— Нет, спасибо… Хотя, пожалуй, да, я бы выпил кофе…
Эндрю молча кивнул и направился в угол комнаты, где стоял новехонький кофейный автомат из нержавеющей стали. Автомат зафыркал, и из него струйкой полился кофе. Одна капля имела неосторожность запачкать сверкающий металл. Эндрю тут же схватил салфетку и с проворностью ящерицы, языком хватающей комара на лету, убрал предательскую каплю. Металл снова обрел свой первозданный вид.
Он бережно поставил передо мной на низкий столик красную чашку, скорее претенциозную, чем красивую.
— Прошу вас, — сказал он и отошел.
— Спасибо.
Эндрю вернулся к своему столу и углубился в чтение какого-то документа. Он сидел очень прямо, высоко держа голову, так что только глаза смотрели вниз, на листок бумаги, отчего ему приходилось прикрывать веки. Время от времени он делал какие-то заметки на полях документа ручкой с черным стержнем, потом положил листок точно на место, перпендикулярно краю стола.
Прошло несколько долгих минут. Тут дверь, отделявшая нас от кабинета Дюнкера, резко распахнулась, словно ее плечом пытался вышибить какой-нибудь начетчик, и президент ввалился в комнату, по инерции проскочив до середины.
— Кто писал этот отчет? — рявкнул он.
— Алиса, господин президент, — ответил Эндрю, не моргнув глазом.
Вторжение шефа не вызвало никакого выражения на его бесстрастном лице.
Прямо Джеймс Бонд, у которого ни одна волосинка не выбьется из прически, хоть все вокруг взлети на воздух.
— Но это, в конце концов, недопустимо! Она наделала кучу ошибок, которые все вместе перевесят ее задницу! Скажите ей, чтобы она перечитывала отчеты, прежде чем посылать мне!
Он швырнул документ секретарю, и листки рассыпались по столу. Эндрю быстро их сложил, и стол снова обрел безупречный вид.
Я сглотнул.
Дюнкер повернулся ко мне и неожиданно спокойно, с улыбкой, протянул руку:
— Добрый день, Алан.
И я вошел за ним в святая святых. Посреди просторной комнаты высился огромный треугольный письменный стол, одним из углов направленный на посетителя. Он уселся за стол и указал мне на кресло напротив, весьма изысканного дизайна, но до того неудобное…
Окно было открыто, однако звуки с улицы доносились приглушенно, словно им не дозволялось долетать до последнего этажа офисного здания. Над крышами виднелся кончик обелиска на площади Согласия и в отдалении — вершина Триумфальной арки. До окна долетал легкий ветерок. Воздушная струя была прохладной, но начисто лишенной запахов. Какой-то мертвый ветер.
— Прекрасный вид, правда? — сказал он, заметив, что я смотрю в окно.
— Да, красиво. Но жаль, что на улице Оперы нет деревьев, — отозвался я, чтобы растопить лед. — Сюда доносился бы запах зелени…
— Это единственная улица в Париже, где нет деревьев. И знаете почему?
— Нет.
— Когда Осман ее проектировал по заказу Наполеона Третьего, он поддался уговорам архитектора, строившего здание Оперы. Тому хотелось, чтобы ничто не нарушало перспективу и не загораживало его творение, начиная с дворца Тюильри. Пространство должно быть открытым.
В кабинет влетела муха и завертелась вокруг нас.
— Вы хотели меня видеть, — сказал Дюнкер.
— Да, спасибо, что не отказались меня принять.
— Я вас слушаю. Чем могу служить?
— Я хотел бы поделиться с вами некоторыми соображениями, которые могли бы существенно улучшить работу офиса.
Он едва заметно приподнял брови:
— Улучшить?
Я разработал стратегию убеждения шефа, и состояла она в том, чтобы проникнуть и встроиться в его мир с помощью понятий «эффективность» и «рентабельность». Эти слова без конца слетали у него с языка. Ими были продиктованы все его решения. Я должен попытаться доказать ему, что мои соображения соответствуют его интересам.
— Да, существенно улучшить, на благо всех нас и во имя увеличения рентабельности офиса.
— Двое редко желают одного и того же, — заметил он, напустив на себя заинтересованно-насмешливый вид.
Сильно сказано.
— Ну, разве что скромный служащий захочет работать лучше…
Муха приземлилась на его стол, и он смахнул ее рукой.
— Если вы не ощущаете себя хорошо среди нас, Алан…
— Я этого не говорил.
— Не раздражайтесь.
— Я не раздражаюсь, — ответил я, стараясь казаться как можно спокойнее, хотя мне и хотелось вышвырнуть его в окно.
А если он попытается нарочно истолковать мои предложения вкривь и вкось, чтобы сбить меня с толку?
Не спеши с ответом. Помучай его вопросами. Вопросами.
— Впрочем, — снова начал я, — какова связь между моим мнением, что служащий может хотеть работать лучше, и вашей гипотезой, что мне здесь плохо?
Три секунды молчания.
— Мне кажется, это ясно. Разве нет?
— Нет. А что вы имеете в виду? — спросил я, изо всех сил стараясь принять любезный тон.
— Видите ли, внешние причины не объясняют скверных результатов.
