— Успокойся, — говорю я с терпением, которого сейчас не чувствую. — Избавь меня от этого дерьма. — Он с силой вырывается из моей хватки.
— Ты никогда не хотел, чтобы я родился? Замечательно. Знаешь что, папа? Я никогда не хотел быть твоим сыном. Вот, я сказал это, и знаешь что? Мне даже не жаль, мама. Я должен был сказать ему об этом давным-давно.
Рейна отступает назад от шока, ее губы дрожат, как будто она наконец увидела, каким чудовищем на самом деле является ее сын.
Тот тип, который нападает на своего брата, издевается над отцом и эмоционально уничтожает свою мать, не моргнув глазом.
Но я даже не могу собраться с силами, чтобы сказать «я же тебе говорил», потому что слова Киллиана и гнев, скрывающийся за ними, застают меня врасплох.
Моя первая мысль в отношении Киллиана — всегда как-то усмирить его, заковать в кандалы, сбить с него спесь, чтобы он так и не смог полностью стать тем, кто он есть.
Когда я впервые узнал о его наклонностях, я взял его на охоту и записал в спортивные секции с высоким уровнем конкуренции. Я научил его направлять эту разрушительную энергию в нужное русло и усмирять ее, но он часто выходил из-под контроля.
В конце концов ему надоело подавлять свою истинную природу, и он взбунтовался. Он бил своих одноклассников, устраивал драки с бандитами и отправил нескольких человек в больницу.
Я отказался порицать его поступки или позволять ему пользоваться какими-либо привилегиями. В первый раз, когда директор вызвал меня, я сказал ему, чтобы он отстранил его от занятий. Во второй раз мой отец замел следы.
И так продолжалось все последующие разы.
Мой отец — причина, по которой Киллиан так и не усвоил урок. Он продолжал вытаскивать его из неприятностей, чтобы не запятнать фамилию Карсон, даже когда я говорил ему, что он только делает его еще более неприкасаемым.
— Что плохого в том, чтобы быть неприкасаемым? — спросил мой отец, не моргнув глазом. — По крайней мере, он будет могущественным.
Мой старик всегда заботился только об этом — о силе. Не имело значения, как она была достигнута, лишь бы фамилия оставалась в престижном положении.
Излишне говорить, что я не был с ним согласен, и тот факт, что Киллиан перестал звонить мне и начал ходить к своему деду, положил начало разрыва между нами.
Однако я впервые слышу эти слова, а точнее, бомбу, которую он бросил только что.
Я стою к нему лицом.
— Что ты только что сказал?
Его плечи напряглись, а выражение лица — самое дикое из всех, что я видел. Он теряет контроль.
Я чувствую это.
Он, должно быть, тоже это чувствует.
Но он по-прежнему говорит тем же вечно непринужденным тоном.
— Я слышал тебя той ночью, когда мне было девять лет и я избил того парня, который обзывал Мию. Мама была в депрессии, пила вино поздно вечером на кухне, и ты пришел, чтобы найти ее. Я был прямо за дверью, когда ты сказал ей, что у тебя должен был быть только Гарет и что я дефективный. И знаешь что? Я слышал, как мама злилась, слышал, как она говорила тебе, чтобы ты никогда больше так не говорил, если любишь ее, но твои слова — единственное, что я помню. Спасибо за прекрасные детские воспоминания, папа. Ты ненавидишь меня всем своим существом, но ты должен быть благодарен. Если бы эти слова были направлены на твоего золотого мальчика, у него бы развилась травма. Разве мы все не должны быть благодарны, что я не нейротипичный гребаный слабак?
— О, Килл. — Рейна делает шаг к нему, но он поднимает руку.
— Оставь меня, мама. Я не хочу слышать, как ты его защищаешь.
— Мне жаль, малыш. — Она хватает его за руку. — Мне жаль, что тебе пришлось слышать это и думать, что я боялась тебя из-за инцидента с мышами. Мать не может бояться своего собственного ребенка. Единственная причина моего ужаса тогда была в том, что я поняла, что ты похож на кого-то из нашего прошлого. Кто-то, кого мы с Ашером любили всем сердцем, но в итоге он нанес нам удар в спину. Поэтому он тоже сказал те слова. Мы знали, что есть вероятность рождения ребенка, который унаследует гены этого кого-то, и это случилось с тобой. Ашер сказал, что у нас должен быть только Гарет, но это я хотела еще одного ребенка, я всем сердцем хотела тебя, Килл. Я знаю, что его слова были неправильными, но он даже не имел их в виду. Это было из-за гнева. Ашер любит тебя так же сильно, как и Гарета, Килл. Но это ты отдалился от него.
И теперь я знаю, почему.
Не потому, что отец замел следы вместо меня, и не потому, что я думал, что, возможно, он меня недолюбливает.
Оказывается, он искренне меня недолюбливает.
Укол боли взорвался за моей грудной клеткой и распространился по всей груди. Я не могу говорить, даже если бы захотел, поэтому мне нужно время, чтобы привести в порядок дыхание.
Взгляд Гарета мечется между мной и его братом, словно он не может поверить в то, что слышит.
