Два часа ночи. Я никак не мог заснуть, мысли вертелись вокруг одного и того же. Ответа я так и не нашел. Так и не узнал, чего добивался Дубровский. С ума сойти, насколько невозможность понять ситуацию может стать источником стресса…
Да еще этот список акционеров, который я нашел в Гугле… Это был однофамилец или все-таки он? Наверное, надо было немного копнуть… Я очень поверхностно к этому отнесся… Что там было за предприятие? Люксор, Люксар… что-то вроде этого…
Ну, теперь уж точно не засну, пока не посмотрю еще раз… Вот ведь мучение! Почему я не могу отключить мозг на ночь, перестать думать и спокойно уснуть?
Я протянул руку к лампочке в изголовье и зажмурился, чтобы свет не ослепил меня.
Щелк! Лампа вспыхнула и погасла. Перегорела. Вот черт! Тем хуже, теперь я уж точно проснулся и заснуть не смогу.
Я поднялся с постели, в темноте подошел к окну, отодвинул штору и впустил в комнату слабый свет. Спящий город поблескивал огоньками.
Я прошел через комнату и включил компьютер. Экран загорелся, холодным светом осветив полумрак. Тишину разорвали три коротких звука, которые всегда сопровождали включение.
Клавиатура скрипнула под моими застывшими пальцами, пока я набирал имя Игоря в Гугле.
На экране появились результаты поиска на русском языке. Я переходил со страницы на страницу, просматривая их по диагонали. На меня напала зевота, а потом стало слегка знобить: ночь выдалась свежая, а я был в одних трусах.
Я сразу узнал список имен, подле которых стояли проценты. Общество, держателем 76,2 % акций которого был Игорь Дубровский, называлось «Люксар СА». Но на сайте больше не было никакой информации, только цифры. Я скопировал название в зону поиска Гугла и нажал «Enter». Компьютер выдал только двадцать три результата. Что ж, тем лучше. Сайты прессы, финансовая информация… Потом появилась главная страница предприятия:
«luxares.fr, Люксар СА, сообщество специализированных ресторанов»
Я кликнул, и тут же невольно отпрянул, пораженный тем, что увидел.
На весь экран появилось фото, явно сделанное ночью. На переднем плане переплетались пресловутые балки, словно охраняя пространство от невидимой атаки. А за ними виднелись освещенные окна и роскошные интерьеры ресторана «Жюль Верн».
37
Мне стало страшно. Слабое предчувствие беды, которое все время сопровождало меня со времени нашей первой встречи, уступило место настоящей тревоге, и она уже не оставляла меня. Человек, взявший под контроль мою жизнь, оказался очень опасен, поскольку был богат и влиятелен. Теперь у меня была одна навязчивая мысль: высвободиться из его хватки.
Я позвонил инспектору Птижану, рассказал о своих открытиях и попросил защиты у полиции. Он повторил то, что уже однажды говорил: все это не более чем предположения, пусть и тревожные, но состава преступления тут нет. Он ничего не может для меня сделать.
Я тщетно искал всевозможные способы освободиться. Самым реалистичным мне казался план вступить с Игорем в переговоры. Но появление в его доме Одри опрокинуло все планы. Я не мог больше появиться в доме, где наделал столько шума. Я задел хозяина в присутствии Катрин, а он явно не из тех, кто прощает подобные штучки…
Приходилось отдать себе отчет: единственный реальный способ покончить с договором — это выполнить последнее условие Дубровского, хотя оно практически невыполнимо. Я оказался в ловушке, как крыса.
Два следующих дня были для меня сущим кошмаром. Я отчаянно искал решение этого невероятного уравнения. Я плохо спал, вскакивал по ночам. На работе из последних сил старался сосредоточиться на своих собеседованиях. Мне случалось дважды задавать один и тот же вопрос кандидату, который этого тактично не замечал… Алиса сказала, что я бледный, как смерть, и посоветовала немедленно обратиться к врачу. В общем, в жизни пошла плохая полоса…
Под вечер второго дня, возвращаясь с работы, я резко повернул обратно, чтобы забрать забытый в офисе бумажник, и увидел Влади, который как бы случайно шел за мной метрах в десяти по улице Оперы. Страх парализовал мне мозг.
На следующую ночь мне приснился забавный сон. Я оказался в Штатах, на какой-то ферме в Миссисипи. В кринку со сливками угодила лягушка. Стенки у кринки были высокие, и она оказалась в западне. Жидкие, скользкие сливки не давали никакой опоры, чтобы выпрыгнуть наружу. Шансов у лягушки не было. Участь ее была решена. Ей оставалось только утонуть. Но она своей лягушачьей головой не могла постичь неизбежности и продолжала барахтаться изо всех сил, не понимая, что все напрасно и что ей не выбраться из смертельного плена. Она барахталась, барахталась, и дело кончилось тем, что из сливок получился маленький кусочек масла. Теперь лягушка имела опору под лапками и могла выпрыгнуть из кринки.
Рано утром я принял решение. Я буду биться всеми средствами, чтобы получить место начальника.
