- Клятва Томанаку! - крикнул кто-то. - Клятва Томанаку!
- Черт возьми! - Брандарк проскрежетал зубами. - Ненавижу, когда они это делают!
Базел издал резкий, невеселый смешок, но Кровавый Меч только зарычал.
- Ты думаешь, они проявили бы хоть малейший интерес к тому, чтобы позволить нам сдаться, если бы мы сами кричали об этом? - потребовал он, когда человек, которого он собирался проткнуть, отбросил свой меч и поднял руки.
- Скорее всего, нет, - признал Базел. Еще один из нападавших упал на колени, и Конокрад снова хрюкнул, на этот раз с отвращением, когда схватил человека за загривок и поднял его на ноги. Его несчастный пленник завизжал от боли, когда его подняли на цыпочки, и Базел наполовину швырнул, наполовину толкнул его назад к главной дороге.
- Думаю, тебе лучше не делать ни одной чертовой вещи, которую я мог бы расценить как нарушение твоей клятвы, - сказал он потенциальному убийце, и мужчина отчаянно кивнул. Еще один из нападавших попытался скрыться в тени, но замер, когда Базел склонил голову набок.
- Ты просто продолжай бежать, - холодно подбодрил градани. - Те, кто не успокаивается, когда они дали клятву Томанаку, они же не защищены ею, не так ли?
Человек мгновение смотрел на него широко раскрытыми глазами, затем кивнул еще яростнее, чем первый пленник Базела, и сам, спотыкаясь, направился обратно к главной дороге. Вейжон поймал собственного пленника, и Брандарк послал сдавшегося ему человека поспешить за остальными, подталкивая его кончиком своего меча, чтобы тот прибавил скорости.
Сжатие времени боя никогда не переставало удивлять Базела, даже спустя все эти годы. Казалось, что бой длился по меньшей мере час, но все это заняло считанные минуты. Но это были кровавые минуты, и его челюсть сжалась, а уши прижались, когда он вышел из-за деревьев и увидел бойню.
Восемь или девять оруженосцев Теллиана лежали на дороге там, где в них попали первые залпы стрел, но люди были меньшей мишенью, чем лошади. По меньшей мере дюжина их лошадей была поражена стрелами, предназначенными для их всадников, и лошадиные крики боли раздирали его уши с той особой душераздирающей интенсивностью, с которой раненые лошади не могут понять, почему они пострадали. Закаленный в боях или нет, Базел никогда не мог слушать эти крики, не слыша мольбы коней о том, чтобы кто-то объяснил, кто-то заставил это исчезнуть. Тут и там оруженосцы уже перерезали глотки смертельно раненым лошадям. Это было второй натурой любого сотойи, их долг перед лошадьми, которые служили им так преданно, и ни один из оруженосцев Теллиана Боумастера даже не подумал бы о том, чтобы позаботиться о своих собственных ранах, пока он не позаботился о ранах своего скакуна. И он не отступит от выполнения своей обязанности положить конец этой непонятной агонии, когда это будет необходимо. Это была одна из вещей, которые больше всего нравились Базелу в них, и... <Быстрее, брат!>
Голова Базела вскинулась на мысленный крик Уолшарно. Неразрывная связь между ними подсказала бы ему, если бы скакун был ранен, и они с Уолшарно научились не отвлекать друг друга в тех случаях, когда одному или обоим приходилось вступать в бой без другого. Но теперь грубая, жгучая настойчивость призыва Уолшарно обожгла его насквозь, и он быстро обернулся, а затем замер.
Датгар был повержен. Огромный гнедой был поражен по меньшей мере четырьмя стрелами, и даже у живучести скакуна были пределы. Его шерсть была пропитана кровью, бока слабо вздымались, а из ноздрей била кровавая пена. Он едва попытался поднять голову, глаза остекленели, а Теллиан лежал наполовину под ним, без сознания, с двумя отломанными древками стрел, торчащими из его груди. Его правая нога была вывернута, очевидно, сломана там, где на нее обрушился Датгар, и Хатан стоял на коленях рядом с ним, отчаянно пытаясь остановить кровотечение, в то время как еще двое оруженосцев Теллиана склонились над Таритом.
- Ты берешь Датгара! - резко сказал Базел Уолшарно. Жеребец кивнул, и Базел оглянулся через плечо. - Брандарк!
- Я присмотрю за этими ублюдками, - пообещал ему Брандарк, мрачно глядя карими глазами на пленных. - Идите!
Настала очередь Базела кивнуть, и Хатан поднял отчаянные глаза, когда огромный Конокрад опустился на одно колено рядом с ним.
- Не могу остановить кровотечение! - сказал всадник ветра.
- Да, я это вижу, - мрачно сказал Базел. Позади себя он почувствовал, что Вейжон направляется к Тариту, но все его собственное внимание было сосредоточено на умирающем человеке, придавленном умирающим скакуном. - Оставь его мне, - сказал он Хатану. - Ты вытаскиваешь стрелы из Датгара для Уолшарно!
- Но... - начал Хатан, затем оборвал себя. - Конечно, - сказал он вместо этого резким голосом, и Базел коснулся древка стрелы, которая вошла в Теллиана не более чем в дюйме или двух от его сердца.
