В последующие недели Блэкстоун готовил свой план. Монетный двор учинили в небольшом замке на краю обрыва, над скалами, возносящимися на двести футов. Дорогу к главным воротам охранял небольшой гарнизон человек из пятидесяти, исключая возможность непосредственного штурма, а об осаде не могло быть и речи. Прежде чем войско Томаса доберется до цели, придется нанести удар в самое сердце края, расколотого междоусобицей, и этот набег должен быть стремительным и точным. Любая из сторон может счесть его вторжение на свою территорию прямым посягательством. Во время рекогносцировки он подкупил козопаса, чтобы тот показал ему тропы, пробитые по склонам холма, чтобы люди Блэкстоуна могли подобраться со стороны самой уязвимой стены замка, где они сумеют вскарабкаться на скалы. Как только они проломят стены, лучники, укрытые до той поры в соседнем лесочке, нанесут удар по стражам на дороге, загнав их внутрь. Мэтью Хамптон будет контролировать дорогу, а люди Томаса – цитадель. Враг, оказавшись между двумя вражескими группировками за внешней и внутренней стенами, застрянет на месте, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад. Блэкстоун изложил план Мёлону и Гино, после выздоровления поставленному комендантом Шульона. Они разделят гарнизон пополам в начале июля, когда потеплеет и травы на пастбищах будет более чем достаточно. К той поре их кони восстановят силы после зимовки. Шульон и прочие поселения, удерживаемые именем Блэкстоуна, будут убирать озимую пшеницу, и ему хотелось вернуться к жатве, чтобы позаботиться о надежном сохранении и защите урожая от грабительских набегов наемников. План казался удачным.
Но настал день, когда в монастыре грянул набат.
27
Настоятель Марк стоял на перекрестке с семейством путников. Те выглядели изнуренными. Мужчина и женщина несли свои пожитки на спинах, а пятеро детей в возрасте лет от трех до семи, прикинул Томас, сидели, скрючившись, у босых грязных ног родителей, поглощая похлебку из деревянной миски. Талпен, командовавший стражей, поспешил вперед, чтобы придержать уздечку Блэкстоуна, когда тот подъехал с полудюжиной человек и спешился.
– Это пятая компания за утро, господин Томас – пришли по дороге с юга. Поначалу мы не придали значения, но теперь эти убогие говорят, что за ними по пятам идет целое полчище. Что-то происходит. Брат Марк что-то умалчивает от нас.
Блэкстоун кивнул, внимательно обозревая склоны холмов, но не заметил больше ни души.
– Держи ворота на запоре, Талпен. Чего бы там настоятель ни пожелал, исполняй мой приказ.
Томас зашагал к семейству, поспешно поднявшемуся на ноги и поклонившемуся при его приближении.
– Сэр Томас, эти люди пришли с юга, где началось моровое поветрие. Многие умерли, говорят, сотни, может, тысячи, – пояснил настоятель Марк.
Сомнительно, чтобы крестьянин мог пересчитать хоть пальцы на руках, но если он видел множество трупов, это уже неважно.
– Вы кормили сегодня других? – спросил Блэкстоун у настоятеля Марка.
– Они все нуждаются. Конечно, – ответил настоятель.
– Кто к ним приближался?
– Я не понял, – проговорил озадаченный вопросом брат Марк.
– Вы ухаживали за ними? Кормили?
– Я и брат Робер. А что?
– Кто-нибудь из них выглядел больным? В горячке или с безудержной жаждой?
– Нет. Они опережают чуму. Она пришла из портов. Говорят, в Бордо трупы сжигают в широких ямах, а в Нарбоне во всем винят евреев и вешают их. Папа издал декреталию, чтобы остановить их, но люди охвачены ужасом.
Блэкстоун знал, как заразна чума.
– Я со своими людьми ездил на юг несколько недель назад, мы слыхали о моровом поветрии, покатившемся по долине Роны от Марселя, но я не думал, что оно свернет в нашу сторону.
– Бог возобладает, – изрек настоятель.
– Бог нас покинул, как и некоторых из вашей религиозной братии. Может, папа и остается в Авиньоне, но кардиналы бежали. Заприте двери. Оставайтесь внутри. Не помогайте никому, – велел ему Блэкстоун и повернулся обратно к Талпену и страже. Настоятель потянул его за рукав.
– Не помогать? Мы не можем позволить этим людям пройти без пропитания. Поглядите на них. У них ничего нет. Большинство не ели несколько дней.
Знаком подозвав Талпена, Томас ответил настоятелю:
– Если вам повезло, эти беженцы не принесли на себе чумы. Ты и брат Робер два или три дня проведете в хлеву. Если хворь вас не одолеет, вас допустят обратно в монастырь.
У настоятеля только челюсть отвисла. Непонятно только, из-за подозрения, что он заразен, или из-за необходимости бытовать в вонючем коровнике. Неважно.
– Ты понимаешь, брат Марк, что этот мор долетит быстрее ветра, а скорее всего, на его крыльях. Я слыхал, как люди умирали. Осмотрите свои подмышки и пах, нет ли шишек. У вас есть два дня, прежде чем признаки недуга проявятся. Предлагаю вам молиться, как никогда прежде. О собственной жизни.
Талпен стоял в ожидании.
– Вы касались или проходили поблизости от сегодняшних путников?
