— Скажем, я был диким.
— Я не могу в это поверить. Ты — дикий? Интенсивный — да. Но дикий?
— Диче, чем необъезженный черный конь. Никто не сможет меня ограничить. Даже твой дед.
— Ух ты. Трудно представить, как ты все это делаешь.
— Как ты думаешь, от кого твой брат получил свои проблемы с поведением?
— Оу, — я продолжаю помешивать, вдыхая запах ароматного базилика и орегано. — Оу! Так вот почему ты был строг к нему в свое время?
— Это было похоже на то, как если бы я наблюдал за собой и видел происходящее глазами дяди. Не самое приятное ощущение, — он сжимает мои плечи. — Но у меня есть ты, так что я не могу жаловаться.
Папа проталкивается мимо меня к шкафу, а я застываю на месте, мысли, возникшие ранее, всплывают на поверхность, как голодная акула.
— Ты сможешь накрыть на стал через двадцать минут? — спрашивает он, доставая салатницу.
— Да, думаю, успею.
— Успеешь что? — спрашивает мама, прежде чем обнимает меня сзади.
Она намного ниже меня ростом, и мне приходится наклоняться, чтобы она могла поцеловать меня в щеку.
Волосы мамы собраны в беспорядочный пучок, а на рукавах ее рубашки видны следы краски. К сожалению, я приехал в то время, когда у нее поджимают сроки, поэтому я не часто ее вижу, и она постоянно извиняется за это, но я все понимаю. Я тоже должен был над кое-чем работать. Ключевое слово должен.
Мысль о том, чтобы рисовать эти бездумные сцены природы, надоела мне до смерти.
— Пахнет божественно, — она пытается проскользнуть мимо отца, но он обхватывает ее за талию и целует, а потом толкает в сторону столовой.
— Иди отдохни. Мы скоро будем подавать еду.
— Люблю, когда мои мальчики меня балуют, — она гладит его по волосам и поправляет воротничок.
Пока я продолжаю помешивать, то не могу не наблюдать за ними.
Я вырос в окружении их страстной, безусловной любви, и это одна из причин, по которой во мне жила надежда — какой бы тщетной она ни была.
— Папа, духовка, — говорю я, и он наконец отпускает ее.
— Кстати, Грейс присоединится к нам на ужин. Можешь выложить порцию и для нее? — она останавливается рядом со мной, заразительно ухмыляясь. — Это хорошая возможность для тебя, малыш. Она действительно подумывает подписать с тобой контракт. Разве это не замечательно?
— Я уже нашел агента, мам.
— Оу. Кто это?
— Максин Соул.
— Агент Лэндона? Она под кайфом от скульптур и не поняла бы твое творчество. Кроме того, Грейс — известная личность, гораздо более известная и уважаемая. Она в мгновение ока выведет твои работы на рынок. Мне так повезло, когда она взялась за меня.
— Не думаю, что она ценит мой стиль.
— Она сказала, что ценит. Ну же, Брэн. Просто послушай, что она скажет. Если тебе это не понравится, и ты все равно предпочтешь пойти к Максин, я буду уважать твой выбор.
Я киваю, и она снова обнимает меня, прежде чем исчезнуть в столовой.
— Ты не должен ни на что соглашаться, — говорит папа. — Твоя мама хочет, чтобы ты подписал контракт с агентом знаменитостью, потому что она беспокоится о твоем будущем, тем более что ты отказываешься участвовать в выставках, в отличие от Лэна. Но если ты хочешь нам что-то рассказать, мы всегда готовы выслушать. Может быть, ты не хочешь продолжать заниматься искусством. Может быть, ты предпочитаешь идти другим путем. Что бы это ни было, мы рядом.
Напряжение исчезает с моих плеч, и я с улыбкой киваю. Почему он всегда говорит именно те слова, которые заставляют меня расслабиться?
Однако, когда мы вчетвером садимся ужинать, напряжение возвращается волнами.
Я пытаюсь проглотить комок в горле, когда они говорят о предстоящей маминой выставке и о том, что они ожидают блестящих результатов.
Все с нетерпением ждут этого.
— Ты ведь будешь там, Брэн? — спрашивает меня Грейс со своим шикарным, немного снобистским акцентом высшего класса.
Грейс Брукнер — действительно популярная личность. У нее под крылом три художника, все они всемирно известны и отмечены множеством наград. Она примерно маминого возраста, но совершенно не имеет с ней ничего общего.
Грейс почти всегда одевается в красное. Даже сейчас на ней красный топ, туфли на каблуках, серьги и помада. Единственное, что отличается по цвету, — это черная юбка-карандаш.
Ее платиновые светлые волосы спадают до плеч в идеальный «боб», и она часто фальшиво улыбается, вероятно, из-за ботокса.
— Конечно. Все, что угодно, для мамы, — я улыбаюсь, и мама смотрит на меня влюбленными глазами.
— И Лэн тоже? — подталкивает Грейс.
— Вам придется спросить у него самой. В последнее время он был… очень занят.
— Видимо, у него есть подружка, которая держит его в узде, — мамины слова пронизаны ликованием, как тогда, когда я впервые рассказал ей о Мие и о том, как она, возможно, укрощает ее «дикого ребенка».
— В узде? — папа насмехается. — Я поверю в это, когда увижу.
— Даю тебе слово, пап. Я никогда не видел, чтобы он был предан кому-то так, как ей. Он даже попросил у меня преподать ему несколько уроков эмпатии.
