– А что бы ты сделал, Томми, – спросил Пинки, – если бы они набросились на меня?
– Ну, устроил бы для них небольшое развлечение с мордобоем, – ответил Томас, – чтобы дать достаточно времени Дуайеру улизнуть из бара, и потом сам бросился бы прочь, чтобы спасти свою шкуру.
– Развлечение, – повторил Пинки. – Я бы не пожалел пары шиллингов, чтобы посмотреть на это!
Томас никак не мог понять, что случилось в жизни Кимболла, что толкало его, превращая из милого, дружелюбного, пусть не очень далекого парня в драчливого, невменяемого зверя, стоило ему опрокинуть лишь несколько стаканчиков. Может быть, когда-нибудь Пинки сам ему это расскажет.
Пинки зашел в рубку, бросил взгляд на приборы, настороженно прислушался к ровному гудению дизелей.
– Все, можешь начинать летний сезон, парень, – ободряюще сказал он. – На собственной яхте. Как я тебе завидую!
– Нет, мы пока не готовы, – возразил Томас. – Команда не укомплектована до конца. Не хватает одного человека.
– Как? – удивился Пинки. – А где же тот испанец, которого ты нанял на прошлой неделе?
Испанца ему порекомендовали как хорошего кока и стюарда, и к тому же он не просил больших денег. Но однажды вечером, когда он уходил в увольнительную на берег, Томас заметил, как тот сунул в ботинок у щиколотки нож. Из-под штанины он был, конечно, не виден.
«Зачем тебе это?» – спросил его Томас. «Чтобы меня уважали», – ответил испанец.
На следующий день Томас уволил его. Ему не нужен на борту человек, который прибегает к ножу, чтобы заставить себя уважать. Теперь у него был недобор рабочей силы.
– Я его списал на берег, – объяснил Томас Пинки, в это время они входили в Лагарутский залив, и объяснил почему. – Мне нужен сейчас кок и стюард. Правда, дело может потерпеть недели две. Моим первым клиентам яхта нужна будет только днем, и еду они будут приносить с собой. Но на лето мне нужен человек.
– А тебе никогда не приходило в голову пригласить женщину? – спросил Пинки.
Томас скорчил гримасу.
– Но ведь придется выполнять массу другой черной тяжелой работы, не только готовить.
– Я имею в виду физически сильную женщину.
– В большинстве несчастий в моей жизни, – ответил Томас, – виноваты в одинаковой степени все женщины, как слабые, так и сильные.
– А ты не думал, сколько дней летом тебе приходится терять понапрасну? – спросил Пинки. – Пассажиры постоянно ворчат, что вынуждены терять много драгоценного времени на стоянках в богом забытых портах, чтобы постирать и погладить белье.
– Да, на самом деле, это доставляет немало хлопот, – согласился с ним Томас. – У тебя кто-то есть на примете?
– Кейт, – сказал Пинки. – Она работает стюардессой на «Веге», и ей осточертела эта работа. Она сходит с ума по морю, а вынуждена проводить все лето в прачечной на судне.
– О’кей, – сказал Томас. – Я поговорю с ней. Но предупреди ее, пусть оставит все свои женские игры дома.
Ему не нужна была женщина на борту как женщина. Во всех портах полно девиц, которых можно было подцепить в любое время. Позабавишься с ними, потратив на них несколько баксов, угостишь обедом, поведешь в ночной клуб, поставишь пару стаканчиков – и все, плывешь дальше, до следующего порта, никаких тебе забот, никаких осложнений. Он никогда не спрашивал, как Дуайер удовлетворяет свои сексуальные потребности, для чего ему это знать?
Он, развернувшись, повел «Клотильду» назад, в бухту. Да, судно теперь было готово к плаванию. Для чего зря тратить горючее? Ведь сейчас он платит за него из своего кармана, но только до завтрашнего дня, когда начнется его первый в этом сезоне чартерный рейс.
В шесть вечера он увидел, как по пристани к нему идет Пинки с какой-то женщиной. Невысокого роста, полноватая, волосы падают прядями по обе стороны головы. В хлопчатобумажных брюках, голубом свитере, босоножках. Перед тем как подняться по трапу с кормы, она их сбросила. В средиземноморских гаванях частенько приходилось швартоваться кормой, так как у пирса всегда было тесно, и очень редко можно было подойти к нему правым или левым бортом.
– Знакомься, это Кейт, – представил ее Пинки. – Я рассказал ей о тебе.
– Привет, Кейт, – протянул ей руку Томас. Она крепко ее пожала.
Слишком мягкая у нее рука, подумал Томас, для девушки, работающей все время в прачечной или выполняющей разнообразную черную работу. Она была тоже, как и Пинки, англичанкой, родом из Саутхэмптона, и на вид ей было не больше двадцати пяти. Она рассказывала о себе низким, хрипловатым голосом, что умеет готовить, стирать, может быть полезной на палубе, говорит по-французски и по-итальянски не «сногсшибательно», как выразилась она, но может понять метеосводку по радио на обоих языках, умеет сверяться с проложенным на карте курсом, может стоять на вахте и при необходимости водить машину.
Она готова была работать за то же жалованье, которое получал и этот пылкий испанец с ножом в ботинке. Красавицей ее, конечно, не назовешь, но она была на вид здоровая, полногрудая, загорелая девушка, которая при разговоре с собеседником всегда смотрела ему в глаза. Зимой, когда нет работы, она обычно возвращалась в Лондон, где работала официанткой. Она была не замужем, не обручена и настаивала на том, чтобы к ней относились точно так же, как к любому члену экипажа, – не лучше и не хуже.
