— Запретить частную, любительскую инициативу, Глеб Сергеевич, я, сами понимаете, не могу. Пусть ваш родственник продает клипы куда угодно. Но строго между нами, по секрету, я вам скажу: когда эта история дойдет до Музы Кораблевой, а она обязательно до нее дойдет, то Муза раздавит вашего родственника как клопа. Насколько я знаю, законы и правила борьбы в рекламном бизнесе, да и на телевидении, весьма жестоки.
— Я знаю, — вяло ответил Артемьев. — Он попробует опуститься рангом ниже. Где-нибудь в провинции потолкаться. На кабельном телевидении. Мы сможем ему хоть что-нибудь заплатить?
— Бухгалтер, ваше слово. — Даша улыбнулась Чмонину, а тот ответил решительно:
— Ни копейки! Я слишком люблю и уважаю Музу, чтоб не поддерживать ее конкурентов. Полагаю, что Муза и сама доберется до провинции.
— Вопрос закрыт? — Даша в упор посмотрела на Артемьева.
— Закрыт.
— Вот и прекрасно. Сделаем из происшедшего выводы и перейдем к текущим делам.
Текущие дела были легкоразрешимыми, расправились с ними за полчаса, после чего кабинет опустел, и Даша с облегчением перевела дух. Вот и все. Враги проявили себя. Затаили обиду, и придется приложить немало усилий, чтоб в будущем восстановить добрые отношения. Или готовить им, Сотоцкой и Артемьеву, замену, Легко сказать «менять», но на кого?!
— Она позвонила Дорохову и бегло ввела его в курс событий. В ответ старик тихо рассмеялся и сказал:
— Что тебе сказать, Даша. Видимо, это было неизбежно. Но ты не бойся, до смены этих нечестивцев дело не дойдет.
Почему?
— А потому, что они трусливы. Теперь подожмут хвост и будут по-прежнему работать усердно и даже остервенело.
— Вы так думаете?
— А куда они денутся, Даша?
Найдут какое-нибудь теплое место. Они же заработали у нас приличный авторитет. И связи наверняка есть.
— Ага. Но в другом месте им такой власти и такого жалованья, как у нас, не дадут. Все хлебные места уже давно заняты. А они оба уже не в том возрасте, чтобы все начинать сначала. Нет, Даша, ты просто потерпи, и они сами явятся к тебе с повинной.
— Будем надеяться.
Даша простилась с Дороховым и увидела, что в кабинете уже стоит Сергеев. Ответила на его приветствие и кивнула на кресло.
Сергеев сел и напряженно произнес:
— У меня не очень приятные известия, Дарья Дмитриевна.
— А я от вас иных и не жду.
— Правильно. Уж такая у меня служба.
— Так в чем проблема?
— На той неделе Артемьев и Аркадий Седых летали в Лондон. Встречались с Екатериной Муратовой. Настраивали ее против вас. Полагаю, что провели свою работу с достаточным успехом.
— Есть доказательства? — насторожилась Даша.
— Да. К сожалению. Екатерина Владимировна звонила вчера в Москву, нотариусу. Просила его зачитать текст завещания Владимира Муратова и интересовалась своими правами.
Даша помолчала и спросила лукаво:
— Я думаю, Николай Александрович, что сбор столь объемной информации обходится вам в копеечку?
Сергеев неопределенно пожал плечами:
— Когда как. Иногда подбадриваю информаторов материально, а порой работают по старинке, на советский манер — по своей совести и долгу, как они его понимают. А чаще так просто из интереса. Что уж там скрывать, Дарья Дмитриевна, русский человек любит наябедничать на соседа. Тридцать седьмой год тому яркий пример.
— Грустно это, Николай Александрович.
— Грустно, — кивнул Сергеев. — Но и то приходится признать, что такая деформация натуры человека значительно облегчает успешную работу соответствующих органов. Мою, как вы понимаете, тоже.
— А сколько вообще у вас информаторов?
— А зачем вам это знать?
— Просто интересно.
— Информаторов ровно столько, сколько необходимо для безопасности холдинга.
— Хорошо, Николай Александрович. Работайте так, как считаете нужным. Я вам полностью доверяю.
— Спасибо. — Сергеев поднялся. — И еще кое-какие пустяки, Дарья Дмитриевна. Ваш знакомый, Максим Епишин, с точки зрения вашей безопасности человек безобидный. Привлекался, правда, в юности за хулиганку, но судим не был.
— Да, приходится признать, что вы недаром едите свой хлеб, — засмеялась Даша.
— Стараюсь. Епишин живет со своей сестрой в частном доме на окраине Малаховки. Устроился на работу в той больнице, где сам лежал после аварии.
— После того как мы его сбили, — подхватила Даша. — Назовем вещи своими именами.
— Правильно. Но он не подавал никаких жалоб. Был под хмельком, перебегал дорогу там, где не положено. Пусть не забудет поставить Малашенко бутылку. Если бы не этот мастер езды сидел за рулем, то парень оставил бы свою сестру и племянников без средств к существованию.
— Он их содержит?
— Практически да.
На этом Сергеев покинул кабинет, а Даша подумала с веселой злостью: ай да секьюрити, ай да телохранители. Докладывают по инстанции, когда она ходит в туалет и с кем собирается завести роман!