Думаю, что если когда-либо ты был мне нужен, то сейчас ты мне нужен, подумал он, его глаза на мгновение закрылись, когда он потянулся к той внутренней связи, которая сияла между ним и богом, которому он служил, как какая-то сверкающая золотая цепь или неугасимый факел, пылающий во тьме. Это хороший человек, друг.
На этот раз от Томанака не было слов, только успокаивающее ощущение присутствия бога, ощущение двух огромных рук, опускающихся на плечи Базела. Тепло распространилось на него из них, тепло, в котором он отчаянно нуждался, когда увидел повреждения, услышал влажное, слабое хриплое дыхание барона, в то время как кровь пузырилась из его ноздрей, и понял, что Теллиан был не более чем в половине вдоха, возможно, в двух, от того, чтобы ускользнуть к столу Исварии.
Но это все, что он собирался сделать, сказал себе Базел со всей мрачной, железной целеустремленностью, которая сделала его защитником бога войны, и почувствовал, как сила Томанака наполняет его, когда он снова открылся могуществу своего божества.
Его глаза снова открылись, сфокусированные и ясные от цели, и голубой свет потрескивал вокруг его рук. Он положил ладонь левой руки плашмя на слабо двигающуюся грудь Теллиана, и этот голубой свет потек из нее, заливая барона, как слой лазурного льда. Он мерцал и светился, горя ярче, чем послеполуденный солнечный свет, освещая лицо Базела снизу, обнимая Теллиана, как щит, и Базел потянулся к нему. Он почувствовал, как мерцающая жизненная сила Теллиана пытается покинуть его, и он отказался позволить это. Он сжал ее своей собственной волей, призывая силу Томанака, чтобы предотвратить ее исчезновение, и его правая рука ухватилась за сломанное древко стрелы и потянула.
Стрела с широким наконечником вырвалась из груди Теллиана с влажным, ужасным звуком, отчего ужасная рана стала еще хуже. Кровь хлынула из разорванной плоти, и Базел потянулся за другой стрелой. Эта вонзилась в ребра барона, и кости и хрящи хрустели и рвались, когда он вытаскивал его из умирающего тела. Он отбросил ее, и его меч снова появился в его окровавленной руке перевернутым, на этот раз, когда он снова призвал его к себе. Он снова закрыл глаза, прислонившись лбом к лезвию меча, левая рука все еще прижималась к почти неподвижной груди Теллиана, и потянулся к сияющему присутствию своего бога.
Базел Бахнаксон исцелял много раз за годы, прошедшие с тех пор, как он впервые стал защитником Томанака. Он столкнулся с испытанием разорванной плоти, яда, даже прикосновения самой Крэйханы, и он узнал улыбку смерти с пустыми глазами, когда увидел ее. Он узнал ее... и бросил ей в лицо свой собственный оскаленный вызов.
Голубой свет, окруживший его левую руку, пронесся вверх по руке, окутал его торс, вспыхнул вокруг него, как лесной пожар, и он склонился к сердцу барона, закрыв глаза, освобождая себя от всего, кроме силы Томанака и своего собственного яростного, упрямого отказа позволить уйти человеку, который стал его другом. Он закрыл свой разум от картины изломанного, окровавленного тела Теллиана. Он заткнул уши, прислушиваясь к слабеющим, прерывистым попыткам барона дышать. Эти вещи больше не были реальными, больше не имели значения. Вместо этого он наполнил себя образом Теллиана, таким, каким он должен быть. О том, как Теллиан смеялся, когда они обсуждали музыку Брандарка. Теллиан, задумчиво нахмурившись, склонился над картой, обсуждая стратегию. Теллиан улыбался через стол за завтраком баронессе Хэйнате, глядя с болью в глазах, когда его опозоренная дочь-воительница посетила замок Хиллгард при своем первом визите. Теллиан потягивал виски во время самого первого визита одного из баронов сотойи к военачальнику градани, когда князь Бахнак приветствовал его в Харграме. О Теллиане, снова сильном, решительном и цельном.
Базел создал этот образ из воспоминаний, из надежд, из дружбы... из любви. Он заставил это существовать, потребовал этого, отверг любую другую возможность, и когда это заполнило его, когда в нем не осталось места ни для чего другого, он отдался этому. Он вложил все, чем он был, все, что делало его тем, кем он был, в эту реальность, и очищающая, исцеляющая сила молнии Томанака пронеслась через него подобно урагану. Она сорвалась вниз по его руке, разорвалась вокруг руки на груди Теллиана, пронеслась по обсаженной деревьями главной дороге, как молния. На мгновение, одно, мимолетное мгновение Базел Бахнаксон и Томанак были по-настоящему едины, слившись в этом извержении целеустремленности, силы и решимости.
Это длилось недолго. Это не могло длиться дольше одного удара сердца, а может быть, и двух. И все же это продолжалось достаточно долго, и Базел почувствовал, как грудь Теллиана конвульсивно вздымается под его ладонью. Барон сделал глубокий, прерывистый вдох, затем судорожно закашлялся. Его колеблющееся, трепещущее сердце забилось в груди, а веки затрепетали. Затем они поднялись, серые глаза расфокусировались, кровь из ноздрей запеклась на усах.
- Датгар, - прошептал он, и Базел осел на пятки, каждый мускул был напряжен, наполнен радостным, удивительным изнеможением от того, что ему позволили быть носителем жизни, а не смерти.