— Похоже, это серьезно.
— Абсолютно серьезно.
— Как очаровательно, — Грейс делает глоток вина. — А что насчет тебя, Брэн? Есть девушка?
При этих словах меня пронзает боль, и я предпочитаю молчать, набивая рот едой.
— Никого? — настаивает она.
— Забудь об этом, Грейс. Брэн любит держать свои отношения при себе, — мама смеется. — Может, когда-нибудь мы встретимся с твоим особенным человеком, милый.
Маловероятно.
— Итак, Брэн, — Грейс наклоняется вперед в своем кресле. — Уверена, Астрид тебе сказала, но я официально рассматриваю возможность подписания контракта с тобой. Ты можешь найти время, чтобы мы обсудили это? Предпочтительно в студии, где я смогу увидеть твои последние работы.
— А как насчет Глин? — спрашиваю я.
Она продолжает потягивать розовое вино.
— Глин еще слишком молода и находится в процессе развития своего стиля. Я подожду несколько лет, прежде чем перейду к ней. Сейчас давай сосредоточимся на тебе.
— Разве это не здорово? — мама улыбается мне. — В будущем мы сможем проводить выставки вместе.
— Это отличная идея, — соглашается Грейс. — На самом деле, в зависимости от того, что я увижу, думаю, мы сможем вставить пару картин в твою предстоящую выставку.
— Боже мой. Ты сможешь это сделать?
— Это нелегко, но я могу сделать это ради вас обоих.
— Брэн? Что скажешь? — она улыбается так широко, что мне становится не по себе. — Леви, милый, нам нужно открыть бутылку шампанского.
Он оценивает мое выражение лица.
— Ты готов сделать этот шаг, сынок?
— Мне… нужно подумать, — я вытираю губы салфеткой и встаю на слегка нетвердых ногах. — Мне нужно поработать над заданием. Пожалуйста, наслаждайтесь остатками ужина.
Я выхожу из столовой со спокойствием, которого не ощущаю. Вместо того чтобы идти в студию, я поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою комнату.
Как только я оказываюсь внутри, то падаю на кровать головой вперед и жалею, что не могу задушить себя этой чертовой подушкой.
Черные чернила ползут по мне, давя на спину, пока я не задыхаюсь.
Я тянусь под подушку и выхватываю свой швейцарский армейский нож, затем снимаю часы и прижимаю лезвие к запястью.
Один порез. Маленький.
Мне просто нужен воздух.
Я хочу дышать, черт возьми.
Мой телефон вибрирует, и я вздрагиваю. Увидев имя, высветившееся на экране, я отпускаю нож и падаю на матрас.
Николай.
Чем сильнее вибрирует телефон, тем тяжелее я дышу, борясь за несуществующий воздух. Дрожащий палец нависает над экраном, как каждый раз, когда он звонит, но я, как всегда, не отвечаю.
На экране появляется один пропущенный вызов.
Затем, как обычно, следует сообщение.
Николай:Ответь на ебаный звонок.
Я открываю его сообщения и переворачиваюсь на спину, чтобы прочитать их, глубоко вдыхая, задерживая дыхание в животе, а затем выдыхая воздух в длинном, дрожащем выдохе.
Постепенно я чувствую, как чернила уходят в тень, даже если их невидимые руки все еще душат мое проклятое запястье.
Я прокручиваю страницу вверх, читая все сообщения, которые он прислал с тех пор, как я покинул остров, убедившись, что запястье Лэна в порядке.
В то время мне нужно было уехать от всего этого, и я решил, что пребывание с родителями — идеальное решение.
Теперь я в этом не уверен.
Больно везде, будь я на острове или здесь.
И все же я не могу не перечитывать его сообщения. Они переходят от ярости к мольбам и снова к ярости. Он звонит мне по двадцать раз в день, как чертов сталкер.
Пару дней назад он совсем перестал писать и звонить, и я подумал, что он сдался, но он позвонил мне только что. Что это должно значить?
Должен ли я чувствовать надежду из-за этого?
Я выхожу из чата и открываю Instagram, а затем, как наркоман, захожу в его профиль. Он уже давно ничего не выкладывал, но я пролистываю старые фотографии. Как будто я не сохранил все до единой в телефоне в специальной папке.
Стук застает меня врасплох, прежде чем до меня доносится мамин голос.
— Брэн, милый, ты не спишь?
Я бросаю нож под подушку и сажусь в кровати, чтобы надеть часы, а затем прочищаю горло.
— Да. Заходи.
Мои пальцы крепко сжимают телефон, прижимая его к груди, как импровизированную броню, когда дверь открывается.
Мама и папа входят с кучей закусок, попкорна и пива.
— Вечер кино, — говорит папа. — Не думай, что ты сможешь сбежать.
Я улыбаюсь и убираю телефон в карман.
— А не пойти ли нам в домашний кинотеатр?
Они бросают содержимое в своих руках на мой стол и садятся по обе стороны от меня.
— Прежде чем мы это сделаем… — мама прервалась. — Я хотела сначала немного поболтать.
— Хорошо, — говорю я настороженно.
— Я хотела извиниться, дорогой. Я обдумала свои слова и поняла, что, пытаясь заключить с тобой самую выгодную сделку, я давила на тебя, и, думаю, тебе это было неприятно. Если ты предпочитаешь Максин, а не Грейс, соглашайся. Я буду поддерживать тебя на каждом шагу.