держиваться истины, они недолюбливали выходцев из Африки, Индии и стран Ближнего Востока. Но к остальным, тем более если те хорошо владели языком, относились сносно. Их некоторую замкнутость Катя объясняла характером именно островитян, а не жителей континента.
— Хочешь понять Англию, — талдычила Дорис, — читай каждый день, регулярно, как Библию, произведения Редьярда Киплинга. — Это был настоящий англичанин, теперь таких осталось мало, но равняются на него все истинные патриоты Альбиона.
До приезда в Англию Катя знала из творений Киплинга только «Маугли», да и то в оскопленном, адаптированном варианте для детей. А когда взяла в библиотеке полное собрание сочинений великого поэта и прозаика, то открыла для себя совсем другого гения. Стихотворение «Если» («О, если ты спокоен, безмятежен, когда теряют голову другие…») Катя выучила наизусть. Особенно сильно звучала последняя строфа — «И более того, ты человек!».
Колледж, где жила и училась Катя, располагался в пяти километрах от Лондона. Немного мрачное здание, которое можно было назвать и замком. Если было желание, то в библиотеке можно было заказать толстую книгу в кожаном переплете с тиснением, где тщательно перечислялись все эсквайры и лорды, которые владели как этим замком, так и окружающей землей. Их, далеких аристократов, насчитывалась добрая дюжина. Первый владелец, вернее, строитель замка был адмирал, с длинной и незапоминающейся фамилией. Он воевал с испанцами под командованием знаменитого Френсиса Дрейка. Уже в конце девятнадцатого — начале двадцатого века очередной владелец поместья отличился в англо-бурской войне, королева Виктория, незадолго до своей кончины, отметила его орденом Подвязки. А последний владелец по окончании Второй мировой войны разорился, содержать замок не мог, уехал искать счастья в Америку, но оказался настоящим англичанином. Свое поместье не продал, а передал в дар муниципалитету. Вот тогда здесь и открыли колледж — поначалу воспитывали молодых полицейских, а потом сменили профиль.
Теперь в западном крыле жили шестьдесят два мальчика, а в дортуарах восточного крыла — девятнадцать девочек, в том числе и Катя. Жизнь была организована так, что выбираться за пределы колледжа не было никакого интереса. Культивировались занятия любым видом спорта. На знаменитые гребные гонки восьмерок между Оксфордским и Кембриджским университетами ходили всем колледжем. И тем не менее многие мальчики и некоторые девочки систематически покуривали травку, большей частью марихуану. Однако были и уже подсевшие на иглу и, кроме героина, ничего не признававшие. Следует быть честным и отметить, что в противовес компании плейбоев имелась группа ребят, жизнь которых полностью утонула в экране монитора компьютера. Точнее сказать, в паутине Интернета. Эти ненормальные, уже балансирующие на грани сумасшествия, просиживали у компьютеров сутками. Один из них, Дэвид Милле, как-то сказал Кате в спортивном зале:
— Я теперь очень уважаю твою нацию, Кэт.
— Это почему вдруг?
— Ваши хакеры превзошли нас. Один из них взломал коды и пароли Английского банка и лишь случайно не ограбил его на пару миллионов фунтов стерлингов. Хакер сработал отлично, ошиблись члены его команды.
Катя засмеялась:
— А ты, Дэвид, насмотрелся американских дрянных фильмов и решил, что Россия кишит дураками?
— Так я никогда не думал. Но теперь русские хакеры нас обогнали.
— Догоняй, — посоветовала Катя.
Катя и Дорис, подружившись, очень скоро зажили в колледже своим замкнутым мирком. Усердно учились, изредка посещали дискотеку, никем не увлекались, а в свободные часы ходили по музеям или маленьким театрам. Однажды забрели на Бейкер-стрит, в музей Шерлока Холмса. Экспозиция особого впечатления не произвела — все выглядело подделкой и фальшивкой. Но Катя поняла, почему в общем-то простенькие и незамысловатые рассказы Конан Дойла много лет вызывают широкий интерес, а бесчисленные экранизации практически не сходят с экранов телевизора. Шерлок Холмс и доктор Ватсон, их окружение, включая злодеев, отражали Викторианскую эпоху, самый счастливый и относительно безмятежный период жизни англичан. Упорядоченный, в меру демократичный. На каждого англичанина в Индии работали десять индусов, военно-морской Королевский флот господствовал на море. Это былое имперское величие и через сто лет проявлялось во всем — в архитектуре, памятниках, в туманной Темзе и белых скалах Дувра.
Дорис после окончания колледжа собиралась помогать брату, владельцу небольшой пароходной компании. А Катя о своих перспективах умалчивала, поскольку знала, что империя отца способна проглотить десятка два таких «пароходных карликов», как у брата Дорис. Проглотить и не поперхнуться.
