Богатая и любимая — страница 50 из 65

— Так и сделаю!

Даша опустила трубку и даже позавидовала той легкости и уверенности, с какой Муза строила свои отношения с людьми. И тут же вспомнила, что сама-то она весь конец рабочей недели мучилась и решала вопрос: как бы ей обмануть свою охрану и тайно сбежать на субботу в Малаховку?! Подкупить кого-либо из них нечего было и мечтать. А сбежать и оторваться от охраны вряд ли удастся. Эти ретивые служаки могли поднять общую тревогу, и тогда Сергеев бросит на ее поиски всю команду своей службы. В конце концов эти размышления довели Дашу до злости. «Пусть следят! — решила она. — И пусть сообщают все Сергееву. Все имеют право на личную жизнь, и пусть только кто-нибудь попробует возразить!»

Приняв такое решение, она сходила в бассейн, а потом до трех утра играла в преферанс — уже без подсказок и чьей-либо помощи. Проиграла восемьсот рублей, и Валентин предложил:

— Может, простим новичку проигрыш?

— В картишки нет братишки, — проворчал Греф. Пусть учится играть. Карточный долг — святой долг.

— Знаю, знаю. Утром отдам.


Утром (в полдень) Даша проснулась в таком состоянии эйфории и восторженности, какого не могла упомнить за собой уже много лет. Накинув халат, она спустилась вниз — прыгала по ступенькам лестницы на одной ножке, словно помолодела лет до четырнадцати. На кухне Греф завтракал в полном одиночестве и поздоровался довольно мрачно. Даша ответила: «Привет!» — и Греф своим звериным чутьем тут же зафиксировал ее повышенное настроение. Взглянул подозрительно и спросил:

— Ты что такая счастливая, словно Сотоцкую похоронила?

Даша растерялась и удивленно ответила:

— А зачем мне её хоронить?

— Да так, на всякий случай. Или она тебя похоронит.

— Перестань, Греф. Не порти мне настроение.

— Не буду. Ты куда сегодня намылиться хочешь?

— Я? — фальшиво изобразила удивление Даша.

— Ты, кто еще?

— Андрей меня отвезет куда надо.

— Андрей не отвезет. Сегодня моя вахта. А к тому же он уже уехал за своей подругой.

— За Музой?

— Да. Ошалел, молокосос. Нарвался в первый раз на стопроцентную женщину и ошалел. Что самое страшное — серьезно ошалел.

— Чего тут страшного?

— Даша, ему только двадцать два стукнуло. А Музе сколько? Тридцать пять?

— Тридцать три.

— Я полагаю, что побольше.

— Греф, а ты не полагаешь, что это не твое дело?

— Напарники ничего друг от друга не скрывают. Куда мы поедем?

— В Малаховку.

— Понятно.

— Что тебе понятно?! — закипела Даша.

— Едем к господину Максиму Епишину?

— К Епишину-Епишину! Ты против?! — с вызовом спросила Даша.

— Я не против.

— А перед тем как я к нему войду, дом его осматривать будешь? Ведь так, кажется, положено по инструкции?

— У этого кролика осматривать не буду.

— Греф, — болезненно спросила Даша, — ну почему ты так презираешь людей и всех без причины готов оскорбить?

— Потому что ты всех любишь и жалеешь. А в жизни должен быть противовес. Борьба и единство противоположностей, как то трактует классическая философия.

— Греф! А какое у тебя образование?!

— Высшее, — нехотя буркнул он, — гуманитарное.

— И ты подался в охрану?!

— Здесь веселее, чем в архивах сидеть. Я исторический факультет по дурости в молодости окончил. Ладно, когда выезжаем?

— Через час примерно.

— Адрес у тебя есть?

— Само собой.

— Договоримся так. Мы проедем мимо его дома, и я остановлюсь от него в сотне метров. Чтоб не пугать твой его кавалера. И буду на том месте ждать тебя. Но если еще появятся какие-нибудь гости, то я и сам туда явлюсь. Без приглашения.

— Греф! — взмолилась Даша. — Но это простой интеллигентный человек! Он так далек от всякой уголовщины, что тут не о чем и говорить.

— Он — вполне вероятно. Но кто к нему в гости придет, того ты не знаешь.

— Но я там могу надолго задержаться!

— Да хоть до утра.

— А завтра ты напишешь рапорт Сергееву?

— Нет, — минуту подумав, ответил Греф. — Если ничего не случится, не напишу. Нашему начальнику ни к чему знать, кто и где раздевается.

— Ну и хам ты все-таки!

— А ты меня уволь. За хамство. Для Сергеева это достаточная причина.

— Не хочу я тебя увольнять. Я к тебе привыкла. Но не хами на каждом шагу. Я все-таки женщина.

— Женщина в тебе просыпается только по субботам. В остальные дни ты бизнес-вумен.

— Раз в неделю-достаточно.

На это Греф ничего не ответил, допил кофе, сказал, что сполоснет машину, с чем и вышел из кухни.

Часа в два пополудни они вкатили на «БМВ» в Малаховку. Нужную улицу нашли без труда, и Греф медленно провел машину мимо дома Максима. Притормозил на перекрестке, вышел, открыл дверцу Даше. Она насмешливо спросила:

— Ты не одуреешь, меня ожидая?

— Я люблю ждать. Всегда чего-нибудь дождешься.