38
Больше я не терял ни секунды.
В тот же день я нашел на сайте Торговой палаты все, что касалось статуса «Дюнкер Консалтинг», а также все официально опубликованные счета и отчеты. Мне необходимо было знать все винтики и колесики этой организации.
Два дня кряду я варился в этой литературе, преисполненной знойного эротизма. И отчего это французские юристы пользуются такими мудреными формулировками, чтобы выразить, в сущности, простые вещи? Довольно быстро я понял, что англосаксонское бухгалтерское образование не позволяет мне постичь всю эту абракадабру. Мне срочно требовалась помощь.
Одним из выгодных аспектов ремесла сотрудника службы занятости является то, что ты быстро обзаводишься базой данных. Я связался с управляющим финансами, которого я направил в одну фирму среднего бизнеса несколько недель назад. Он оставил по себе приятное впечатление и казался симпатичным малым. Я предварительно прощупал почву, объяснив, какого рода помощь мне нужна. Он сразу откликнулся, и я отправил ему экспресс-почтой все документы, которыми располагал.
Спустя несколько дней мы встретились вечером в кафе возле Люксембургского сада. Он пришел точно в назначенный час. Шикарный бежевый костюм прекрасно сидел на его высокой и худой фигуре, последняя пуговица на белоснежной рубашке была расстегнута, узел галстука слегка ослаблен. Он проявил любезность и все прочел.
— «Дюнкер Консалтинг» является престижным ОУУ на новом рынке Парижской биржи, — сообщил он.
— ОУУ?
— Обществом с упрощенным управлением. Специфика этой юридической формы заключается в том, что правила функционирования определяются уставом, а не гражданским правом.
— То есть учредители диктуют свои правила?
— В какой-то мере — да.
— И какие же правила в этой форме особенные?
— Да, в общем, ничего особенного, кроме процедуры избрания президента.
— Вот это меня как раз и интересует.
— Президент напрямую избирается генеральной ассамблеей акционеров, что само по себе практикуется нечасто.
— Значит, за президента голосуют все акционеры, если я правильно понял.
— Нет, совсем не все. Только те, кто присутствует на ассамблее. Присутствовать имеют право все, но многих все это не волнует, за исключением крупных акционеров, конечно.
— Кроме крупных акционеров…
— Да, есть два крупных акционера и десятки тысяч мелких держателей акций.
— Попробую угадать… Держу пари, что один из крупных — Марк Дюнкер.
— Нет, у него всего восемь процентов.
Я вспомнил, что Алиса уже однажды говорила мне об этом. Включая биржевые операции, у Дюнкера было очень мало акций. Настоящая власть сосредотачивалась не в его руках… Блестяще…
— А кто остальные акционеры?
— Инвестиционный фонд «Инвенира», представленный управляющим, Давидом Пупоном, и американский пенсионный фонд «Стравекс», представленный неким Розенблаком, управляющим французского филиала. Они владеют тридцатью четырьмя процентами акций на двоих. Остальные акционеры, кроме, конечно, самого Дюнкера, владеют не более чем одним процентом. Не говоря уже о том, что у крупных акционеров полностью развязаны руки…
Прохожих становилось все больше, в основном это были туристы или просто зеваки в солнечных очках, никуда не спешащие, в отличие от расходящихся с работы парижан. На тротуаре напротив собралась небольшая толпа желающих полюбоваться на баннеры, развешенные на решетке Люксембургского сада. За столиком рядом с нами какая-то девушка уминала горячие пирожки, от которых исходил восхитительный запах яблок и жженого сахара.
Я пошел на огромный риск и изложил собеседнику суть своего проекта.
Он из деликатности не посмеялся надо мной, ограничившись легкой гримасой.
— Не хочу вас обескураживать, но, думаю, это недостижимо…
— Я и сам сомневаюсь…
— Нет, на самом деле с математической точки зрения шанс есть. Если Дюнкер остался президентом, то это означает, что он заполучил голоса обоих крупных акционеров.
— Почему? Ведь у них только тридцать четыре процента голосов, ведь не пятьдесят же…
— Я вам уже сказал почему: мелкие акционеры не являются на генеральную ассамблею. Это им ничего не дает. Конечно, есть и такие, кто приходит в надежде на банкет после собрания. Но их раз-два и обчелся. Ясное дело, они ничего не способны изменить в количестве голосов. Должен сказать, мелких держателей акций несколько десятков тысяч. Чтобы как-то повлиять на голоса, им надо собраться всем вместе… Уверен, что этого никогда не будет, разве что предприятие окажется на краю пропасти и они слетятся, испугавшись за свою долю. И хором заплачут…
В данном случае плакать хотелось мне.
— Если Дюнкера переизбрали президентом, — продолжал он, — вполне возможно, что он тоже как-то поддержал эту парочку. У них тридцать четыре процента, что составляет восемьдесят процентов голосов всех присутствующих на ассамблее. Я не могу судить ни о ваших талантах, ни о вашем даре убеждения, но не вижу причин, по которым эти двое могли бы изменить мнение в пользу молодого консультанта, находящегося на жалованье…