— А как же?! Но у отца все равно останутся могучие, нужные связи! Его так просто не свалишь! А я для вас на все готов.
Даша усмехнулась:
— Ну тогда перестреляй всех моих врагов — и будем друзьями. Слабо, Аркадий?
Он вытаращил свои и без того огромные глаза, но ответить не успел, точнее сказать, не осмелился — по лестнице поднимался Греф, который остановился посреди пролета и произнес:
— Дарья Дмитриевна, вы опаздываете только на две минуты, а нужно выдержать еще три.
— Зачем?
— Так положено, — ровно ответил Греф. — Акционеры должны понять, с кем будут иметь беседу. Владимир Дмитриевич иногда их и по сорок минут мариновал. Но это уж слишком.
— Хорошо, пойдем курнем где-нибудь.
— Этажом ниже.
Греф предложил сигарету и щелкнул зажигалкой. Даша прикурила, спросила напряженно:
— Сколько их там собралось общим числом?
— Пятьдесят три человека.
— Это все?
— Нет, не прибыли восемь.
— И в этом случае маловато что-то.
— Мелких владельцев акций еще человек сто. Но они ничего не решают. Свои права доверяют тем, кому считают нужным.
— Но у них, я знаю, около двенадцати процентов акций. Если их кто-то скупит и приложит к своим, все-таки получится сила.
Греф неторопливо проговорил:
— Дарья Дмитриевна, что же вам никто еще не разъяснил, что де-юре наш холдинг — общество открытого типа. А де-факто дело налажено так, что мы для незваных и пришлых закрыты наглухо. Они, конечно, могут перехватить какие-то случайные акции, но с этой чепухой и считаться ни к чему. Исходите из одного факта: общее собрание акционеров может заблокировать любое предложение президента, если они при голосовании наберут пятьдесят один процент плюс один голос от состава присутствующих. Пополам напополам — в вашу пользу.
— Я все это прекрасно знаю. Но спасибо за участие, Греф.
— Не допускайте до голосования.
— Почему?
— Вы проигрываете уже на старте. Девяносто процентов акционеров мужчины. И они нутром своим и кишками, не отдавая себе отчета, будут сопротивляться тому, чтобы команду над ними приняла женщина. Да еще к тому же бесстыдно молодая.
— Понятно. Хотя веселее Не стало.
— Катя пришла?
— Да. Ее представит Шемякин.
— Это хорошо. Но осторожней. Она может оказаться либо очень сильным козырем в игре, либо наоборот — приведет и вас, и себя к поражению. Я бы ее на сцену не выпускал. Рано.
— Что ты каркаешь?! Беду накличешь!
— Беда уже над тобой топором на волоске висит! Аркашка Седых доложил, что его папаша горит?
— Да. На пенсию его провожают.
— Если бы так, — криво усмехнулся Греф. — На него прокуратура бочку катит. И не загремел бы папенька Седых в места не столь отдаленные, но весьма некомфортные.
— Холдинга это коснется?
— Только в том смысле, что лишимся поддержки власти. Кое-что останется, но рангом помельче.
— Греф, а ты-то что нервничаешь? С твоей квалификацией! Ну подвергнут нас с Екатериной остракизму. Даже если как-то заставят продать акции и мы покинем холдинг. Так ведь тебя-то приставят к новому президенту! Не все тебе равно, чье тело охранять?
Греф перекосился так, что его ястребиное лицо более стало смахивать на морду бульдога:
— Мне красивое тело охранять приятнее.
— Пошли. — Даша глянула на часы. — Выдержали семь минут.
— Достаточно. Для первого раза. Вперед и с песней. Дать тебе по пятой точке на счастье, у меня рука легкая?
— Давай, — безнадежно ответила Даша.
Греф сильно заблуждался, считая свою руку легкой. Даша аж подпрыгнула от доброй плюхи, ойкнула и побежала в зал заседаний.
Даже через две недели Даше еще снилась та свирепая мясорубка, которую ей устроили акционеры.
Началось все мило и даже торжественно. Шемякин представил Дашу, потом — Катю. Им похлопали вполне дружелюбно. Но едва Сотоцкая прочла лишь треть своего отчетного доклада по результатам полугодия, как с первых рядов поднялся очень высокий, тощий человек и выкрикнул громко:
— Лидия Павловна! Перестаньте нам мозги мылить! Результат один! Мы в состоянии стагнации! На бирже наши акции в лучшем случае топчутся на месте. И есть, тенденция к падению их цены!
— Павел Михайлович! — возмутилась Сотоцкая с фальшивыми нотками в голосе. — Дайте же дочитать!
— Чего там читать?! Все и так ясно. Мы хотим выслушать нового президента! В той или иной форме она руководит холдингом почти год! И никаких новшеств мы не видим! А они нужны!
И тут Сотоцкая без борьбы покинула трибуну! А Шемякин растерялся, не успел взять управление собранием в свои руки. Со всех сторон послышались предложения:
— Пусть выступит президент!
— Мадам Муратовой слово!
— А что, правда, что через пару лет холдингом будет руководить эта девочка, дочь Владимира Дмитриевича?! Даже до такого доживем?!
Кто-то смеялся, кто-то попросту скандировал, будто на митинге:
— Президента на трибуну!
Президента на трибуну!
