Мамины слова, сказанные ранее, проносятся как в тумане, и я издаю дрожащий выдох. Я сказал ей, что люблю ее, а затем повесил трубку, потому что не мог справиться с болью в ее голосе.
Папа звонил мне, но я не брал трубку, потому что, услышав беспокойство в его голосе, я бы не выдержал. Меня пугает, что я — разочарование, которое ни в чем на него не похоже. Может, он и был строг с Лэном, но на самом деле это потому, что он напоминает ему его самого.
Я — гребаная аномалия, которая вызывала беспокойство только у моих родителей. Гребаный ураган разочарований и несостоявшегося потенциала.
Вибрация выводит меня из транса, и я дважды моргаю, а затем тянусь к телефону раненой рукой, слегка дрожа, сердце замирает в горле.
В последние пару недель, чтобы справиться с бесконечной ломкой, я писал себе сообщения, как будто переписываюсь с Николаем.
У меня достаточно гордости, чтобы не связываться с ним после того, как он меня бросил, но мне было не больно отправлять эти сообщения самому себе. Представляя, что это он. По крайней мере, так я мог выразить свои чувства словами.
Такие глупые смс как:
Зачем ты появился в моей жизни, если собирался уйти?
Зачем ты сделал меня зависимым от тебя, если не собирался оставаться?
Если я попрошу прощения, ты вернешься?
Ты никогда не был какой-то шлюхой. Я даже не интересуюсь подобным. И я, блять, здесь игрушка, а не ты.
Мне даже бегать больше не нравится. Ты испортил это, как и все остальное. Чертов ублюдок. Пошел ты.
Я запутался, Николай. Очень сильно. Ты должен радоваться, что уклонился от пули.
Я ненавижу себя. Почему бы и тебе ненавидеть меня?
А, ну да. Теперь ты тоже меня ненавидишь. Наконец-то. Поздравляю с пробуждением. Лучше поздно, чем никогда.
Ты вернулся к Саймону и другим своим приятелям по сексу? Уже нашел мне замену?
Эта последняя мысль часто затягивает меня в черную дыру моего разума, и я не могу избавиться от нее, как бы ни старался.
Я видел Николая в бойцовском клубе пару раз, в основном потому, что не мог больше не видеть его, но всегда уходил раньше, чем он обращал на меня внимание.
Точно так же, как я писал эти сообщения себе, а не ему.
Но вот в чем дело.
Вчера вечером я напился с Реми и, вернувшись в комнату, был не в себе. Поэтому я просмотрел хаотичный Instagram Николая, в который он выкладывает самую случайную ерунду.
Это привычка, которой я придерживаюсь в последнее время, и она помогает усмирить моих демонов. По крайней мере, на некоторое время.
Около десяти тридцати, когда я обычно ухожу в пентхаус, он выложил фотографию телевизора со сценой из вечернего сериала о тайнах убийств с хэштегами: #Смотрю #В одиночестве.
В этот момент мое сердце возродилось из пепла, но лишь на долю секунды, прежде чем я увидел все комментарии от мужчин и женщин, жаждущих его и предлагающих составить ему компанию. В том числе и от гребаного Саймона.
Ты можешь смотреть на меня, папочка;)
Помните ту часть, где я напился? Я плохо соображал, поэтому написал ему сообщение.
Брэндон:Ты скучаешь по мне?
Я продолжал расхаживать по комнате взад-вперед, ожидая его ответа. Мой разум, сердце и чертово тело были в полном беспорядке. Я хотел поехать в пентхаус и увидеть его.
Мне хотелось выбросить оттуда всех, кого он пригласил в наше место.
Но я бы точно попал в аварию, если бы сел за руль в таком состоянии, и, хотя мне было наплевать на свою жизнь, я бы не стал подвергать опасности жизни других людей.
Он ответил через целых две минуты, хотя прочитал сообщение сразу.
Николай:Кто это?
Сердце замерло, и я остановился посреди комнаты, уставившись на сообщение так, словно это был нож, вонзившийся мне в грудь и торчащий из спины.
Может, я неправильно его понял. Он бросил меня, а я застрял в этой гребаной тюрьме, которую сам же и создал.
Брэндон:Ошибся номером. Извините.
Я уже собирался бросить телефон и предаться своему саморазрушительному хобби, но тут он завибрировал у меня в руке.
Он звонил меня.
Клянусь, я никогда не испытывал такого потрясения, как в тот момент, когда поднял трубку и поднес ее к уху.
— Какого хрена… — он резко вдохнул, и я почувствовал вибрацию его голоса у себя в ухе.
Затем я вообще перестал дышать, как будто это поможет мне лучше его слышать.
— Очевидно, что это тот гребаный номер. Какого хрена тебе от меня нужно, Брэндон? — его тон был спокоен, но в нем слышалось волнение.
Я улыбнулся и на мгновение с облегчением закрыл глаза, прислушиваясь к его дыханию и впитывая его голос. Он не забыл меня и не удалил мой номер.
— Ты никогда не называешь меня полным именем, — прошептал я. — Мне не нравится, когда ты так делаешь.
— Мне похуй, что тебе нравится. Похуй на тебя и на то, как у тебя дела. Я же сказал, что между нами, блять, все кончено, так что держись от меня подальше.
