— Правда?
— Конечно, Брэн. Ты можешь сказать мне об этом прямо. Ты ведь знаешь это, правда?
Я киваю.
— Ты прощаешь меня?
— Не за что прощать, мам. Любой на твоем месте счел бы за честь быть представленным Грейс. Но я пока не на твоем уровне. Я не хочу такого давления.
— Я понимаю. Шаг за шагом, верно?
На этот раз моя улыбка гораздо более искренняя.
— Было не так уж сложно признаться, правда, сынок? — спрашивает папа, успокаивающе кладя руку мне на плечо.
— Мы твои родители, а не опекуны или люди, которых нужно опасаться, — мама берет мою руку в свою. — Тебе не нужно думать об этом, когда ты говоришь с нами. Ты можешь свободно рассказывать нам о том, что у тебя на уме.
Мне становится легче дышать с каждым вдохом и выдохом, когда я набираюсь смелости и говорю:
— Мама, папа. Я хочу вам кое-что сказать.
— Что угодно, — говорит она, а папа ободряюще кивает.
— Итак… дело в том. Мне… ну, это гораздо сложнее произнести вслух, чем я думал.
— Не торопись, — папа гладит меня по спине. — Что бы это ни было, ты не один, Брэн.
— Спасибо, папа, — я прочищаю горло.
— Помнишь, как давным-давно я спросил тебя, почему я не нормальный?
— Когда тебе было четырнадцать?
— Да. Ты спросил, в каком аспекте я не чувствую себя нормальным, а я просто пожал плечами и понадеялся, что ты оставишь это без внимания. Эта мысль пришла ко мне, когда я увидел, как Лэн и все остальные спят с другими в щколе. Лэн впервые занялся сексом в тринадцать лет. В то время я даже не задумывался об этом.
— О, боже! — мама ахает.
— Ты не должна была этого знать, — я хмыкнул. — В любом случае, он рассказал мне все об этом, сказал, что я сам займусь этим, и дал мне кучу советов. Я был скорее озадачен, чем заинтересован. Мне не нравилась сама концепция секса. Я не находил его привлекательным ни в каком виде. Я считал себя поздно созревающим, и Лэн с этим соглашался, что вполне логично. Но даже в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать или больше лет мне не нравилась сама эта идея. Я не хотел этого и не находил никого привлекательным.
— Но… — отец делает паузу, как бы обдумывая свои слова. — У тебя были девушки.
— Да. У меня был секс. Мне он не нравился, но я все равно занимался им, чтобы слиться с толпой.
— О, милый, — мама смотрит на меня с жалким выражением лица. — Почему ты не поговорил с нами? Мы могли бы…
— Нет. Мысль о том, что я не такой, как все, преследовала меня повсюду. Я не мог просто признать это вслух. Даже вам. Я не хотел, чтобы меня считали уродом.
— Нежелание заниматься сексом не делает тебя уродом, Брэн, — твердо говорит папа. — Все люди разные, и в этом вся прелесть. То, что у тебя нет сексуального влечения, не делает тебя хуже.
— Я начинаю это понимать. Я бы хотел легко говорить о своих предпочтениях, не подвергаясь осуждению за это.
— Мы бы никогда не осудили тебя, дорогой.
— Вы бы не осудили, но общество осудило бы, мам. Общество сравнило бы меня с моим братом-близнецом — богом секса, и навесило бы на меня ярлык дефектного. Они и без того так думают в своих кругах. Я не хотел добавлять к этому еще и свою асексуальность.
— Общество может пойти в задницу, — говорит папа. — Главное — это ты. Пока тебе комфортно в своей шкуре, все остальные могут закрыть свои поганые рты. Если они что-то скажут, я затаскаю их по судам так, что они пожалеют, что перешли тебе дорогу.
Я слегка улыбаюсь.
— Спасибо, папа.
— Неужели… что-то изменилось? — с надеждой спрашивает мама.
— Почему ты так думаешь?
— Ты часто смотришь на свой телефон, и на твоем лице появляется тоскливое выражение.
— Правда?
Они оба кивают, и я вздрагиваю. Не думал, что я настолько очевиден.
— Ты нашел кого-то, кто тебя понимает? — спрашивает папа.
— Ты не будешь слишком шокирован, если я скажу, что это мужчина?
Мамины губы дрогнули в ухмылке.
— Я так и знала.
— Я тоже, — говорит папа.
— Что? — я смотрю на них, как на инопланетян. — Как…? Почему…? Когда? Я и сам не знал.
— Ну, милый. Твоей первой любовью был парень.
— Что?
— Мой сводный брат, Джейден.
— Джей?
— Ты назвал его принцем и сказал: «Мама, он такой красивый», когда впервые встретил его. Сколько тебе было? Пять? Лэн забавлялся, наблюдая, как девочки дерутся за него, а ты был весь в Джее. Это продолжалось недолго, и в конце концов вы стали друзьями, но я определенно видела притяжение в твоих маленьких глазках.
Точно. Я помню, что считал его очень красивым. Но потом наступило половое созревание, и я никогда не думал о нем в этом смысле. Я вообще ни о ком не думал в этом смысле.
За одним проклятым исключением.
— Потом, — продолжает мама. — Тебе больше нравились девушки, и я подумала, что, возможно, ты би, но я не хотела поднимать эту тему, пока ты сам мне не скажешь. Я рада, что ты почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы рассказать нам.
