Мы долго стояли друг напротив друга, лицом к лицу, потом я повернулся на каблуках и пошел к выходу. По дороге я поймал на себе взгляд Катрин. Похоже, она была ошеломлена не меньше моего.
32
— Ива Дюбре не существует.
— Простите?..
— У телефона инспектор Птижан. Вы расслышали правильно: Ива Дюбре не существует.
— Я только два часа тому назад у него был.
— Его настоящее имя Игорь Дубровский.
Услышав это имя, я, сам не знаю почему, почувствовал легкую дурноту.
— Он русский, знатного происхождения, не замешан ни в каких темных делах. Его родители уехали из России во время революции. Им удалось вывезти с собой ценности. По всей видимости, деньги у них водились. Отпрыск учился во Франции и в Штатах. Он стал психиатром.
— Психиатром?
— Да, врачом-психиатром. Но практиковал очень мало.
— Почему?
— У меня пока мало информации, сегодня воскресенье, и добыть сведения трудно… Похоже, его исключили из медицинского сообщества. Мне сказали, что это происходит крайне редко, разве что врач совершит тяжкий проступок.
— Тяжкий проступок…
Я задумался.
— Я бы на вашем месте поостерегся.
На этих словах я услышал в трубке еще какие-то звуки, обрывки слов.
«С кем это вы говорите, Птижан? Кто это?»
Приглушенный шум. Видимо, Птижан прикрыл трубку рукой.
«Только что звонили с центральной и сказали, что вы запросили картотеку. В чем дело, Птижан? Что за хреновина? Я не желаю, чтобы меня затаскали, Птижан, ясно? И потом…»
Трубку повесили, и в ней зазвучали бесконечные короткие гудки. Я сразу почувствовал себя одиноким, один на один с нараставшей во мне тревогой.
Квартира вдруг показалась мне пустой и очень тихой. Я положил трубку и подошел к окну. Из-за бесчисленного множества огней совсем нельзя было различить звезды на небе.
Я был ошеломлен. Уже сам факт, что Дюбре скрыл от меня свое настоящее имя, выбил меня из колеи. Человек, которому я доверился, оказался не тем, за кого себя выдавал.
Тяжкий проступок… А какова тяжесть совершенного?
Нервное и психическое напряжение, скопившееся после того, как меня похитили двадцать четыре часа тому назад, навалилось на меня, и я почувствовал себя опустошенным, совсем без сил.
Я погасил свет и забился под одеяло. Но сон не шел, хотя я очень устал.
Я без конца вспоминал условия неслыханного, абсурдного договора с Дюбре, и мне становилось все страшнее.
Гарантом будет твоя жизнь…
Этот тип способен перейти к действию, теперь я в этом был уверен.
Я проснулся среди ночи, весь в поту. Во сне меня осенило: в тот час, когда подсознание становится хозяином положения, легче всего выудить из бездонного колодца памяти то, что там затерялось среди огромного количества познаний, опытов и кучи забытой информации.
Имя того психиатра, что написал статью о самоубийцах и указал дорогу в укромное место на Эйфелевой башне, где самоубийство приобретало грандиозные черты, было Дубровский.
33
Весь следующий день я провел в каком-то странном состоянии. За подспудным страхом, который теперь повсюду меня сопровождал, я снова ощутил одиночество. Я был очень одинок, один во всем мире. И вынести это было труднее всего.
Во всей враждебной вселенной одна Алиса была для меня светлым пятном. Конечно, она всего лишь коллега, даже не друг, но я ценил в ней естественность, она была настоящая. Я чувствовал, что она тоже меня ценит, просто так, без всякой задней мысли. И это само по себе было здорово.
За день я принял четырех кандидатов. Незнакомые люди, конечно же, старались представить свою жизнь в выгодном свете. А я поймал себя на том, что завидую им и хотел бы оказаться на их месте, как они, беззаботно прибиться к новой профессии, делать карьеру и не задавать себе метафизических вопросов о смысле жизни. Мне вдруг очень захотелось с ними подружиться, позабыв о том, что вся их сердечность направлена лишь на то, чтобы вызвать мою симпатию. Ведь это я нанимаю их на работу…
Я рано ушел из бюро, а перед домом застрял возле Этьена. Мы уселись на выбитые ступеньки старой каменной лестницы. Не знаю почему, но его присутствие и его бесшабашный вид придали мне уверенности насчет моей дальнейшей судьбы. Мы поболтали о том о сем, полакомились яблочными пирожными, которые я купил в булочной напротив. Мимо нас проходили пешеходы, все еще оживленные, несмотря на конец дня.
Вернувшись в дом, я перерыл его сверху донизу, перебирая даже самые мелкие вещи. Конечно, я ничего не нашел.
