Я зависима от того, что он ставит меня выше всего остального, что он из кожи вон лезет, чтобы убедиться, что я ем — даже беспокоит об этом Ани. Я зависима от того, как он смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю, и как он не послушал моего брата и вместо этого решил остаться со мной.
Я зависима от него.
Дверь распахивается без стука, и я вздрагиваю, когда Николай заглядывает внутрь.
— Слышал, Килла чуть не убили. Видишь, что я натворил? И еще, чью голову я должен вырезать из тела, вырвать кожу и повесить на палку...
Он прерывает себя и полностью входит внутрь с редким блеском в глазах. Он полуголый — клянусь, у парня аллергия на одежду — и все его татуировки выставлены напоказ, как карта разрушения. В сочетании с массивным телосложением он выглядит устрашающе.
По крайней мере, Киллиан иногда ведет себя спокойно, если его не провоцировать. Николай никогда не выглядит невозмутимым—- его жестокая внешность и есть его истинная сущность.
И он внимательно наблюдает за моим братом, с леденящим душу расчетом.
— Так, что у нас тут, блядь, такое? Неужели лотос заблудился?
Брэн остается неподвижным, но его пальцы снова нашли путь к волосам и дергают их сильнее, чем раньше.
— Это тот, кто ранил нашего Килла? — Николай спрашивает медленно, угрожающе, и выпуклости его мышц соответствуют враждебной энергии.
Он готовится к драке, к ссоре.
Или к любой форме насилия.
Мое сердце бьется в неровном ритме. Черт. Что если Гарет расскажет ему и Николай решит навредить Брэну, чтобы отомстить Лэну?
Прежде чем я успеваю вмешаться и попытаться сгладить ситуацию, Гарет говорит:
— Нет. Брэндон и Глиндон привезли его сюда. Они нашли его недалеко от своего кампуса. Чтобы узнать подробности о преступнике, нам придется подождать, пока Киллиан очнется.
Если бы я могла обнять Гарета, я бы обняла. А я даже не люблю обниматься. Он вытащил нас из этой ситуации с достаточной легкостью, чтобы озадачить меня.
— Это так? — Николай обращается к Брэну. —Ты тащил этого ублюдка в одиночку? Я думал, что ты изящный лотос, но, возможно, ты сильнее, чем кажешься.
— Я возвращаюсь, — говорит Брэн низким голосом. — Хочешь пойти со мной, Глин?
— Нет, я останусь на ночь. — Если бы я так поступила с самого начала, вместо того чтобы бороться за бесполезную независимость, то, возможно, ничего этого не случилось бы.
А может, я просто успокаиваю себя.
Брэн хмурится, но потом кивает, говорит, чтобы я позвонила ему, если что-то понадобится, и уходит. Николай молча следует за ним, и у меня такое чувство, что это не потому, что он просто хочет показать ему выход.
Может, мне все-таки стоило пойти с Брэном?
— Ты можешь идти, если хочешь. Я позабочусь о его лекарствах, — говорит мне Гарет со своего неподвижного места около стене.
— Я хочу это сделать. — Мой голос смягчается. — И спасибо, что прикрыл Лэна.
— Я лишь оставил мяч в руках Килла, чтобы он мог лично разобраться с ситуацией, когда очнется. Кроме того, Нико — тип «сначала убей, потом задавай вопросы», так что он не должен быть посвящен ни в какие детали, пока не будет разработан план.
— Справедливо.
На некоторое время воцаряется тишина, прежде чем он говорит спокойным тоном:
— Ты серьезно беспокоишься о нем?
— А ты нет?
Воздух вибрирует от продолжительности его вздоха.
— Нет. Он позаботился о том, чтобы убить эту часть меня десять лет назад, когда использовал мое беспокойство, чтобы переложить вину на меня за то, что он сделал. Спойлер, хотя и не совсем, но именно это он в конечном итоге сделает с тобой. Любые благородные чувства, которые ты испытываешь к нему, будут извращены, очернены, фальсифицированы, пока не станут такими же темными, как у него.
— Этого не будет.
— Я тоже так говорил когда-то давно.
— Ты сказал, но не предпринял никаких действий, Гарет. Я не собираюсь притворяться, что я понимаю, каково это — расти с ним, но у меня есть брат, который похож на него. Он пытался разрушить все прекрасное в нашей с Брэном жизни, чтобы мы зависели только от него и жили по его указке, но видишь ли ты нас такими, как он? Ты видишь, как мы манипулируем, причиняем боль, полностью отказываемся от своей морали, только чтобы приспособиться к нему?
Он приподнимает бровь.
— Это должно быть укол в мой адрес?
— Это забота. — Мой голос смягчается. — Киллиан, Лэндон и мой кузен, Илай, родились другими. У них нет возможности испытывать эмоции, как у нас, и да, из-за этого они склонны причинять боль другим, не смыкая глаз, но они такие, какие есть. А ты не такой, Гарет. Ты решил стать таким же, как они, и если ты не видишь в этом ничего плохого, то мне тебя жаль.
— То есть ты хочешь сказать, что я должен принимать манипуляции, удары и чистую гребаную ненависть Киллиана и ничего с этим не делать, да?
— Нет. Но ты можешь поговорить об этом. Он обижен на тебя, потому что чувствует себя ниже тебя.