Но приходилось смириться. В конце концов, и королева Великобритании не имеет права таскаться по пивным подвалам. Вот выехать в золоченой карете на дерби — другое дело. А у Даши парадные выезды предполагались разве что на теннисные соревнования, скажем, на Кубок Кремля, как это посоветовал Греф: «На тусовки ходить не надо. Но показать себя среди властей предержащих и всяких мерзких олигархов необходимо, хотя это и противно, конечно, если к теннису ты равнодушна. Там три четверти лизоблюдов в теннисе нечего не понимают».
Однако сравнивать себя с королевой Великобритании рановато.
Перед обедом Света соединила ее с рекламным агентством, и Муза весело сказала:
— Дарья, господин Артемьев приполз ко мне на четвереньках и, можно сказать, целовал мне ноги!
— Даже так?
— Фигурально. Букет хризантем преподнес. Ты что устроила ему публичную порку?
— Нет. Порку при закрытых дверях.
— Ее хватило. Правильно, Даша, мужиков, даже талантливых, время от времени надо ставить на место. Он сдал мне свои клипы, не требуя вознаграждения. Просто чтоб я их куда-нибудь подсунула, чтобы его троюродный брат показал себя и начал свою карьеру.
— Подсунешь?
— Попробую, Даша. Я ведь человек незлопамятный., Надо помочь мальчику из провинции. Я ведь тоже так начинала.
— Рада за тебя. Как работа?
— Гоним на всех парах! Уговорили сняться очень популярных актеров и актрис и даже депутата Госдумы, но имен не назову. Я суеверная.
— Когда выбросишь рекламу в эфир?
— Полагаю, что недели через полторы.
— Торопись, Муза. У нас все склады уже переполнены этой «Афро».
— Я тебя не подведу. Делаю все, что могу.
В два часа официанты сервировали стол на две персоны и украсили его бутылкой водки. Даша сказала укоризненно:
— Я просила только триста Граммов.
Официант деликатно пояснил:
— Но вы, Дарья Дмитриевна, просили хорошей, марочной водки. А такая никогда не подается в графине. Только в нераспечатанной бутылке.
Максим оказался точным человеком, появился на пороге кабинета без одной минуты двенадцать, присмотрелся и сказал одобрительно:
— Красиво живешь, подруга! Я думал, ты меня разыгрываешь, объявляя себя президентом! — глянул на накрытый стол. — Ох, а водку какую употребляешь! Такую я только на день рождения да на Рождество принимаю!
Даша присмотрелась к нему, словно в первый раз увидела. Ну что ж, чуть выше среднего роста, не красавец, но обаятелен беспредельно. Ботинки начищены до зеркального блеска, костюм далеко не новый, но сидит ладно. В руках красивая трость. Галстук, быть может, слишком яркий, праздничный. Она вдруг впервые заметила, что ладони у него узкие, пальцы длинные и тонкие, как у девушки или пианиста. Если ему уже и сорок лет, то сохранился он довольно хорошо.
— Присаживайся к столу, — пригласила Даша и спросила неожиданно: — Максим, ты, когда обуваешься, с какой ноги начинаешь туфли надевать?
Он изумился, но потом подумал и сказал:
— Да, пожалуй, с левой. Да, с левой. А почему вдруг такой странный вопрос?
— Да так, говорил мне об одной примете (один дремучий человек на Алтае.)
— Шаман, наверное? Какая примета?
— Пока не скажу.
Но я выдержал испытание с положительной оценкой?
— Да, с положительной.
— Тогда выпьем!
— Без меня.
— Да я тоже увлекаться не собираюсь. Три рюмашки. У меня ночное дежурство.
Он выпил маленькую рюмку водки, активно принялся за холодные закуски и сказал:
— Моя сестра очень хочет тебя видеть. Приглашает в гости.
— А ты ей обо мне рассказал?
— Да. Это самый близкий мне человек.
Даша насмешливо произнесла:
— Тебе не кажется, что ты слишком ретиво взялся?
— Ты уже об этом говорила. Но жизнь коротка, Даша, — убежденно ответил он. — Я, к примеру, сейчас очень жалею, что женился в девятнадцать лет, а потому у меня не было радостей разгульной молодости. Сохранял верность супруге и отошел от своих лихих друзей.
— Значит, ты ее не очень любил?
— Угадала. Началась семейная жизнь, семейные заботы. А потом мы оказались чужими людьми, я стал вольным, только уже потрепанным семейной жизнью казаком. Безалаберно прожитые годы, чего уж там.
— Не понимаю.
— Тут и понимать нечего. Человек должен в каждый период жизни строго получать то, что ему положено по возрасту. В ранней молодости — беспутно веселиться. В поздней молодости — жениться, заводить детей и создавать семью. В зрелости — работать и богатеть. А выйдешь на пенсию, живи на покое, нянчи внуков и обучай их жизни на основе наделанных тобой ошибок. У меня ничего этого, к сожалению, не получилось и не получится.
— Так уж все безнадежно? — усмехнулась Даша.
— Да нет. Когда тебя вижу, то думаю, что не все еще потеряно. Оставим мою персону. Ты-то замужем была?
— Нет. Но тебя, я думаю, интересует вопрос, сколько у меня было мужчин?
— Не очень, но интересует.
— Были. Когда училась в институте. Два раза влюбилась, и один раз просто был мой педагог, исключительно интересный человек. Он многому меня научил. Я не постель имею в виду.