И совершенно неожиданно посреди зала развернули белую ленту-транспарант с надписью: «Сибирь требует изменения учредительного устава!»
Сотоцкая проскочила мимо стола на сцене, за которым сидели Шемякин, Даша и Катя, и тут же оказалась в гуще зала. Как оценить этот демарш, Даша не успела обдумать. Шемякин повернулся к ней и выдавил, заикаясь:
— Дарья Дмитриевна, вам придется на трибуну. Даша встала, но к трибуне подойти опоздала. Кругленький человечек, только макушка над обрезом трибуны виднелась, выхватил из кармана приготовленные листочки текста и бойко залопотал в микрофон:
— Коллектив дочерних предприятий холдинга «Гиппократ» южных областей России на общем собрании принял решение оказать недоверие президенту холдинга Дарье Дмитриевне Муратовой! За период ее управления…
Но и его погнали с трибуны.
— Замолчи, прихлебатель! Не тебе оказывать недоверие, лизоблюд!
— Менять учредительный устав, а только потом толковать о доверии!
Даша почувствовала, как глухая волна ярости подавила ее сознание. То же было в школе, когда перепившиеся девятиклассники принялись громить химическую лабораторию. Но там с помощью Филимона мальчишек просто вышибли за пределы школы, применяя физические методы воздействия.
Она подошла к трибуне и процедила в лицо круглому человечку:
— Пошел вон.
В зале ее, конечно, не услышали, но то, с каким испугом несостоявшийся оратор слетел со сцены, впечатление произвело. Пошумели еще минуту и слегка примолкли. Она заговорила:
— Я не собираюсь оправдываться перед вами в своих действиях. Прошло всего два месяца. И не передергивайте, когда хотите повесить на меня отчет за целый год. Мне рано перед вами отчитываться. Да вы этого и не стоите!
Она примолкла, и в полной тишине прозвучал вопрос:
— Почему не стоим, Дарья Дмитриевна?
— Потому что вы явились сюда не найти общие позиции, а сговорились, видимо, поменять учредительный устав. Попробуйте проделать этот трюк. Я даже подскажу, как он будет укладываться в рамках нашего учредительного устава. Для начала следует набрать факты моей плохой работы. Потом голосованием выразить мне недоверие. Потом добиться изменения в уставе и после проведения этой операции опять голосованием сместить президента с должности. А новым голосованием, после изменения устава, — выбрать нового президента. Вот в таком случае это получится более или менее по закону. Но я убеждена, что этот бунт, по-другому ситуацию не определишь, будет продолжаться не одну неделю и не один месяц. По той простой причине, что вы разобщены. Различные группы готовы перегрызть горло друг другу, не убеждайте меня в обратном. И объединяла вас воедино, создавая общую атмосферу дружной работы, только воля моего брата и устав, который вы приняли. Ваши крики и лозунги ничего конкретного мне не говорят. — И неожиданно выкрикнула жестко: — Тайм-аут! На тридцать минут! Попробуйте сговориться, выработать общую программу! Отдельные предложения обсуждаться не будут! Или мы все вместе, или разлетаемся в разные стороны!
Даша произнесла всю свою речь на едином дыхании. Захлебнулась, соскочила с трибуны и вышла в коридор.
Катя догнала ее только на лестничной площадке. Девочка побледнела, в ее глазах смешались восхищение и испуг:
— Тетка, ты отважная, тетка! Ты лихо рискуешь!
— А что еще делать?
— А если проиграешь?
— Другого выхода нет, — нервно ответила Даша. — Либо они нас подомнут, либо мы их.
— Но у нас такой солидный пакет акций!
— Слабый аргумент. Если игра пойдет всерьез, они объединятся под одним флагом и общее количество акций превысит наши с тобой и Дорохова.
— Но они могут объединиться только для виду, на время! А потом каждый выдернет свои, кровные.
— Правильно. Но такой ход не криминал. Пойдем в кафе на улице, там подают почти настоящий кофе капучино.
На выходе их перехватил Сергеев. Придержал Дашу, сказал одобрительно:
— Я слышал по трансляции, что у вас там происходит. Не волнуйтесь, я эту публику хорошо знаю. Они никогда не станут под один флаг. Скорее загрызут друг друга, как пауки в банке. Придерживайтесь и дальше атакующей позиции.
— Попробую.
Едва они ступили на тротуар, как за спиной появился Греф. Дошли до кафе и взяли по чашке бурды с пеной, местный капучино оказался карикатурой на кофе, Катя сказала нерешительно:
— Я тоже хотела выступить. Сказать что-нибудь об отце, о себе, о тебе. Почему ты не объяснила, что восемь месяцев училась как проклятая?
— Они и так об этом знают, можешь мне поверить.
Греф пил минеральную воду у стойки бара. Стоял к ним спиной. Но Даша быстро определила, что он видит их и входную дверь в зеркале на стенке бара.
Даша произнесла сосредоточенно:
— Я думаю, что тебе нужно что-то сказать. Но не пытайся понравиться. Собрались люди, кто прошел жестокую школу борьбы. К ним не подлижешься. Если есть оригинальные идеи — выскажи или соври покрасивее. Нет, молчи.
Неожиданно Даша перестала слышать, что говорила Катя. Кроме того, не понимала, почему здесь сидит. Потом пришло соображение, ч