Он смеется со зловещим смехом.
— Может быть, ты говоришь о другом Киллиане, а не о том, который спит на этой кровати?
— Он слышал, как твой отец сказал твоей маме, что у них должен был быть только один сын. Это автоматически заставило бы его затаить на тебя обиду.
Между бровями Гарета появляется линия. — Он может лгать, чтобы получить твое сочувствие.
— Он всегда был честен со мной. Жестоким, но честным.
— А может быть, он хочет, чтобы ты в это поверила. — Он отталкивается от стены и направляется к двери.
— Гарет, — зову я его вслед.
— Да?
— Наша сделка отменяется. Я не собираюсь вонзать нож ему в спину, чтобы ты мог причинить ему боль. В глубине души я знаю, что ты тоже этого не хочешь.
— Я предвидел это за милю. Это искренний совет, Глиндон. Будь осторожна. Ты можешь думать, что сейчас он тебе небезразличен, но потом будут моменты, когда ты захочешь убить его, и ты не будешь думать о его природе или о том, что он другой. Ты будешь думать только о том, что он долбаный мудак, который не должен существовать. А когда ты захочешь уйти? Он переломает тебе ноги, чтобы ты никогда не рассматривала такой вариант. А если ты вылечишься и попытаешься сделать это снова? Он их отрежет. — Он улыбается, но улыбка фальшивая, когда он выходит и закрывает за собой дверь.
Мое внимание снова переключается на Киллиана, и я сужаю глаза.
— Ублюдок. Когда ты успел взять меня в свою команду защиты?
Я виню чувство покоя, которое испытываю в его компании. Даже когда он душит меня, валит на землю и трахает как сумасшедший.
Я виню в этом больше то, что он тянет меня спать на себе после этого, или когда берет меня смотреть на светлячков, потому что знает, как много они приносят мне радости.
Не в силах игнорировать натиск чувств, бушующих в моей груди, я беру его блокнот и угольный карандаш, который Киллиан начал держать при себе, а затем сажусь в кресло напротив кровати. Я не смотрю на бумагу. Все мое внимание сосредоточено на нем, пока мои пальцы выводят строчку за строчкой, пока я не переношусь в другое пространство.
Как будто мое физическое тело перестает существовать, и я превращаюсь во взрыв эмоций, взмахов и проявлений крайне непредсказуемой музы.
Мне кажется, что от начала до конца у меня уходит всего десять минут, но когда я смотрю на время, уже два часа ночи.
Слава Богу, сегодня выходные, и завтра я смогу выспаться.
Зевнув, я раздеваюсь до трусиков. Затем я беру одну из футболок Киллиана, которая, по сути, служит мне ночной рубашкой.
Безумие, насколько это нормально и привычно, особенно когда я сравниваю это с тем, как всего несколько недель назад я была готова зарезать его до смерти.
Я проскальзываю под одеяло и замираю, когда чувствую его горячую кожу. Врач сказал, что температура спадет через некоторое время, но сколько времени прошло?
Я кладу голову ему на плечо и вскрикиваю, когда он полностью поворачивается в мою сторону и обхватывает меня обеими руками, а затем кладет меня на себя. Даже когда его глаза закрыты.
Наслаждение скапливается в моих трусиках, и я сжимаю бедра.
Думаю, этот ублюдок обучил меня оргазму или что-то в этом роде. Быть сверху на нем только после того, как он выебет мне мозги. Когда секс не является главным, он сажает меня между своих ног или на колени. Так что теперь, когда траха не было, а я сверху, мое тело ведет себя так, как надо.
Я трусь о его полутвердую эрекцию, потом останавливаюсь.
Какого черта я делаю? Он спит, его лихорадит, а я должна отправиться в ад за это.
Заставляя себя успокоиться, я закрываю глаза и позволяю сну унести меня прочь.
Стон вырывается из моего горла. За ним следует еще один.
И еще один.
О, Боже.
Его руки скользят по моему животу к соску, а затем снова вниз, но это еще не все.
Мое ядро сжимается от того, что его очень твердый член натирает меня все сильнее и сильнее.
Я такая извращенка, что мечтаю об этом, когда он болен, но, видимо, я недооценила свое сексуально фрустрированное состояние, когда ложилась спать.
— Ты такая чертовски красивая, детка. Иногда мне хочется посадить тебя в клетку, чтобы никто, кроме меня, не мог на тебя смотреть. — Даже его голос слегка невнятный, но такой восхитительно глубокий и темный, как когда он прикасается ко мне по-настоящему.
Сон получает десять из десяти за детализацию.
— Я хочу застрелить всех, кто осмелится посмотреть в твою сторону или причинить тебе боль. Я хочу искупаться в их гребаной крови и бросить их внутренности к твоим ногам. Я хочу трахнуть тебя там же, в их крови, чтобы предъявить свои права. Если я скажу тебе это прямо, ты, наверное, уйдешь, так что я не буду. Я просто буду владеть тобой снова и снова, пока ты не перестанешь думать о том, чтобы уйти от меня. Я буду твоей тенью, чтобы никто не посмел тебя обидеть.
Он подчеркивает свои слова трением о мою киску, щипком за сосок, укусом за живот. Он везде, и я хотела бы, чтобы это было единственной причиной моего возбуждения.