– Мы держали их на расстоянии пики, – доложил тот.
– Так и продолжайте. Мы баррикадируем дорогу.
Лицо Талпена испуганно вытянулось.
– Чума?
Отвечать Блэкстоуну не требовалось.
– И вы бросите нас здесь? Одних? – спросил Талпен.
– Чем рискуете вы, тем рискую и я, – ответил Томас и поведал Талпену, что необходимо сделать.
Отец однажды показал Блэкстоуну корову, больную моровой язвой, сгубившей животных в трех окрестных деревнях. Зараженных животных изолировали, предоставляя им либо выздороветь, либо издохнуть. То же самое и с людьми. К исходу дня баррикада из плетней, взятых с огородов, вкупе с бросовым лесом, колючими кустами и терниями перерезала дорогу от монастыря к Шульону, а затем закрыли и мост. Монастырской страже придали двоих английских лучников с приказом бить наповал всякого, кто попытается проломить плетни, чтобы они даже наконечников пик не коснулись. Шульон при вести о подбирающемся к ним невидимом убийце охватил страх. Многие подумали, что Бог послал к ним ангела тьмы за былые и нынешние прегрешения.
Блэкстоун велел взять благочестивого монаха в Шульон, где внутри старой конюшни устроили часовню.
– От запаха мы ее для тебя очистим, – поведал ему Томас. – Желающие помолиться могут стоять во дворе. Будет холодно и сыро, но ничего другого мы поделать не можем.
Молодой монах с мозолистыми ладонями и обветренным лицом был не чужд тяжелого труда, прибыв в монастырь совсем недавно.
– Конюшня вполне подходит, господин Томас, вы не находите? И любовь Господня облегчит их неудобства во дворе.
Скоро последовала волна истовых молитв, когда монастырский колокол отбивал время для богослужений днем и ночью. Блэкстоун был благодарен за это. Это направляло умы горожан на одно, снижая опасность паники. Томас строго-настрого приказал ворота Шульона не открывать, пока чума не минует. Поначалу он опасался паники, но все его выслушали, и совет поддержал его. В городе имелось два хороших колодца и достаточно провизии на несколько недель вперед. Если кто-нибудь заболеет, его поместят в специально выбранный для этого изолированный дом.
– Как мы можем защитить Генри? – спросила Христиана.
– Брат Симон велел мне напоить воздух благовониями. Используй те зелья, что у тебя есть. Он сказал, нужно жечь можжевельник, и мы должны пить яблочный сироп, можешь ты это сделать?
Кивнув, она прянула к нему в объятья.
– У нас новорожденный сын, которого Бог может забрать обратно, – шепнула она ему в грудь.
– Так это работа Бога? – Он не мог скрыть раздражения. – Истреблять сирых, у которых и так-то ничего не было? Это не Бог, это природа. Как моровая язва у скота. Бог не питает зла к бедным коровам. Это свыше нашего понимания. Мы не можем ничего поделать, остается лишь переждать.
– Ничего поделать? Этого ты от меня ждешь? Курить благовония и пить сладкую яблочную водицу? В Париже есть врачи, многие из них евреи. Они знают, что делать, – в озлоблении возвысила она голос.
Блэкстоун закрыл окно.
– Христиана, когда это поветрие достигнет Парижа, оно будет разить нищего и дворянина наравне быстрее орды варваров. Оставайся в доме и саду, а слуги пусть остаются у себя, подальше от тебя и ребенка.
– А где будешь ты?
– Повсюду, – ответил он, – и будут дни, когда я даже не смогу вернуться в эти стены. Я не рискну принести это на себе и потому буду оставаться снаружи, чтобы убедиться, что я его не подцепил.
– Ты собираешься выйти? – недоверчиво переспросила она.
– Надо предупредить селян. Мои люди нуждаются в ободрении.
Она ощетинилась на него, как волчица, защищающая свой выводок.
– Нет, Томас! Я этого не допущу! Ты отец мальчика! Они крестьяне, живущие и умирающие в собственной грязи что ни день. Твой долг быть здесь с нами. Защищать нас!
Она утерла с глаз слезы гнева, а Блэкстоун даже не пытался ее осадить, видя, что она поддалась страху. Что ж, ее можно понять; ему доводилось видеть, как страх ломает крепких мужчин своей заразительностью, высасывающей у человека силы. Он такой же могучий враг, как впавший в боевой раж солдат, размахивающий секирой. И видеть, как близкий твоему сердцу человек поддается панике – все равно что видеть, как его уносит течением. Он схватил Христиану за запястья, позволив ей сопротивляться, звуками голоса успокаивая ее, вынося к свету из пучины паники и гнева.
– Христиана… Христиана… тс-с… слушай меня… слушай… сделай глубокий вдох… и слушай меня.
Она перестала извиваться, не в силах податься в его крепкой хватке ни туда ни сюда. Блэкстоун поцеловал ее слезы и разжал руки, охватив ее лицо ладонями.
– Я защитник этих людей. Это мой долг – не только перед тобой, но и перед ними. Их надо предупредить, иначе я буду таким же никудышным, как человек, владевший городом до меня. Когда меня здесь не будет, эти люди будут смотреть на тебя. Они увидят молодую мать, напуганную ничуть не меньше их, но сильную и твердую в своей вере. Будь такой женщиной, Христиана, не только ради меня, но и ради горожан и нашего сына.