равновесия Томаса не нарушил. Позволив удару скользнуть мимо, он сделал шаг вперед, врезавшись в де Фосса плечом и вынудив перейти к обороне. Масса и рост Блэкстоуна давали ему преимущество, но де Фосса, тоже немалых габаритов, был искушен в ближнем бою и перешел в нападение низким ударом, который Томас парировал. Сила столкновения была так велика, словно два архара столкнулись рогами. Они взмокли, кряхтя от натуги. Если бы де Фосса мог пустить в ход искусство и уловки, усвоенные в сражениях, он сумел бы побить юного противника. Меч Блэкстоуна мелькал перед его телом крест-накрест, как кнут, – настолько быстро, что де Фосса едва поспевал закрывать уязвимые места. Он попятился на шаг. Томас мог бы шагнуть за ним и покончить с делом там же и тогда, но он ждал. Оба тяжело дышали, втягивая морозный ночной воздух в раздувающиеся легкие. Они бились уже почти полчаса, и Блэкстоуну хотелось добиться полного поражения соперника, чтобы все узрели в этом неопровержимое свидетельство, что он способен завоевать уважение своим искусством владения мечом, которое ему столь необходимо. Кряхтение и вздохи издавали не только поединщики; собственные боевые инстинкты аристократов заставляли их дергаться и переминаться с ноги на ногу при каждом ударе, дошедшем до цели или отбитом. Каждое слово и сокрушительный удар, которые д’Аркур обрушивал на Томаса, отпечатались в его памяти, как прыгающий волк, вытравленный на закаленной стали. Блэкстоун двигался быстро, но д’Аркур себе под нос осыпал его проклятиями. Он двигался недостаточно.
Стойка Томаса менялась лишь с небольшими поправками – шаг туда, шаг сюда, но он не отступил ни разу, в то время как де Фосса перепробовал все, что умел, чтобы пробить оборону противника. Однако не мог проломить брешь в этой стене, и усилия де Фосса были столь же тщетны, как удары волн, пытающиеся сокрушить утес. И все же Блэкстоун дает ему возможность оправиться, отдышаться и утереть пот с глаз, и ждет следующей атаки. Что он затевает? – недоумевал д’Аркур. «Двигайся, человече! Пошевеливайся!» А потом до него дошло, что Томас демонстрирует свою силу. Он сообщает врагу, что может двигаться как пожелает быстро, а может стоять на месте и отбивать атаки. Он унижает де Фосса еще больше.
Де Фосса сделал ложный выпад, и клинок чуть не рассек кривую руку Блэкстоуна. Аристократы охнули. Де Фосса его достал! На миг перевес оказался на стороне нормандца, и решительный выпад вот-вот воздаст отмщение за каждого погибшего друга и унижение французов под Креси. Перехватив клинок гардой меча, Томас повернул его. Этого было довольно, чтобы отвести удар, но уловка придала де Фосса уверенности, и он вложил в атаку на англичанина всю свою мощь.
Пока де Фосса двигался бочком, выискивая прореху, Блэкстоун позволил себе на миг поверх плеча де Фосса поглядеть прямо в глаза д’Аркура. Беспощадное послание во взгляде графа было недвусмысленным: кончай это.
Томас выплюнул слизь изо рта, чувствуя, как звенья кольчуги сквозь рубаху впиваются в кожу, потому что вздувающиеся мышцы набирают мощь, которую до сей поры он пускал в ход, лишь когда требовалось остановить или перенаправить выпад. Теперь же они вступят в схватку, как резерв из засады.
Дракон вздыбился, когтя его грудь. Резня под Креси, кошмар, никогда не покидавший его, замаячила в отблесках света факелов. В его сознании тела громоздились, лошади кричали, и одинокий рыцарь сразил его брата. Рты зияли, захлебываясь кровью. Павший рыцарь укрылся знаменем принца, умолкнув, отчаянные крики призывали держать строй! Держать! Но Блэкстоун устремился вперед, клином врезаясь в гущу врага, как мясницкий нож сквозь тушу, оскальзываясь на человеческих кишках и пролитой крови. Исковерканные тела, разодранные и растоптанные, крики и вопли, проклятия и предсмертные вздохи.
Он попирал гордыню де Фосса беспощадным и расчетливым актом мощи и неповиновения.
А потом услыхал кряхтение, учуял пот; набросившись на него, толкнув спиной на факельщиков, увидел, как упавший светоч шипит на земле, когда схватил противника за пояс и опрокинул в грязь.
Окровавленное лицо противника уставилось на него. Ужас перед неизбежной кончиной.
– Пощады! ПОЩАДЫ! – раздались нестройные крики.
– Томас! – голос д’Аркура. – Довольно!
В него вцепились руки.
– Опусти клинок, Томас. Дело сделано. – Д’Аркур встал над поверженным перед горящим взором Блэкстоуна, защищая де Фосса. Потом потише: – Ты победил.
Д’Аркур кивнул остальным, и те разжали руки.