– Дикая английская роза, – сказал Пинки. – Разве не так, Кейт?
– Кончай свои шуточки, Пинки, – строго сказала девушка. – Мне нужна эта работа. Надоело шататься по Средиземному морю вечно одетой в накрахмаленную форму, в белых хлопчатобумажных чулках, словно нянечка в больнице, когда все к тебе обращаются «мисс» или «мадемуазель». Проходя мимо вашей яхты, Том, я частенько смотрела на нее, и она мне очень нравится. Не такая большая, не такая роскошная, как те, в Британском королевском яхт-клубе. Но чистенькая, ухоженная, дружелюбная. И я на все сто процентов уверена, что на борту не будет много таких дам, которым в гавани Монте-Карло вдруг понадобится погладить бальные платья за один жаркий день, так как вечером у них бал во дворце.
– Ну, по сути дела, у нас на борту бывают люди далеко не нищие, – попытался заступиться за свою клиентуру Томас.
– Вы знаете, что я имею в виду, – сказала девушка. – И не желаю, чтобы вы покупали кота в мешке. Вы сегодня уже обедали?
– Нет.
Дуайер отчаянно возился на камбузе с рыбиной, принесенной им сегодня утром, но по звукам, доносившимся оттуда, Томас был уверен, что дело пока не сдвинулось с мертвой точки.
– Я сейчас приготовлю вам обед, – предложила она. – Немедленно. Если он вам понравится, то вы меня берете, и тогда я возвращаюсь на «Вегу», забираю свои вещички и сегодня же поднимаюсь на борт «Клотильды».
Войдя на камбуз, девушка внимательно огляделась. Одобрительно кивнула. Открыла холодильник, шкафы, выдвинула все ящики, чтобы ознакомиться с тем, что где лежит. Бросив взгляд на рыбину, сказала, что Дуайер понятия не имеет, какую рыбу нужно покупать, но делать нечего – когда будет готов обед, она их позовет. Пусть кто-нибудь из них сходит в город, купит свежего хлеба и две головки выдержанного сыра «Камамбер».
Они ели на корме, за рубкой, а не в маленькой столовой в передней части салона, которой они пользовались только тогда, когда на борту были клиенты. Кейт накрыла на стол, и вдруг все стало выглядеть иначе, не так, как получалось у Дуайера. Вытащив две бутылки вина из ведерка со льдом, она их быстро откупорила и поставила ведерко на стул рядом.
Кейт приготовила тушеную рыбу с картошкой, чесноком, луком, помидорами, а сверху добавила кубиками нарезанный бекон. Они сели за стол, когда было еще светло, солнце только заходило на безоблачном зеленовато-синем небе. Все трое мужчин помылись, побрились, сменили одежду и теперь сидели на палубе, потягивая из стаканчиков анисовку, вдыхая ароматные запахи, долетавшие до них со стороны камбуза. В гавани царила полная тишина, лишь раздавались всплески небольших волн, разбивавшихся о корму стоявших на якоре яхт.
Кейт принесла большую супницу с тушеной рыбой. Хлеб лежал рядом с масленкой и большой миской салата. Она положила каждому его порцию в тарелку и неторопливо села сама, не показывая никаких признаков волнения. Томас, как капитан, разлил вино. Отправив в рот первую ложку, он задумчиво стал пережевывать рыбу.
– Пинки, – сказал он, – какой же ты мне друг? Ты явно вступил в заговор, чтобы превратить меня в жирного толстяка. Кейт, ты принята!
Она подняла голову и улыбнулась. Они подняли стаканы и выпили за нового члена экипажа.
Теперь у кофе был настоящий вкус кофе.
После обеда, когда Кейт начала мыть посуду, все трое сидели молча, курили принесенные Пинки сигары и наблюдали за тем, как поднимается луна над розовато-лиловыми вершинами Приморских Альп.
– Кролик, – вспомнил вдруг прозвище Дуайера Томас, откидываясь на спинку стула и вытягивая с наслаждением ноги, – это все, о чем мы с тобой мечтали.
Дуайер не стал возражать.
Позже Томас с Кейт и Пинки отправились к стоянке «Веги». Было поздно, на судне царила темнота, горело всего несколько огней. Томас остался ждать на почтительном расстоянии, а Кейт поднялась на борт за своими вещами. Томас не хотел вступать в спор с капитаном, если тот не спал, из-за того, что у него умыкнули пару рабочих рук, поставив в известность всего за пять минут до случившегося.
Через четверть часа появилась Кейт. Она бесшумно, осторожно спускалась по трапу с саквояжем в руке. Они возвращались вдвоем, шли мимо крепостной стены, мимо лодок, привязанных одна к другой, шли к тому месту, где стояла на причале «Клотильда». Кейт остановилась, с серьезным видом рассматривая бело-голубую яхту, поскрипывающую на двух канатах на волнах, крепко пришвартованную к пирсу.
– Никогда не забуду этот вечер, – сказала она, сбросив с себя босоножки. Держа их в руке, она босиком поднялась по трапу на борт.
Их ждал Дуайер. Он поставил дополнительную койку в каюте Томаса и постелил свежие простыни на койке в своей бывшей каюте. Из-за перебитого носа Томас храпел по ночам, но ничего не поделаешь – придется привыкать. По крайней мере, пока.