— Но я не хочу, — бросил я ему в ответ, слишком пьяный, чтобы обращать внимание на то, насколько отчаянно это прозвучало.
— Что, черт возьми, ты только что сказал?
— Я не хочу. Ты, очевидно, тоже не хочешь, иначе не разговаривал бы со мной сейчас. Ты настолько одержим мной, да?
— Мне надоело твое дерьмо.
— Лжец. Ты не можешь держаться от меня подальше, Нико, — я использовал еще одну из его фраз. — Ты знаешь, что хочешь меня. Что бы я ни делал, ты приползешь ко мне обратно.
Он повесил трубку, а я проклинал себя за слишком самоуверенный тон, когда на самом деле просто хотел услышать его голос, пусть даже сердитый и неправильный. Даже если он называл меня полным именем, это все равно был его голос, который я слишком долго не слышал.
Потом я лег в постель, представляя его сильные руки, обхватившие меня, и его грудь под моей головой.
Почему-то я думал, что он напишет мне сегодня, и был полон надежды, когда почувствовал вибрацию, но на экране высветилось не его имя.
Папа:Позвони мне как можно скорее, Брэн. Как бы тяжело ни было, я хочу, чтобы ты помнил, что у тебя есть семья, которая любит тебя и поддержит, несмотря ни на что. Ты не одинок, сынок. Хорошо?
Давление в затылке усиливается, и я роняю швейцарский армейский нож на стол, а затем протираю глаза тыльной стороной ладони.
Не думаю, что он знает, как сильно мне нужно было это услышать. А может, и знает. Папа всегда умел улавливать атмосферу и оказывать мне поддержку в нужный момент.
Брэндон:Что такое «нормально», папа? И, пожалуйста, не звони. Я не хочу разговаривать по телефону.
Папа:Нормально — то, что ты считаешь нормальным.
Брэндон:Что, если мое представление о нормальном кардинально отличается от представлений всех остальных? Мне не нравится быть не таким, как все. Я ненавижу это. Я не могу с этим справиться.
Папа:Брэн, послушай. Восприятие обществом нормального — это устоявшаяся концепция. Это мнение, которое передавалось из поколения в поколение, пока в конце концов не стало традицией. Оно укоренилось в умах людей, потому что ему долгое время учили, но по сути это всего лишь мнение. Оно ничего не значит только потому, что люди ему следуют. То, что ты не такой, как все, — это просто восхитительно, сынок. Ты поднялся над их стадным менталитетом и можешь гордиться своим отличием, а не ненавидеть его. Возможно, потребуется время, чтобы избавиться от представлений общества, но это не страшно. Я здесь. Твоя мама здесь. Вся твоя семья готова помочь тебе. Все, что тебе нужно сделать, — это попросить.
Брэндон:Я не хочу быть другим, папа. Я хочу быть как Лэн. Почему я не могу просто быть как он?
Папа:Лэн тоже другой, Брэн. Он настолько другой, что это сводит меня с ума.
Он настолько другой, что носит это как знак чести. Ты же знаешь. Ему буквально поставили диагноз «нарциссическое и антисоциальное расстройство личности».
Брэндон:Да, но он кажется нормальным.
Папа:Потому что он притворяется.
Я тоже притворяюсь, но не говорю ему об этом.
Брэндон:Спасибо, папа. Я поговорю с тобой позже.
Я посылаю ему несколько эмодзи в виде сердечек, затем прячу нож, наклеиваю новый пластырь и надеваю часы.
Выходя из студии, я поздравляю себя с тем, что отошел от края пропасти. Хотя на самом деле это была папина заслуга.
Но как долго я смогу сохранять этот фасад, прежде чем он взорвется у меня перед носом…?
Громкие голоса доносятся до меня, как только я приближаюсь к гостиной. Лэн — он на девяносто девять процентов причина всех неприятностей — Илай и, что удивительно, Крей, который почти не разговаривает.
А сейчас он кричит.
— Что за… — я замолкаю, когда вижу, как Крей избивает Лэна до полусмерти, прижимая к дивану.
Я бросаюсь к ним, но Илай хватает меня за загривок и тянет назад.
— Это не твое дело.
— Какого черта? У Лэна идет кровь.
— Оу. Ты беспокоишься обо мне? Надо было раньше попросить Крея избить меня, — мой брат едва может говорить, зубы в крови, но он прижимает руку к груди. — Я так тронут, что готов расплакаться.
Я вырываюсь из рук Илая, но мой кузен держит меня мертвой хваткой, в то время как Крей продолжает бить моего брата.
— Останови их! — кричу я на Илая. — Почему ты ничего не делаешь?
— Твоего брата нужно поставить на его гребаное место.
— Он убьет его!
— Небольшая цена за все то дерьмо, которое он творит.
Мое сердце стучит быстрее, чем сильнее Крей бьет Лэна. Звук его ударов эхом разносится в воздухе, как навязчивая симфония насилия. От того факта, что я ничем не могу помочь, к горлу подкатывает тошнота.
Несмотря на все это, Лэн украдкой поглядывает на меня и даже подмигивает. Гребаный придурок.