– Я еду к побережью разыскивать другие веси, также дурно обошедшиеся с вестниками моего короля, – провозгласил им Блэкстоун. – Больше Сакет вам не защитник. Помните сие. Я сжалился и выказал вам милосердие. Надлежало бы заклеймить всех вас до единого, отправив в лес выживать, как звери, кои вы и суть. Помните же, как я даровал вам жизнь и мое имя.
Томас повел отряд прочь из деревни.
– Навряд ли они приняли вас за переодетую Пречистую Деву. Скорей уж за Смерть с косой, – заметил Мёлон.
– Как бы там ни было, они меня не забудут, – откликнулся Блэкстоун.
– Мы не можем ехать на побережье, мессир Томас, – вступил Гайар, – сии селяне, аки зайцы, помчатся в Шульон, и Сакет будет дышать нам в затылок.
– Разумеется, помчатся. Этого-то я и хочу, – согласился Томас.
– Думаете, мы сможем победить здесь в жарком бою? Они устроят засаду на нас при первой же возможности. И бьюсь об заклад, они превосходят нас числом не меньше трех к одному, – высказал Мёлон вслух общие опасения. Пусть у англичанина прямо-таки бычьи яйца, но это не значит, что его не может завалить стая оголодавших волков.
– К побережью мы не пойдем. Сакет потратит добрую часть недели, разыскивая нас. Мне нужно, чтобы он до поры убрался с нашей дороги. Когда он вернется, мы будем ждать. Мы сами выберем место сражения. Найдите мне окольную дорогу до монастыря в Шульоне и дайте нашим друзьям-пейзанам довольно времени, дабы исполнить свою работу. – Он пришпорил коня, заставив остальных последовать его примеру.
Поход во главе отряда принес нежданное ощущение свободы. Будучи вентенаром, он командовал двумя десятками лучников, и теперь под его началом такое же число. Эти рядовые солдаты – простые, незамысловатые люди. Это обстоятельство наполняло его душу надеждой, избавляя от кандальной тесноты замка с его правилами поведения. Христиана в безопасности, и он получит скромное приданое, а если преуспеет в захвате хоть одного города, то оправдает доверие д’Аркура. Он уже продемонстрировал, что милосердием удерживает его от опрометчивых поступков, а когда вешал смутьянов, призрак сэра Гилберта ехал обок с ним, одобрительно хмыкая. Потребовалось проехать еще пару миль, прежде чем он осознал, что в нем переменилось. Он был счастлив.
На следующее утро они сидели на вершине невысокого холма, озирая безжизненный, промороженный пейзаж. Они вполне ясно видели, что со времени последней искрящейся пороши движения через перекрестки почти не было. Монастырь был совсем маленький, одноэтажный, задуманный в древние времена как пустынь отшельника, но со временем расстроившийся по мере того, как за годы все новые люди искали там уединения от мира и созерцательной монашеской жизни. С годами монахов избавили от жертвенных трудов в поте лица, переложив заботы на собратьев-мирян. Селяне платили десятину и возделывали землю, хотя могли бы найти своему усердию иное применение, взращивая свои скудные посевы. Монахи сходились на молитву каждые три часа, днем и ночью. О подобном житье ни один знакомый Блэкстоуну воин даже и помышлять не стал бы, хоть были в нем и свои выгоды в виде эля и вина – и не так уж неслыханно, чтобы аббат или приор[27] содержал любовницу для прочих мирских утех.
Над монастырскими трубами курился дымок. У них есть тепло, дабы они в своем уединении не терпели особых лишений. Некоторые внешние стены начали разваливаться, но основная постройка еще стояла, и монахи поддерживали ее в исправности. Через реку был перекинут мост из дерева и камня. Река местами была совсем мелкой, что выдавали валуны, не дающие образовываться льду, но виднелись и омуты, затянутые коркой льда. Переправиться через нее без моста было бы затруднительно. Должно быть, в былые дни монахи видели выгоду в постройке такого моста, и Томас подумал, что аббат, скорее всего, взимает проездной сбор.
Отсюда было видно, что некоторые из старых амбаров и хлевов совсем развалились, откуда следовало, что монастырь мало-помалу перетащил все в стены имеющегося здания. Вполне разумно, потому что теперь, чтобы стащить зерно или выпивку, бандитам или обычным ворам придется карабкаться на стены.
– Зачем мы здесь? – спросил Мёлон. – До града отсюда много миль.
– Шульон там, – указал Блэкстоун на разбитые колеи, уходящие в одном направлении, – и, похоже, вчера-позавчера здесь проезжали всадники.
– Сакет ищет нас, – заметил Мёлон.
– Аббат под защитой Сакета, а король к нему благоволит. Ладони у него наверняка мягкие, а брюхо жирное. Иждивенец к сопротивлению не способен. Добрый харч, вино и теплая кровать подточили его силы.
– По-моему, правда, – сказал Гайар, и остальные замычали в знак согласия.
– А коли люд вроде нас придет и заберет сие у тебя, что тогда? – проворчал Мёлон. – Ежели повезет, останется только жирная задница в синяках, чаша для подаяния да шлюха.
– Иисусе, Мёлон, коли есть мягкая титька да бурдюк вина – чего ж еще просить? – отозвался Гайар.
– Не приплетал бы ты сюда свою мать, Гайар, – сказал один из солдат.