— Но мои…
Не оправдывайся. Задавай вопросы. Спокойно…
— А у кого скверные результаты? — снова начал я.
На его лице появилось раздражение. Муха уселась на авторучку. Он опять ее согнал и сменил тему разговора.
— Ну хорошо, каковы же ваши соображения по поводу того, что именно можно улучшить?
Кажется, я одержал первую победу.
— Прежде всего, я полагаю, надо взять еще одну ассистентку, в помощь Ванессе. Она очень перегружена и, соответственно, находится в состоянии непрерывного стресса. Эта вторая ассистентка могла бы также печатать вместо нас наши отчеты. Я подсчитал, что консультанты тратят около двадцати процентов своего времени на заполнение отчетов о собеседованиях. Учитывая нашу среднюю зарплату, это нерентабельно для предприятия. Если бы у нас была вторая ассистентка, она бы стенографировала во время собеседования все, что нужно для отчета, а потом перепечатывала бы. А освободившееся время мы, консультанты, использовали бы для той части работы, которую можем выполнить только мы.
— Нет, каждый консультант обязан печатать отчеты сам, таково правило.
— Именно это правило я и ставлю под сомнение…
— При хорошей организации это много времени не занимает.
— Но логичнее было бы поручить эту работу тому, у кого ниже зарплата. А консультантам лучше бы заниматься делами, более рентабельными для предприятия.
— Как раз если принять еще одну помощницу, рентабельность резко упадет.
— Напротив, я…
Не спорить. Задавать вопросы.
— А что же может к этому привести?
— Придется увеличить зарплату обслуживающего персонала.
— Но когда консультанты освободят себе время от заполнения бумаг, у них сразу повысятся показатели. В конечном итоге предприятие выиграет.
— Я не думаю, что от этого сильно повысятся показатели.
— А что вас заставляет так думать?
— Всем известно, что чем меньше нагружаешь работника, тем меньше он делает.
Задавай вопросы. Вежливо и мягко…
— Всем известно? А кто эти все?
Несколько секунд он искал нужные слова, и глаза его забегали вправо-влево.
— Во всяком случае, я это знаю.
— А откуда вы это знаете?
Муха села ему на нос. Он согнал ее уже не на шутку раздраженным жестом.
— Я знаю, как это бывает!
— А вам уже приходилось экспериментировать?
— Да… то есть нет… Но я и без того знаю!
Чтобы у него не было ни малейшего повода упрекнуть меня в агрессивности, я напустил на себя донельзя простодушный вид: ну просто деревенский дурачок…
— Как же вы можете знать, если… не пытались экспериментировать?
Мне показалось, что у него на лбу блеснули капли пота, а может, это был плод моего воображения. Но в любом случае приемлемого ответа он не нашел.
— То есть, иными словами, если у вас много работы, то вы опустите руки и станете выполнять не все?
— Я — другое дело! — взорвался он, но быстро взял себя в руки. — Слушайте, Алан, я начинаю думать, что вы порядочный наглец!
Ну наконец-то! Я выдержал паузу.
— Наглец? — сказал я, поудобнее устраиваясь в кресле. — Вы же сами на днях показали всем, что у меня отсутствует уверенность в себе…
Он застыл на месте. На солнце набежало облако, и в кабинете стало чуть темнее. Где-то далеко завыла сирена «скорой помощи».
Он перевел дыхание:
— Послушайте, Гринмор, давайте вернемся к нашим баранам. По поводу вашего предложения реорганизации: пусть сначала отдел покажет результаты, а потом будем думать о новой помощнице!
— Да, конечно, конечно, — сказал я с самым что ни на есть вдохновенным видом. — А что, если именно появление новой помощницы заставит нас показать хорошие результаты?
Он снисходительно-высокомерно на меня взглянул:
— Вы видите проблему в мелкой перспективе. А я смотрю на нее стратегически, с позиции развития предприятия. И эта позиция не позволяет мне раздувать штаты… Вы не располагаете всей информацией, чтобы судить… вы не понимаете…
— Мне действительно трудно понять стратегию предприятия, поскольку простых служащих не посвящают в ее тонкости. Но знаете, я всегда полагаюсь на здравый смысл. И мне кажется, что любое предприятие нуждается в средствах для развития. Разве это не само собой разумеется?
— Вы забываете одну вещь, Алан. Очень важную вещь. Мы вошли на Биржу. И рынок не спускает с нас глаз. Мы не можем заниматься непонятно чем.
— Нанять человека для развития предприятия — это заниматься непонятно чем?
Муха вертелась вокруг нас. Дюнкер схватил со стола стакан, выплеснул воду в цветочный горшок и принялся разглядывать стакан.
— Рынок способен сделать прогноз на будущее, только анализируя результаты сегодняшнего дня. Инвесторы сразу же поинтересуются, действительно ли новый человек будет способствовать продвижению предприятия. С возрастанием штата снижается курс акций, это происходит автоматически. За нами пристально наблюдают.
И он показал мне вырезку из газеты. На ней красовался портрет журналиста Фишермана, злого демона Дюнкера, и статья касалась нашей биржевой активности: «Определенный потенциал есть, но требуются значител