ьные усилия».
Муха села на стол. Быстрым и ловким движением Дюнкер перевернул стакан, и муха оказалась в плену. По его лицу пробежала легкая садистская усмешка.
— У меня такое впечатление, что мы просто рабы курса акций. Ну, откатимся мы немного назад… Как на нас повлияет слабое повышение или понижение? Разве нам не наплевать?
— Вы так говорите, потому что у вас нет акций!
— Но для тех, у кого они есть, и для вас в том числе, важен ведь конечный результат. Если предприятие будет развиваться, курс акций так или иначе пойдет вверх…
— Да, но мы даже на короткое время не можем себе позволить держать акции, которые падают.
— Почему?
— Из-за риска предложения публичной покупки акций. Вы должны это знать, у вас ведь экономическое образование? Только высокий курс акций защитит нас от посягательства других предприятий их перекупить. А докупать дополнительные акции, чтобы не потерять контроля над компанией, слишком дорого. Вот почему для нас жизненно важно иметь постоянно растущий биржевой курс, причем растущий быстрее, чем у наших конкурентов.
— Но если это связано с такими рисками, зачем было размещать акции на Бирже?
— Чтобы быстрее развиваться. Как вам известно, когда предприятие входит в Биржу, оно получает деньги от всех, кто выразит желание стать акционерами. За счет этого финансируются проекты.
— Да, но если потом кто-нибудь примет здравые решения, позволяющие продвинуться в развитии, он получит результат, противоположный тому, на что рассчитывал, поскольку надо придерживаться политики роста курса…
— Это будет вынужденная антикризисная политика…
— Но мы не вольны поступать свободно! Фостери сказал, что мы не смогли открыть офис в Брюсселе, потому что прошлогодние прибыли пошли на дивиденды акционерам, а урезать результаты будущего года не хотелось.
— Да, но это другое дело. К курсу акций это не относится. Это требование наших акционеров.
— Почему? Ведь если осуществить определенные затраты на развитие, то мы получим прибыль не только в этом году, но и в следующем!
— У нас есть две группы крупных акционеров, которые требуют, чтобы не менее двенадцати процентов годовой прибыли им выплачивали в виде дивидендов. Это нормально: дивиденды суть вознаграждение акционерам. Они вложили деньги и должны их получать.
— Но если эти требования мешают росту их же предприятия, неужели им не подождать год-другой?
— Наши трудности их не интересуют. Они вкладывались не на длительную перспективу. Им надо, чтобы деньги возвращались быстро, и это их право.
— Но если нам в очередной раз придется принимать решения, невыгодные для нас самих, то…
— Да вот так, у нас нет выбора, настоящие хозяева — это акционеры.
— Поскольку их цель — вложиться на короткий срок и как можно быстрее получить прибыль, то им должно быть абсолютно наплевать, какова будет дальнейшая судьба предприятия.
— Это входит в условия игры.
— Игры? Но это не игра, это реальность! Здесь работают реальные, живые люди! Их жизнь и жизнь их семей зависит от успешности предприятия. И вы называете это игрой?
— А что вы хотите, чтобы я вам сказал!
— То есть в конечном итоге мы рабы не только курса акций, но и абсурдных требований акционеров, которые не прекратятся… А у вас не возникает впечатления, что все это — абсурд? Я решительно не вижу никакой выгоды в том, чтобы войти на Биржу. Вы могли бы развивать предприятие и без этого, если бы не приходилось реинвестировать из прошедшего года в будущий.
— Да, но не так быстро.
Быстро, быстрее… Я никогда не разделял этой одержимости скоростью. Почему все надо делать быстро? Кому это нужно? Вечно спешащие люди — уже мертвецы…
— Если откатываешься со своих позиций, зачем спешить?
— Надо снова занять доминирующее положение, чтобы его не заняли конкуренты.
— А иначе?
— Иначе будет трудно отвоевать у них пространство на рынке и улучшить свои показатели.
— Но ведь если мы будем развиваться спокойно и неспешно и повысим качество своих предложений, у нас появятся новые клиенты, ведь так?
Молчание. А может, Дюнкер сам уже задал себе этот вопрос?
— Да, но очень не сразу.
— Ну… а в чем проблема? Не понимаю, что мешает нам взять паузу, добиваясь хорошей прибыли?
Он поднял глаза к потолку.
— Кстати, о времени… Вот сейчас вы его у меня отнимаете. Делать мне больше нечего, кроме как философствовать…
И он принялся раскладывать по стопкам бумаги на столе, больше не глядя в мою сторону.
— Мне кажется, — сказал я, подбирая слова, — что всегда полезно немного отойти назад, чтобы… задать себе несколько вопросов по поводу смысла того, чем мы занимаемся.
— Смысла?
— Ну да, для чего все это и что это даст…
Муха кружилась под стеклянным колпаком.
— Не надо искать смысла там, где его нет. Вы сами-то верите, что жизнь имеет какой-то смысл? Выпутываются всегда самые сильные и хитрые, вот и все. У них и власть, и деньги. А тот, у кого есть власть и деньги, имеет в этой жизни все, что пожелает. Все очень просто, Гринмор. А все остальное — интеллектуальная мастурбация.