Я улыбаюсь ей, чувствуя себя немного глупо из-за того, что так бессмысленно беспокоился об этом. Затем я наклоняю голову в сторону отца, который был ужасно молчалив.
Его лицо не читаемо, похоже, он борется со своими демонами.
— Пап? Ты… не против?
— Твоей ориентации? Естественно нет. А вот с этим парнем я пока не уверен. Как его зовут? Возраст? Имена родителей?
— Э-э… так… помнишь Киллиана?
Его губы приоткрылись.
— Пожалуйста, только не говори мне, что ты с парнем своей сестры. Бывшим парнем?
— Что? Нет. Конечно, нет, папа.
— Фу, Леви, — мама шлепает его по руке.
— Ладно, ладно, — он делает вдох. — Хуже быть не может.
— Он его кузен.
— О, черт возьми, — лицо отца буквально бледнеет, и мне даже жаль его. Он всю жизнь имел дело с Лэном, а потом у него появился Килл, который к тому же психопат, и я не думаю, что он успел это осознать.
— Пожалуйста, скажи мне, что он — уравновешенный кузен, который держит его в узде.
— Если честно, и я не могу поверить, что говорю это, но Киллиан определенно тот, кто держит Николая в узде.
— К черту мою жизнь, — он выдыхает. — Астрид, принцесса. Кажется, у меня сердечный приступ.
— Папа… ты в порядке? — я внимательно изучаю его. — Вообще-то мы сейчас не вместе, так что можешь не волноваться.
— Ну и черт с ним, — мама снова трясет его. — Твоему папе просто нужно перестать быть ребенком.
По совпадению, выражение лица отца возвращается к нормальному.
— Вы не вместе, говоришь?
— Леви! — ругает мама.
— Что? Я не могу допустить, чтобы эта кучка психопатов развращала моих детей. Я уверен, что ты найдешь кого-то получше, сынок.
Грустная улыбка кривит мои губы.
— Я так не думаю, папа.
— Что случилось? — мягким тоном спрашивает мама.
— Кое-что, касающееся Мии.
— Девушки Лэна?
— Да. Она также младшая сестра Николая, и он очень, я имею в виду очень, ненавидит Лэна до глубины души. В основном потому, что мой дорогой брат доставил ему и его друзьям много неприятностей.
Мама вздыхает.
— Лэн, о, Лэн.
— Так Лэн избил его? — спрашивает папа с ноткой предвкушения.
— Леви! — мама ругается снова.
— Я одобряю то, что Лэн защищает своих брата и сестру.
— Ты подаешь пример своим детям, милый.
— Так избил? — спрашивает он меня.
— Все было наоборот, и я злюсь на Николая за это.
— Разве Лэн не избил Килла однажды? — спрашивает мама.
— Это мой мальчик, — папа одобрительно кивает, а мама закатывает глаза.
— Все равно ему не следовало этого делать. Я умолял его прекратить, а ему, похоже, было все равно, — я испускаю долгий вздох. — В любом случае, со мной все будет в порядке.
— Ничего страшного, если это не так, — папа ласково хлопает меня по спине.
Мама обнимает меня и целует в макушку. Ее запах и тепло поглощают меня, когда она шепчет:
— Я горжусь тобой, милый. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Я обхватываю ее за плечи, даже когда думаю:
Хотел бы я, чтобы ты не любила.
Теперь, когда все вышло наружу, я знаю, что это лишь вопрос времени, когда остальное прорвется сквозь мою ослабленную защиту.
И когда это произойдет, вряд ли я смогу снова обнять ее.
На следующее утро, вернувшись с пробежки, я принимаю душ и иду на кухню, чтобы приготовить завтрак для родителей.
Это меньшее, что я могу сделать после той любви и понимания, которыми они осыпали меня прошлой ночью. Благодаря им я уже много лет держусь за эту ниточку надежды. Если бы их не было в моей жизни… я даже не хочу об этом думать.
Несмотря на то, что у мамы горят дедлайны, мы, черт возьми, пошли в домашний кинотеатр и посмотрели мой любимый эпизод «Пуаро», «Убийство Роджера Экройда».
Папа задремал на половине фильма, и мама уговорила меня раскрасить его лицо — так мы всегда делали, когда он засыпал рядом с нами. Нас четверо. У папы не было шансов на победу с четырьмя хаотичными художниками в семье.
Хотя только Глин берет пример с мамы в том, что касается хаотичного творчества. Мы с Лэном слишком поглощены совершенством. Слишком методичны. Слишком… сосредоточены.
Вообще-то я никогда об этом не задумывался. Лэн — скульптор, а я — художник, но у нас одинаковая творческая энергия.
Видимо, у нас всегда были схожие черты, как бы я ни старался не обращать на это внимания.
А сейчас завтрак.
Папа скоро встанет, а мама всю ночь провела в студии. Я знаю, как важна для нее эта выставка. Она уже два года работает над своим следующим большим творением, и я хочу быть рядом с ней на каждом шагу.
Я ни при каких обстоятельствах не буду ее отвлекать.
А это значит, что мне, наверное, пора возвращаться в университет.
Я выдыхаю, ужас и еще одно тошнотворное чувство охватывают меня при мысли о том, что ждет меня на острове.
В дом входит наш дворецкий Нолан, одетый в свой безупречный костюм и слегка кривоватый галстук-бабочку.