Тогда я устремился в Интернет. В Гугле я набрал «Игорь Дубровский» и нажал кнопку поиска. У меня засосало под ложечкой. Семьсот три результата. Некоторые на незнакомом языке, наверняка на русском…
Я переходил со станицы на страницу, пробегая глазами внятные статьи. На одном сайте я обнаружил список фамилий на французском языке, и напротив каждой фамилии были обозначены проценты:
«Бернар Вьялли 13,4 %, Жером Кордье 8,9 %, Игорь Дубровский 76,2 %, Жак Ма…»
Я покосился на название сайта: societe.com, сайт финансовой информации о предприятиях. Нет, конечно, однофамилец. Но для очистки совести кликнул. На веб-сайте был представлен список акционеров общества под названием «Люксар СА». Ничего общего. Я вернулся на Гугл к другим результатам поиска. Ага, вот еще на французском: «Убил ли Дубровский Франсуа Литтрека?» Я вздрогнул. Информация была опубликована на сайте прессы, lagasettedetoulouse.com. Сердце у меня забилось все чаще и чаще, и я нажал кнопку сайта.
Ошибка на странице. Найти страницу невозможно. Черт побери, они не желают обнародовать свои связи…
Возвращаюсь в Гугл. На разных сайтах прессы опубликованы еще статьи, судя по всему на ту же тему. «Дело Дубровского. Когда обвиняемый берет все в свои руки». Я кликнул. Текст комментировал ход процесса, но, вместо того чтобы разъяснить суть дела, описывал поведение означенного Дубровского на слушании. Он без конца поправлял своего адвоката и в конце концов занял его место. Статья сообщала, что судьи были совершенно выведены из строя его вмешательствами…
Судьи… Это было заседание суда присяжных, значит слушалось дело по обвинению в убийстве.
Я заглянул в другую статью: «Узнаем ли мы когда-нибудь правду?» Журналист рассказывал о повороте ситуации на процессе и изумлялся, каким образом человек, представленный полицией как виновный, сумел заронить сомнения в умы всех присутствующих.
Многие статьи говорили примерно о том же. И все они были датированы… семидесятыми годами. События тридцатилетней давности… Пресса опубликовала в Интернете свои архивы.
Статья в «Монд»: «Фрейд, пробудись, они все сошли с ума!» Я кликнул. Статья подписана неким Жаном Калюзаком и датирована 1976 годом. Длинный текст в основном был посвящен осуждению методов психиатра Игоря Дубровского, которые квалифицировались как опасные. Я вздрогнул. Это он… Автор нападал на модель психиатрического лечения, принятую в Соединенных Штатах, приверженцем которой был Дубровский. Он достаточно резко осуждал сами основы работы психиатра. Статья не оставляла никаких сомнений в виновности Дубровского. То, что он толкнул юного Франсуа Литтрека на самоубийство, при обстоятельствах, до сих пор не выясненных, казалось очевидным. Калюзак требовал смертной казни.
Вот это новость! Я попал в руки опасного психиатра, который, может быть, сам более безумен, чем его пациенты… О господи…
Я поискал еще статьи. И мне в глаза бросилось слово «оправдан». «Паризьен» напечатала «Дубровский оправдан». Я кликнул.
«Оправдание Дубровского ставит проблему перед всей профессией. Журналист задает вопрос: как суд мог отпустить человека, вина которого столь очевидна?»
Другая статья вопрошала, не загипнотизировал ли психиатр судей, чтобы повлиять на их решение, и приводила смущающие высказывания людей, принимавших участие в дебатах.
Еще две статьи сообщали об исключении Дубровского из медицинского сообщества решением совета и объявляли это решение мутным и непонятным, тем более что совет отказался комментировать в прессе причины такой санкции.
Их я тоже прочел.
Я выключил компьютер с тяжелым сердцем. Надо было как-то себя защитить, выйти из этой ситуации. Но как? Одно было ясно: попытка выполнить миссию, которую он напоследок мне поручил, проблемы не решит.
34
Вот уже два дня я прокручивал в голове все возможные варианты. Ни один не подходил. Приходилось смириться с очевидностью: вариантов не было, особенно после того как полиция отказалась мне помочь. Я пришел к выводу, что единственной моей надеждой оставалось убедить Дюбре изменить решение и снять последнее задание. Это самое мудрое из всего, что можно сделать. И я решил применить его же приемы, чтобы заставить его передумать.
Я разработал подробный сценарий, выстроил целую цепочку положений, вопросов и аргументов, предусмотрел все возражения, просчитал все возможности, все реакции…
Много дней провел я, шлифуя детали наступления, пока не понял, что уже давно готов и топчусь на месте только потому, что хочу оттянуть событие. Дюбре меня пугал, и при мысли, что надо будет вернуться в его логово и добровольно оказаться у него в когтях, меня охватывала тоска.
Наконец я назначил время. Я решил явиться неожиданно и застать его врасплох после обеда, когда его энергетика явно снижена. Однако дожидаться, пока уйдет прислуга, в мои планы не входило.
Я отправился к нему около половины десятого вечера и сошел с автобуса на остановку раньше. Хотелось пройтись, чтобы насытить мозг кислородом и порастрясти сведенный судорогой желудок. В жарком и душном воздухе, напоенном ароматом лип, чувствовалось приближение грозы.
В квартале по-прежнему царила тишина, хотя некоторые обитатели уже вернулись из летних путешествий и отпусков и обживали апартаменты. Я мысленно повторял все сценарии. Шансы у меня, конечно, были слабые, но я хранил надежду, которую пробудило страстное желание вырваться из тисков Дюбре.