— Повтори!
Даша повторила.
— И позвони сейчас же.
— Сейчас неохота.
— Даша, в чем дело? Что с тобой? — разволновался Дорохов.
— Ничего особенного. Я отработала сегодня более двенадцати часов и сейчас сплю, то есть в машине еду домой. Приеду — позвоню Кате, потом перезвоню вам.
— Тогда другое дело. А то меня твой голос испугал. Совсем чужой какой-то. Звони.
Даша села и скинула с плеч собачью шкуру, место которой было на кресле водителя, то есть под задницей Грефа. И почему Греф пах яблоками, объяснения не находилось.
За окнами автомобиля мелькали неясные черные силуэты, а кроме того, по усиленной работе «дворников» стало ясно, что едут под дождем.
— Дождь, Греф?
— Ливень.
— Мне бы надо потренироваться еще под дождем ездить.
— Сиди. А лучше — лежи. Нам еще минут двадцать ехать.
— Не хочу. Расслаблюсь, и тебе придется опять на руках меня в кроватку нести.
— Невелик труд, — хмыкнул Греф.
— У тебя машина укомплектована?
— Выпить хочешь?
— Скорее требуется глоток чего-нибудь покрепче. Сейчас в Лондон, племяннице, звонить надо. А я ее плохо помню и совершенно не знаю, какая она и как с ней говорить.
— Сколько лет ей сейчас?
— Пятнадцать скоро.
— Значит — никакая.
— То есть?
— У молодых женщин характер раньше семнадцати не формируется. А вот в семнадцать, да еще после первой жаркой любви, тогда уже можно определить, что она, родимая, из себя представляет.
Под эту говорильню Греф достал из «бардачка» плоскую фляжку и протянул через плечо Даше.
— Стакана у тебя, конечно, нет?
— Есть пластиковый. Но из него коньяк пить противно. Глуши из горла.
Сделав пару хороших глотков, Даша взбодрилась, и последний отрезок дороги под дождем прошел под песню ее исполнения — «Странники в ночи» бессмертного Фрэнка Синатры на английском языке. По окончании вокала Греф спросил подозрительно:
— Ты имитировала английский или действительно выучила?
— Выучила, плебей! — пьяно закричала она. — Молодой парень, так и будешь всю жизнь баб охранять?! Хоть бы учиться пошел да приобрел приличную профессию!
— Замолчи, — спокойно ответил Греф. — У меня достойная профессия.
— Ха-ха-ха! А ты сегодня с тоски не подох, когда весь День меня ждал? А ведь завтра еще хуже будет!
— Хуже, чем ты сегодня, уже ничего не будет! — медленно накалялся Греф.
— Бездельник, потаскун, деревенский сторож в валенках!
Через пять минут они уже не выбирали выражений. Хорошо, что через пятнадцать минут оказались дома и Разошлись по своим углам.
Даша, спотыкаясь на каждой ступеньке, поднялась в свою спальню на втором этаже, разделась, встала под холодный душ. Когда окоченела, поняла, что из-за усталости опьянела. Что вовсе оказалось скверным: она помнила — надо позвонить в Лондон, племяннице Кате, но номер телефона вылетел из головы, как птичка из гнезда. С тем отличием, что обратно эта птичка не вернулась.
Пришлось натянуть на мокрое тело теплый и толстый халат и идти на унизительный поклон к Грефу.
Своего телохранителя она нашла в небольшом спортивном зале, тесно уставленном всякими механизмами и спортивными снарядами. Предназначались они для поддержания круглый год хорошей физической формы. Греф потел на велосипеде: крутил педали и пыхтел.
— Греф, — жалобно позвала она, — ты уж на меня не сердись. Устала я, да и коньяку лишку хлебнула.
— На больных и пьяных никогда не обижаюсь, — буркнул Греф, прекратил вертеть педали и спросил миролюбиво: — Что случилось?
— Я в машине номер телефона Кати Дорохову повторила. Ты не слышал?
— Слышал.
— Не запомнил случайно?
— Я его записал.
— Какой ты у меня молодец! Куда записал?
— На козырек от солнца, над головой водителя. Отогни, и те цифры, что написаны красным фломастером, твои.
— Спасибо, Греф, ты мой спаситель.
Она добралась до гаража, влезла в «БМВ», отогнула солнцезащитный козырек, и действительно, красным фломастером там были выведены цифры длинного номера. Даша три раза прочла их вслух и запомнила.
Дома на всякий случай записала номер телефона Кати в записную книжку, после чего тяжко вздохнула и взялась за мобильник.
Ну и что сказать племяннице, которую видела только в пятилетием возрасте? Да и вообще, о чем говорить? О ситуации, в которую попала Катя после исчезновения отца, ей уже рассказал Дорохов. Он же поддерживал все минувшие месяцы Катю и экономически. Так что девочка на данный момент ни от кого не зависела, а потому, наверное, на всякое опекунство попросту плевать хотела. А тут объявляется какая-то тетка с претензиями!
Но звонить надо было. А какую выбирать позицию в ходе разговора — решать по ходу дела.
Даша набрала длинный ряд цифр, связь на Лондон прошла с первого раза, трубка сигналила с минуту, потом что-то щелкнуло, и Даша едва не оглохла от рева музыки, Чьих-то громких голосов, впечатление было такое, что она попала на стадион, когда там забили гол. Потом девчоночий голос выкрикнул: «Да! Слушаю!» — и связь оборвалась.