Все беспокойно зашаркали в стороны. Томас был готов добить поверженного. Хоть его и ранили, все понимали, что двигало им нечто иное.
– Христос всемилостивый, – пробормотал де Фосса, сплевывая кровь. – Иисусе…
Д’Аркур помог побежденному подняться на ноги. В душе того не осталось ни капли злости. Даже унижение не смело поднять свою злобную голову от столь сокрушительного поражения. Де Фосса, будто оглушенный таким исходом, принял свой упавший меч из рук одного из зрителей и благодарно кивнул д’Аркуру.
Жан д’Аркур неспешно повел избитого, изнуренного товарища прочь. Нормандские владыки поглядели на Блэкстоуна. Они знали толк в поединках, знали, как охваченные ужасом люди выдирали друг другу глаза или проламывали черепа шлемами. А еще они знали, что лицезрели нынче ночью бойца, одаренного могуществом, даруемым очень немногим. Ниспосланы эти силы небесами или подарены дьяволом, они сказать не могли. Но были устрашены.
Они молча потянулись прочь. Никто не раскрыл рта, никто не подошел к Блэкстоуну. Его десница взмокла от пота, и кожаный змеиный узел впился в запястье. Стащив свой шлем без забрала, он выронил его в грязь и подставил лицо дождю. Тени заколыхались – это солдаты, перешептываясь, возвращались в свои казармы. Выступить вперед осмелился только паж. Остановившись, Гийом Бурден поднял шлем Блэкстоуна.
– Я почищу его для вас, господин.
Поглядев на отрока, Томас кивнул. И зашагал к внутреннему двору. «Пощады!» – крикнул тот же голос снова.
Блэкстоун знал, что пощады не будет.
Во всяком случае, от зверя, когтящего его изнутри.
«Помнит ли он бой?» – поинтересовался у него д’Аркур. Да, каждый выпад и контрудар. И он намеренно позволил де Фосса броситься на него? Да. Он понимал, что тот устанет и испытает более сильный страх, когда на него обрушится атака, понимая, что обречен. Блэкстоун осознавал каждую мысль, видел каждое воспоминание и чувствовал все.
Д’Аркур собрал остальных в большой зале, не призвав Томаса. Они обещали все деньги и людей, каких могли выкроить после потерь под Креси. Сошлись на том, что у Блэкстоуна за спиной будет тридцать человек, из них дюжина от д’Аркура с Мёлоном в качестве их капитана. И ни один из присутствующих и словом не обмолвится о причастности к англичанину. Связь не будет прерывать только он, д’Аркур. Назавтра аристократы разъехались по домам, прислав солдат из своих имений, чтобы д’Аркур избавил их от одежд. Всем им владыки приказали следовать за Томасом.
Д’Аркур объяснил Блэкстоуну все, что мог.
– Кристоф-ла-Кампань, где ты нашел англичанина, находится в руках аббата Пьера. Он верный сторонник Филиппа. На перекрестке в нескольких милях от Шульона есть небольшой монастырь – с дюжину монахов. Ключом к захвату Шульона станет контроль над дорогой, но как ты это сделаешь и как выманишь этого Сакета – дело твое, Томас. Аббату нападение не грозит, потому что папа благоволит нашему королю, а тот вкупе с аббатом платит Сакету за удержание Шульона, и посему он выступает в роли своего рода защитника аббата. Сей бретонец – подлая тварь. Хоть он и получает у короля жалованье, ему дозволено брать что вздумается в деревнях, входящих в епархию аббата. Благочестивый Пьер в своем лицемерии призывает селян платить за заступничество, дабы уберечь благословенную матушку-церковь и их собственные греховные жизни.
– А вы откуда знаете? – поинтересовался Томас.
– Когда ты вернулся, я отрядил доверенного монаха из моего монастыря в Шульон. Держись подальше от деревни, Томас. Они непримиримые сторонники французского короля, а Сакет пустится на охоту за тобой даже прежде, чем ты успеешь составить план захвата города.
– Я дал обещание Уильяму Харнессу, мессир, – промолвил Блэкстоун. – И эти люди узнают о том.
– Ты всем рискуешь с самого начала, – предостерег д’Аркур.
– Я дал слово. Есть ли у подобного мне иная честь?
Когда аристократы покинули замок, Жан и Бланш д’Аркур встретились с Христианой и Томасом и устроили, чтобы на следующий день они увиделись в часовне, где священник совершит таинство их бракосочетания. Свидетелями выступят д’Аркур с женой.
– Нам не позволили пожениться в присутствии баронов из-за моего позора? – спросила Христиана.
– Никто не знает, что ты носишь дитя. Мы ничего не сказали им, потому что покамест предавать вашу женитьбу огласке не надлежит, – пояснила Бланш. – Мы не хотели рисковать, что кто-либо из них проговорится. Свадьба на Рождество – событие, о котором женщины непременно будут судачить, а если Жиль де Марси еще в Нормандии вместе с этими людьми, мы не хотим, чтобы это дошло до его ушей.