Гайар принял оскорбление добродушно, позволив солатникам подтрунивать, а Мёлон сосредоточил внимание на местности, пока Блэкстоун указывал ее особенности.
– Хорошее место для монастыря – на перекрестке. Кабы человек, знающий толк в деле, разобрал старые здания и перестроил стену, можно было бы полностью перекрывать движение по дороге силами всего нескольких человек, а переправиться через реку вброд всякий найдет затруднительным.
Приподнявшись в стременах, Мёлон поглядел налево и направо.
– Тут земля идет под уклон, а за рекой поднимается, так что это стратегически выгодное место, где можно хорошо держаться.
Блэкстоун улыбнулся. Мёлон в точности выразил его собственные мысли.
Вздохнув, Мёлон выдул из носа ледяные сопли.
– Вы суете палку в осиное гнездо, вот что вы затеваете. Сперва потеребили одну из его весей, теперича собираетесь взять монастырь. Сакет ужасно на вас осерчает, – проговорил он и ухмыльнулся. Этот англичанин как докучная вошь, влезет под кожу, и будешь чесаться, пока не раздерешь все до крови.
Блэкстоун и его отряд тронули коней вниз по холму. Похолодало, а одно Томас знал наверняка: люди ненавидят воевать зимой. В такое время телеги войн со скрежетом застопориваются. Фуража для коней почти не сыщешь, а людям, чтобы сражаться должным образом, потребны еда и тепло. Он надеялся, что пока Сакет будет искать ветра в поле, им хватит времени, чтобы взять дорогу, ведущую в Шульон.
– Эй, вы! – донесся голос от главных ворот. – Вы что делаете? Грядите прочь! Прочь!
Блэкстоун и его люди, носившие упавшие камни из полуразвалившихся стен к мосту, даже не приостановились. С рассвета миновало уже три часа.
– Ты молился, добрый брат, – отозвался Томас. – По-моему, день будет славный. Небо очистилось. Но холодный, заметь, да и ветер снова окрепнет, пожалуй, так что снова грядет окаянный дождь со снегом. Неважно, за пару дней закончим.
Оставив ворота открытыми, озадаченный монах подобрал рясу и побрел туда, где незнакомцы продолжали свои труды. Увидел, что в паре сотен ярдов дальше в обе стороны дорогу стережет по коннику.
– Вы берете наш камень, – сказал монах, не в силах постичь, зачем такое может занадобиться.
– Да. Камень добрый, – прозвучало в ответ.
– Но вы не вправе его брать!
Блэкстоун вытер ладони о тунику.
– Но он вам не нужен. Он просто валяется на полях.
Монах разевал и захлопывал рот, как рыба, вытащенная на берег.
– Аббат должен об сем узнать.
Он развернулся на месте, и Томас зашагал с ним рядом.
– Полагаю, вы узнаете, что аббат с радостью пожалует камень на доброе дело.
– Какое дело?
Они уже подходили к открытым воротам.
– Наше дело, – сказал Блэкстоун. – Объясню аббату, когда увижусь с ним.
– Вы не смеете с ним увидеться. Кем это вы себя вообразили? Он не допустит сюда вооруженных людей, – запротестовал монах.
– Сюда? – Остановившись под аркой ворот, Томас распахнул их створки пошире. – Считай нас паломниками, ищущими укрытия, брат. Вот только мы собираемся злоупотребить вашим гостеприимством.
Блэкстоун ввел ошарашенного монаха в ворота, а Мёлон и остальные последовали за ним. Они захватили монастырь под Шульоном.
Еще никто не осмеливался бросить вызов власти аббата Пьера. Спасовал даже гнусный и грозный Сакет, ибо аббату благоволит сам король, а наемник прекрасно понимает условия собственного контракта. Может, аббат и посетовал в душе, что подверг селян опасности, покинув их, но, по собственным представлениям, аббат Пьер дал им жизнь, подладив свои цели под цели наемников. Незатейливое оправдание для незатейливого корыстолюбивого человека. Но теперь его грозили лишить уюта его эластичной совести. Аббат Пьер явственно дрожал. Один вид лица Томаса Блэкстоуна прошивал его морозом до самых чресел. Англичанин представился, но не выказал надлежащей куртуазности к положению аббата.
– Вы под домашним арестом, – заявил ему Блэкстоун, вдыхая витающий в воздухе сочный аромат жареного мяса. – А у вас хорошая кухня, судя по запаху. Жареная свинина – слишком жирная пища для смиренных монахов. Неважно, моих людей надо накормить.
– Вы ошибаетесь, если считаете, что вы со своими бандитами избежите возмездия. Вы даже не представляете, какой гнев на себя навлекаете.
– Не с вашей стороны, полагаю.
– Ваша заносчивость просто несносна, – пролепетал аббат.
– Предводитель должен быть заносчив, брат аббат, вы сами тому хороший пример, – заметил Мёлон.
– Не тревожьтесь, вашей серебряной утвари и украшениям разграбление не грозит, – заверил Томас. – Король Эдуард вешает людей, грабящих церкви и монастыри. Мы не станем красть ваших святынь. У вас ведь есть щепки от креста, не так ли? Для продажи крестьянам? Чтобы подарить им надежду?
– Конечно, – настороженно отозвался аббат. – Вы намерены их забрать?