Даша перевела дыхание и снова терпеливо принялась за набор цифр.
Вновь что-то загрохотало в трубке, но потише, и голос прозвучал уже без надрыва:
— Я вас слушаю.
— Катерина, это ты?
— Екатерина Владимировна Муратова, — она говорила так, словно ей позвонили из полиции.
— Катя! Это говорит твоя тетка Дарья Муратова. Ты меня не помнишь?!
— Нет. Не помню. — Она стала еще официальней, отчего Даша слегка растерялась.
— Ты давным-давно приезжала к нам на Алтай! Тебе было лет пять или шесть!
— Шесть.
— Ну вот, мы с тобой на пруд ходили, где папа учил тебя плавать!
— Ну и что?
— Жалко, что ты меня не вспоминаешь.
— А что это даст, если я и вспомню?
— Катя, не говори так! — отчаянно выкрикнула Даша. — Мы с тобой остались одни, последние из Муратовых, родня по крови. Ну еще тетка Антонина на Алтае. Но она не Муратова.
— Антонина? Она еще жива?
— Жива, жива!
Грохочущий фон в трубке неожиданно исчез. Видимо, Катя с мобильником в руке закрыла двери или перешла в другую комнату. Теперь ее было слышно четко, как из соседней комнаты. Это обстоятельство успокоило Дашу, и она заговорила неторопливо:
— Катя, нам с тобой надо решить некоторые проблемы.
— Я знаю. Юрий Васильевич мне все рассказал.
— Тем лучше. Значит, ты в курсе дела?
— Да. Вы можете выслать мне две тысячи фунтов?
— Каких фунтов? — не поняла Даша.
— Фунтов стерлингов. Или две тысячи долларов.
— Конечно, Катя! У тебя есть деньги, и большие!
— Пока эти деньги контролируете вы, насколько я знаю.
Катя, это формальность. Я буду высылать тебе регулярно столько же, сколько давал тебе папа!
Теперь мне надо больше, — прозвучало холодно и требовательно.
— Почему — больше?
— Тогда мне было четырнадцать лет, а теперь пятнадцать.
— Хорошо. Я буду высылать тебе столько, сколько скажешь. Когда ты приедешь в Москву?
— Не знаю.
— Как — не знаешь?!
— Я еще не составила план на каникулы.
— Так приезжай в Москву! Нам же нужно и какие-то формальности решить.
— Я предпочитаю слетать в Париж.
— Катя! — взмолилась Даша. — Ну хоть на несколько дней!
— Я подумаю. — Девчонка леденела с каждой фразой все больше.
— Екатерина, — чуть строже заговорила Даша, — ты обязана прилететь в Москву. Через несколько лет ты возьмешь на себя управление холдингом. И пора ознакомиться хотя бы поверхностно, чем мы занимаемся и что мы собой представляем.
— А вы?
— Что-я?
— Вы тоже будете руководить?
— Да нет же! Я тебе все передам, как только ты войдешь в курс дел и почувствуешь в себе силы! Так хотел твой отец! Для этого он послал тебя на учебу в Англию! Учись старательно.
— Спасибо за совет.
— Ты прилетишь?
— Да. В конце августа.
— Хорошо, запиши номер моего сотового телефона.
— Диктуйте.
Даша внятно продиктовала позывные своего мобильника и получила ответ:
— Записала.
— Звони, если что.
— Что?
— Ну деньги потребуются для поездки в Париж.
— Позвоню.
— Прощаемся?
— До свиданья.
— Всего доброго.
Вот и весь разговор. И самым неприятным в нем был даже не отчужденный, холодный тон Кати, а то, что она говорила по-русски со значительным акцентом словно в нос. Ничего странного в этом не было. Три года по английским пансионатам, ежедневная практика в языке сделали свое дело. А что хуже того, подумала Даша, это, скорее всего, уже попросту не русский человек. Уж слишком рано, в момент становления характера, отправили племянницу в Англию. А вскоре, вполне возможно, она и не захочет возвращаться на родину, поскольку дым отечества для нее вовсе не будет ни сладок, ни приятен.
«И что же будет? — подумала Даша. — Да ничего не будет. Катя изымет свой пай из холдинга, продаст все свои акции и укатит в Англию, которую, быть может, уже считает своей настоящей родиной. Рано, слишком рано отправил Владимир дочь за пределы России. Вот в шестнадцать лет было бы в самый раз».
Она снова взялась за телефон и позвонила Дорохову. Старик спросил тревожно:
— Дозвонилась до Кати?
— Да.
— Есть контакт?
— Меня облили ушатом холодной воды.
— Как понять?
— Ее, кроме денег, ничего не интересует.
— Не сгущай краски, Даша. Она славная девочка. Я был у нее зимой в Лондоне, а потому говорю ответственно.
— Не знаю. По фону нашего разговора слышна была дикая музыка и пьяные вопли. В лучшем случае происходила молодежная вечеринка, в худшем — бардак.
— Ты уж скажешь. Девочке нет и пятнадцати лет!
— Это ей здесь пятнадцать лет. А там, в Англии, вполне вероятно, ей много больше. Да и наши пятнадцатилетние тоже дают шороху.
Слышно было, как Дорохов глубоко и тяжело вздохнул:
— Если я оклемаюсь, может, слетаем туда вместе?
— Это ничего не решит, Юрий Васильевич. У меня такое впечатление, что девочка она неглупая. А потому к нашему приезду устроит для нас «потемкинскую деревню». Она нас легко обманет.