Я глядел на него в изумлении. Как можно хотя бы на секунду решить, что твоя жизнь состоялась, потому что у тебя есть власть и деньги? И до такой степени надо себя обманывать, чтобы быть счастливым только потому, что сидишь за рулем «порше»?
— Мой бедный Алан, вам никогда не узнать, до какой степени прекрасно могущество!
Перед таким утверждением я себя почувствовал просто инопланетянином… Это становилось забавным. В конце концов, разве Дюбре не призывал меня влезать в шкуру людей, мне абсолютно противоположных, чтобы изнутри познать их мир?
— Значит, занимаясь вот этим всем… вы ощущаете себя… могущественным?
— Да.
— А если вы перестанете этим заниматься, вы почувствуете себя…
Дюнкер побагровел. А на меня вдруг напал смех. Я вспомнил фильм о бизнесмене, который из кожи вон вылезал на работе, чтобы компенсировать недостаточность по сексуальной части.
— Ну ладно, — сказал он, — что касается ассистентки, я говорю «нет».
Есть еще вопросы?
Я изложил ему еще несколько соображений, но успеха они не возымели.
Это меня не удивило, особенно теперь, когда я понимал, что им движет, и знал его «правила игры».
Тем не менее я задал ему еще один вопрос, на этот раз с просьбой объяснить.
— Я заметил в прессе много объявлений, которые опубликовало наше предприятие.
— Да, так оно и есть, — удовлетворенно хмыкнул он.
— Но на данный момент мне не поручали никого нанимать… Как такое может быть?
— Не беспокойтесь, это нормально.
— Как это, нормально?
— Поверьте, вы ничего не потеряете по сравнению с вашими коллегами. Задания будут распределены всем поровну. А теперь, Алан, я должен вас покинуть, у меня много работы.
И он подкрепил свои слова жестом, махнув рукой в сторону стопки бумаг на столе. Я не двинулся с места.
— Но в таком случае почему я не получаю больше заданий? В чем логика?
— Ах, Алан, во все-то вам надо вникнуть… Вы должны понимать, что в организации нашего типа всегда есть такие решения, о которых не следует кричать на каждом перекрестке. В данном случае, если опубликовано объявление, то это вовсе не означает, что за ним есть конкретное рабочее место…
— Вы хотите сказать, что мы публикуем… фальшивые объявления? Ложные приглашения на работу?
— Фальшивые, ложные… все это громкие слова!
— Но зачем все это?
— Нет, Гринмор, вы решительно не умеете мыслить стратегически! Я вам битый час объясняю, что для нас жизненно важно, чтобы наши акции поднимались в цене день ото дня. Надо бы вам знать, что рынок реагирует не только на реальные результаты. Существует еще и психологический фактор, представьте себе. На инвесторов действует благотворно, если они видят в газетах объявления о приглашениях на работу через «Дюнкер Консалтинг».
Однако я все еще не утратил иллюзий:
— Но ведь это непорядочно!
— Надо уметь отделяться от толпы.
— Вы публикуете фальшивые объявления специально для того, чтобы поддержать имидж и поднять курс акций? А… как же кандидаты?
— Строго говоря, для них ничего не меняется.
— Но они тратят время, чтобы выслать свои резюме, составить письма с мотивацией…
Вместо ответа он вздохнул.
— Не говоря уже о том, что чем чаще они получают отзывы о своей непригодности, тем больше теряют уверенность в себе!
Он закатил глаза к потолку:
— Алан, вам что, не терпится пополнить армию безработных?
Я застыл, пораженный тем, что услышал. Мне никак не удавалось понять, как можно до такой степени плевать на других людей, даже если они тебе и незнакомы… Встав со стула, я повернулся на каблуках и пошел к выходу. Зачем тянуть дальше? Ни к чему тут больше оставаться. Решения Дюнкера продиктованы логикой, в которой нет места искреннему желанию что-то изменить к лучшему.
Я сделал два шага и остановился. Как можно довольствоваться таким бессмысленным и бесчувственным взглядом на мир? Для меня это было настолько непостижимо, что я просто обязан был очиститься от всего и уйти с легким сердцем.
Дюнкер сидел с недовольным видом и не поднял глаз от стопки досье.
— Господин Дюнкер, и что, вот это все действительно делает вас счастливым?
На его лице появилось какое-то странное выражение, но он ничего не ответил, уставившись в бумаги. Мое время истекло. Может быть, ему впервые в жизни задали такой вопрос. Я посмотрел на него с любопытством и жалостью и снова направился к выходу по мягкому ковру, приглушавшему мои шаги. Дойдя до двери, я обернулся, чтобы закрыть ее за собой. Он по-прежнему пристально изучал документы и, наверное, уже забыл о моем существовании. Но взгляд у него был какой-то странно застывший, углубленный в себя. Потом он потянулся рукой к стакану и приподнял его.
Муха вылетела прочь и умчалась в окно.
23
В тот же вечер я сел на автобус и поехал в замок. Меня обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, острое желание наконец заглянуть в загадочный блокнот, который, я был убежден, поможет мне разобраться в намерениях Дюбре. С другой стороны — страх. Мне было страшно забраться среди ночи в такое место, которое и днем-то производило сильное впечатление, и страшно, что меня застигнут на месте преступления…