— Так это теперь моя вина? — Киллиан разражается жестоким смехом, а затем он угасает так же резко, как и начался. — Ух ты, мам, я чувствую, что меня сейчас обстреливают, и тебе это определенно не идет.
— Разве ты не помнишь, как ты перестал проводить время со своим отцом? Ты даже перестал обнимать его при приветствии и часто уходил из-за стола первым. — Она смягчает свой голос.
— Это потому, что он предпочитает своего золотого мальчика.
— Неправда, — говорит Гарет. — Всякий раз, когда мы приглашали тебя с собой, ты отказывался.
— Прости меня, если мне не нравится проводить время с отцом, который никогда не хотел меня.
— Киллиан, — зову я, и он медленно поворачивается ко мне лицом, челюсть сжата.
Он думает, что мы снова собираемся воевать, что это будет еще одна драка, и я буду отстаивать свою родительскую позицию, снова подавляя его.
Я кладу руку ему на плечо, и он напрягается, готовый к удару или к тому, что, как он думает, я сделаю.
— Мне жаль.
Его глаза немного расширяются, и это единственная реакция, которую он демонстрирует, но прежде чем он успевает подумать об этом дальше, я продолжаю.
— Я не знал, что мои слова, какими бы импульсивными они ни были, произведут на тебя такой эффект, и я прошу прощения за то, что не изучил причину, по которой ты методично прервал отношения со мной. Но если тебя это утешит, дело не в тебе, сынок. Твое поведение напомнило мне болезненные воспоминания и молодого горького меня, и я плохо на это отреагировал. Это не твоя вина, а полностью моя. Мне жаль, что я не смог стать для тебя лучшим отцом.
Рейна тихо плачет, а Гарет держит ее за плечо, прижимая к себе.
Киллиан сужает глаза, но жесткость исчезла.
— Ты дважды извинился.
— И что?
— Ты никогда не извинялся раньше. Ни перед кем.
— Я сделал это однажды перед твоей матерью, и я сделаю это снова перед своим сыном. Моя семья, члены моей семьи — единственные, перед кем я буду извиняться, когда это необходимо. И, Килл?
— Да?
— В моих глазах вы с Гаретом ничем не отличаетесь, даже немного. Я суровее с тобой только потому, что у тебя более суровый характер.
Он пожимает плечами.
— Гарет тоже может быть занозой в заднице. Просто ты этого не замечаешь.
— Эй! — протестует мой старший сын.
Рейна улыбается со слезами на глазах и гладит его по груди.
— Я хочу семейных объятий.
А потом она обнимает всех нас, потому что она может быть такой сентиментальной вот так. Все трое из нас предпочли бы этого не делать, но если мы в чем-то и согласны, так это в нашей заботе об этой женщине.
Она может заставить меня и наших парней сжечь для нее целый город, просто сказав эти слова.
Затем она обнимает Килла, практически душит его, рассматривая выражение его лица, затем шепчет что-то ему на ухо.
Впервые за все время его черты лица смягчаются, и он становится похож на того шестилетнего мальчика, который сидел на качелях и смотрел в пространство, как старик.
— На что ты смотришь, Килл? — спросил я его однажды.
Он вздохнул с отчаянием человека, который все это видел.
— Как все скучно. Как сделать все менее скучным, папа?
Я уже тогда должен был понять, что у нас на руках особенный ребенок. Кто-то, кому не нужен ни мир, ни даже мы.
Я не сомневаюсь, что если бы он был сам по себе, то жил бы прекрасно, может быть, даже свободнее, чем сейчас. Ему не пришлось бы беспокоиться о том, чтобы скрывать свою истинную сущность или подавлять свои желания ради меня и своей матери.
Он был бы настоящим чудовищем, и, возможно, ему бы это сходило с рук какое-то время, пока его в конце концов не посадили бы за решетку.
Но он нужен нам в нашей жизни, включая его хладнокровие и манипулятивность.
Да, он может быть монстром, но дома он обычно предпочитает этого не делать. Это зрелый выбор, который он сделал давным-давно, после того как прекратились драки, и который он будет делать и дальше.
Но даже если он этого не сделает, мы справимся с этим, когда это произойдет.
Одно могу сказать точно: Киллиан всегда будет моим сыном.
Я никогда не забуду слезы в глазах Рейны, когда она держала его на руках в первый раз.
— Посмотри на него, наш малыш такой красивый, Эш.
— Да.
— Он был бы еще красивее, если бы был девочкой, но что ж, мы всегда можем попробовать еще раз. — Она поцеловала его в лоб. — Я люблю тебя до безумия, малыш.
— Можно ему поиграть со мной в футбол, папочка? — спросил Гарет, поворачивая шею, чтобы увидеть своего брата.
— Конечно. Мы можем научить его.
— Да! — Он поцеловал брата в щеку. — Я научу тебя всему.
Кажется, что этот момент произошел вчера. Я думаю, причина, по которой он вспоминается мне сейчас, в том, что эта сцена до жути похожа на него.
Прошло так много времени с тех пор, как мы четверо чувствовали себя единой семьей. Киллиан всегда, без сомнения, разрушал это.
Сейчас я понимаю, что он вел себя так, требуя внимания, которое, по его мнению, ему полагалось.