Даша двинулась назад, сделала шагов сорок и издали увидела Максима, который спешил ей навстречу. Издали крикнул:

— Ты промахнулась? Я видел, как твоя машина мимо проехала!

— Так получилось.

Он легко поцеловал ее в щеку.

— Не надо лгать. Ты неопытна в этом высоком искусстве. Просто твой охранник тактичный мужик и не хотел давить нам на нервы, стоять у ворот. Пойдем, тебя ждут.

Он сказал правду — семья сестры в полном составе ждала Дашу. Стеснительная его сестра Нина, серая, согбенная старушка и двое принаряженных детей. Девочке лет восемь, мальчику лет одиннадцать, — видимо воспитанные в строгости, а потому слегка испуганные дети.

Этот же испуг, смешанный с крайне неприятной уничиженностью Нины, уже через час ставил Дашу в Неловкое положение. Нина так старалась угодить, так предупреждала каждое желание Даши, что это превращалось в назойливое приставание. По этой же причине и разговор за обедом не клеился, сколько Максим ни пытался балагурить и расшевелить компанию. Дети уткнулись в тарелки, Нина металась между кухней и Гостиной.

Дом был старый, густо пропитанный запахом русского деревянного дома. Всю обстановку можно было смело нести в музей русской мебели начала двадцатого века — тяжелые кресла, высокие напольные часы с качающимся маятником, бархатные красные портьеры на дверях и, понятно, герань на подоконниках. Создавала уют и голландская печка с изразцами, которая и нетопленая казалась теплой.

Старушка божий одуванчик (имени ее Даша не запомнила) выпила рюмочку, клюнула жареного цыпленка и словно в подпол провалилась. А вскоре точно так же исчезла Нина со своими детьми, куда пропали — неизвестно.

— Мрачновато у нас? — словно извиняясь, спросил Максим.

— У меня в Семенове примерно так же, — ответила Даша. — Тоже зимой печку топили.

— Ее для красоты оставили. Здесь давно центральное отопление.

Даша заметила, что говорили они неестественно, задавленно, и обычной открытости, легкости в общении у Максима сегодня не было. Он улыбнулся и сказал:

— Давай сменим обстановку, а заодно и настроение. Пойдем в мое личное царство.

Даша кивнула, не совсем его понимая.

«Царством» оказалась застекленная оранжерея в дальнем углу подворья. Когда Даша прошла сквозь застекленные двери, то приостановилась от удивления. Здесь было жарко, и, видимо, поэтому оранжерея была заполнена диковинными, может даже тропическими цветами, какими-то маленькими, но раскидистыми пальмами, одна стена оказалась сплошь закрыта виноградной лозой.

— И это все ты, Макс? — спросила Даша.

— Наполовину. Слева — цветы Нины, на продажу. А справа — мое, для души. Я, как только жизнь придавит так, что и не продохнуть, беру бутылку и забираюсь вон в тот угол. Немного выпью, и все кажется не таким уж скверным. Во всяком случае, на вторые сутки находишь выход из положения.

В углу, где Максим боролся с невзгодами жизни, стояла узкая кушетка с подушкой и пледом. Над кушеткой — бронзовое бра, рядом маленький столик и кресло. Максим словно из воздуха изъял бутылку шампанского, два бокала и предложил, кивнув на кресло:

— Садись.

Даша ответила нервно и не узнавая своего голоса:

— Я хочу лечь.

— Да? — Он вздрогнул и выронил из рук бокал, который раскололся на кафельной плитке пола.

— Да, — внятно повторила Даша. — Я хочу лечь.

И, не договорив, скинула через голову платье, нырнула под плед и позвала:

— Иди сюда. Ко мне.


В ранних сумерках Максим проводил ее до калитки, они обнялись, постояли, застыв на минуту, Даша сказала ему на ухо:

— Я пойду, Макс. Не провожай, лишние контакты со зверьем, как ты мою охрану называешь, тебе противопоказаны.

— Тебе, как я думаю, наверное, тоже. Одна у меня радость, Дарья, что это у тебя не будет продолжаться вечно.

— Почему?

— Сама сказала. Вернется твоя племянница, войдет в курс дела, и ты освободишься. Так что ждать мне осталось всего семь лет. Я подожду.

Даша улыбнулась, кивнула и сумеречной улицей пошла к перекрестку.

Греф занимался основным делом охранника — дремал на откинутом кресле автомобиля. Но едва Даша коснулась ручки дверцы, он открыл глаза, сел прямо и запустил двигатель.

Они ни словом не перекинулись всю обратную дорогу. Каждый ушел в себя. Даша не могла разобраться в своих внутренних ощущениях. На душе было тепло и приятно, но как-то пусто. Она и сама не понимала, почему ей не захотелось остаться у Максима до утра.

Они уже вкатили в предупредительно открытые Валентином ворота, и мерзавец Греф, уже научившийся считывать невысказанные мысли Даши, процедил сквозь зубы:

— А что же ты там до утра не осталась? Я бы подождал.

— Боялась, что ты замерзнешь.

Параллелепипед бассейна был освещен. Оттуда сквозь стекла доносилась громкая музыка, шторы не были задернуты. Малашенко и Муза наслаждались жизнью в полной мере.

— Я вахту сдал, — сказал Греф. — Завтра тебя возит Андрей.

— Я знаю. Зачем ты мне об этом сообщаешь?

— Я уеду в Москву до полудня понедельника. Приеду в офис.

— В свой гарем? — улыбнулась Даша.