Дорис к своей семье, кроме брата, относилась прохладно. Ни мать, ни отец ни разу не навестили ее в колледже, и это, как поняла Катя, было в порядке вещей. А сама Катя тоже словно уже оторвалась от своего прошлого. После того как ей сообщили об исчезновении ее родителей, недели две она грустила по ним, но боль утихла, и Катя решила, что в Россию не вернется. Вскоре позвонил Дорохов и объявил, что она является наследницей громадного состояния отца. Правда, вступать в права владения предстояло не сию минуту, надо было потерпеть, пока повзрослеешь до двадцати двух лет. Сначала Катя решила: «Ну и прекрасно! Буду жить в Лондоне, открою какой-нибудь небольшой модный салон, пусть он и будет разорительным, без надежд на доходы, буду стричь купоны с акций холдинга «Гиппократ», и этого хватит на всю жизнь. Буду путешествовать по миру, а замуж если и выйду, то когда стукнет лет тридцать. С этим безобразием торопиться ни к чему».
Но Дорохов через месяц позвонил снова и очень тактично спросил:
— Катя, когда отец отправлял тебя в Англию, у вас не было с ним какого-нибудь соглашения относительно твоего будущего?
— Вы же знаете, что было, Юрий Васильевич.
— Повтори мне его, пожалуйста. Я что-то запамятовал, в чем там суть.
Старик, конечно, хитрил, все помнил, а требованием своим преследовал вполне определенную цель. Катя засмеялась и словно прочитала с листа:
— Папа хотел, чтобы я в свое время, после того как отучусь и пройду стажировку, возглавила холдинг «Гиппократ».
— Правильно, дорогая. Я полагаю, что, несмотря на изменившуюся ситуацию, ты не откажешься выполнить завет отца?
Катя ответила неожиданно для самой себя:
— Да. Не откажусь.
Дорохов откровенно обрадовался:
— Прекрасно, родная, прекрасно. Учись как следует.
— Юрий Васильевич, но до моего возвращения и начала работы в холдинге еще так много времени!
— Всего лет семь. Это, девочка моя, тебе по молодости срок в десять лет кажется гигантским. Поверь мне, это всего лишь миг! Но твердо помни, что ты обещала отцу, а сегодня и мне.
Третий раз Дорохов позвонил уже в мае. Был почему-то едва ли не официален, сказал строго, что над ней берет опекунство ее тетка Дарья Дмитриевна Муратова и что она, Катя, должна быть с тетушкой ласковой да нежной, поскольку Дарья Дмитриевна уже любит ее и готова жизнь свою положить ради успехов племянницы.
— Не нужна мне ее жизнь, — проворчала Катя.
— Я тебе сказал, нет, я тебе приказал — укоротись! Глупо сразу занимать первую боевую позицию. За что ты можешь заведомо не любить Дарью?
— Не знаю, — ответила Катя. — Я ее очень смутно помню.
— А я уверен, что вы полюбите друг друга.
— Сомневаюсь.
— Катя! — рассердился старик. — Она против всех своих желаний, через силу взялась руководить холдингом. И учти — только ради тебя! Только чтобы ты пришла в свое время на готовенькое! Она прекрасно существовала на Алтае, и я вытащил ее в Москву, можно сказать, силой!
— Юрий Васильевич, — капризно спросила Катя, — а вы сами не могли, что ли, управиться с «Гиппократом»?
— Родная моя, да ты помнишь, сколько мне лет?
— Шестьдесят два, — брякнула Катя наобум.
— Шестьдесят восемь. И если я могу чем-то еще управлять, так это инвалидной коляской.
— Вы совсем отошли от дел? — испугалась Катя.
— Не отошел. Занял пошлую позицию наблюдающего.
На этом разговор закончился, а Катя грустно подумала, что придется уезжать из Англии, к которой она уже душой прилепилась, и улетать в холодные снега России.
Она была твердо убеждена, что никто там ее не ждал с трепетом сердечного нетерпения. Смутно помнила двоюродную тетку Антонину, проживавшую в какой-то глуши, почти не помнила Дарью. Чаще всего вспоминался (когда вспоминался) Андрей Малашенко. В течение последних лет он раза три приезжал к ней, передавал деньги, оплачивал расходы Кати и ее незначительные долги. Парень был простоват, с точки зрения Кати. Но с тем большим удовольствием она прогуливала его по Лондону, от которого Андрей пришел в полный восторг. По поводу своей работы в холдинге он отвечал крайне уклончиво, и Катя пришла к выводу, что должность он там занимает незначительную и служит на посылках. А когда они прощались последний раз в аэропорту Хитроу, то поцеловались в губы. И от этого поцелуя Катю словно горячей волной обдало с головы до пяток.
Ближе к лету, когда учебный год уже шел к завершению, Катя и Дорис попытались решить вопрос летнего времяпровождения. На велосипедах они доехали до Лондона, оставили двухколесный транспорт в камере хранения вокзала Виктория, спустились в свой любимый подвал кафе «Принц Уэльский», взяли кофе с мороженым, и Дорис сказала:
— Брат дает мне на отдых две недели. А потом я буду работать в его фирме. До сентября.
— Только две недели? — огорчилась Катя.
— Да, Кэт. Брат прав. Надо уже применять свои знания на практике.
— Хорошо, Дорис, — решительно сказала Катя. — Тогда мы с тобой порезвимся две недели, а потом я тоже улечу на фирму своего отца и буду проходить практику.
Отец Кати к тому времени уже исчез в океане, но она никому в колледже об этом не говорила. Дорохов эту позицию поддержал, оплата за обучение поступала регулярно, так что эта семейная трагедия оставалась личным делом Кати, и даже Дорис о ней ничего не знала.