то она потеряла свое «я», не ощущает себя человеком и смотрит на себя будто бы со стороны. Кто-то другой в ее облике ругался недавно на трибуне, а теперь пил кофе. Быть может, именно такой ступор китайцы называют «потерять лицо». После этого потерпевшему ничего не остается, как вешаться. Ощущение было чудовищным, она с трудом осознала, что превратилась в зомби. Через несколько секунд она натолкнулась на настороженный взгляд Грефа и — пришла в себя.
Молча они допили кофе, повторили заказ и через тридцать пять минут вернулись в зал.
Катя села к столу, рядом с поникшим Шемякиным, а Даша уверенно вскарабкалась на трибуну. Щелкнула пальцами по микрофону, спросила:
— С чего начнем второй тайм?
Встал опять же тот же тощий и очень длинный мужчина, произнес уверенно, но помягче, нежели в первом выступлении:
— Дарья Дмитриевна, мы принимаем ваше предложение. Будем голосовать.
— Предложений было несколько. С какого желаете начать? — перебила Даша.
— Я полагаю, что с изменения устава.
Нет, сговориться в перерыв им не удалось! Часть зала возмущенно закричала:
— Какие изменения?! Прямо с недоверия президенту!
— А уж потом мы будем знать, что делать с уставом!
Даша вызывающе рассмеялась в микрофон:
— Я вижу, что согласия нет! Может, монету кинем — орел-решка, — что пойдет первым?!
— По очереди! — пропищал кругленький человечек, вытолкнутый с трибуны. — Первое голосование за изменение устава. А второе — недоверие президенту.
— Какова будет система голосования? — не останавливалась Даша. — Надо было удерживать темп и не дать собравшимся отвлечься.
Ответили в дюжину голосов:
— Открытая система! Как при Муратове.
— Побеждает предложение того, кто набирает половину голосов плюс один!
— Пусть так, — тут же согласилась Даша. — Кто будет считать голоса?
И к этому никто не подготовился! Единый руководящий центр так и не выбрали, не говоря уж о лидере! Все правильно, — всезнающий Сергеев, прав, как всегда.
— Хорошо. — Даша позвала Катю: — Екатерина Владимировна, я вас попрошу, пригласите секретарей Аню и Свету, попросим их провести подсчет голосов.
Ходить за ними не пришлось. Обе оказались у приоткрытых дверей зала и вошли, ничем не смущаясь.
Даша перевела дыхание и громко произнесла:
— Первым проходит предложение об изменении в уставе. Кто за изменения?!
В частоколе взметнувшихся рук определить было невозможно, какая часть зала голосовала «за», Аня и Света скользили вдоль рядов и громко вели подсчет. На все про все ушло минуты три. Света сделала запись в блокноте, вырвала листок и подала его Шемякину.
— Кто против?!
Опять лес рук, и опять не видно перевеса в ту или иную строну. Еще раз произвели подсчет.
Шемякин принял второй листок, подошел к трибуне, слегка отодвинул Дашу от микрофона, произнес суконным голосом:
— За перемены в уставе — тридцать семь голосов. Против изменений — сорок один!
На несколько секунд вспыхнули недовольные выкрики, но тут же осели.
Шемякин пришел в себя, взбодрился и произнес в микрофон уверенно, на повышенных тонах:
— Господа, я полагаю, что при возникшей ситуации голосование по недоверию президенту теряет всякий смысл. Даже утвержденное недоверие ничего не даст. Кроме формальности.
На этот раз тощий и длинный оппонент посчитал нужным выйти к трибуне и произнести в микрофон уже без вызова:
— Я предлагаю такой компромисс, Дарья Дмитриевна, я думаю, что вы примете мое предложение. Проголосуем за то, что мы даем вам ровно год. Либо вы проявите себя и мы выйдем из стагнации, либо вы добровольно покинете кресло президента. Голосуем?
— Не надо, — обрезала Даша. — Я принимаю ваше предложение. Ровно год — ни днем больше, ни днем Меньше.
Аплодисменты поначалу были жидкими, но постепенно набрали силу, и акционеры один за другим встали со своих кресел.
Даша сошла с трибуны, наклонилась над Катей и быстро спросила:
— Будешь выступать?
— Нет, тетка. Я могу все испортить. Ты и так выиграла.
В проходе между креслами поднялась рослая женщина с крупными, грубоватыми, по-своему красивыми чертами лица. Произнесла без напора, без вызова:
— Дарья Дмитриевна, коль скоро мы здесь собрались и даже укрепили дружеские отношения и поскандалили, как положено в хорошей семье, то теперь хотелось бы услышать несколько слов о вашей программе. Вы согласны, что холдинг уже более полугода буксует на месте? Надо что-то делать. Я очень уважаю вашего брата, но Теперь уже стало очевидным, что прежние методы управления устарели.
— Согласна. Полная новая программа еще не выработана. В течение месяца каждый получит ее. Пока я могу лишь сообщить о некоторых основных предложениях.
Собрание перетекло в относительно спокойное русло. Предложения Даши не столько критиковали, сколько поправляли.
Как ни странно, но вопрос о производстве «Афро» не вызвал споров. Это была заслуга Артемьева. Поднялся на трибуну, замучил собрание сложной терминологией и никому не понятными фармацевтическими формулами.
Через четыре часа Даша вымоталась до состояния полного бессилия.
Когда она возвращалась в свой кабинет длинными коридорами офиса, то ей казалось, что ее шатает и качает, словно матроса на палубе в жестокий шторм.
В приемную она вошла вместе с официантами, доставившими поздний обед. Расторопные ребята узнали про затянувшееся собрание и ждали своего часа. Даша рассеянно поздоровалась с ними, а секретаршам сказала:
— Девочки, я хочу пару часов побыть одна. Отключите всю связь, никого не пускайте и где-нибудь пообедайте. Деньги у вас есть?
— Есть, — ответили обе, с сочувствием глядя на Дату.
Официанты тоже чутко уловили настроение очень выгодной клиентки, молча и на пределе ловкости быстро сервировали стол и тут же исчезли. Даша присела на диван, опустила голову на руки и попыталась дать хоть какую-то оценку завершившемуся собранию. Победа или поражение? Скорее все-таки победа. Хотя бы формальная победа на год. Она услышала, как стукнула дверь кабинета, и раздраженно подняла голову.
Оказалось, что вошел Аркадий Седых. А может быть, и не он, поскольку парень был неузнаваем. Испуганная гримаса сводила судорогой его лицо, а голос дрожал, когда он пролепетал, заикаясь:
— Дарья Дмитриевна. Я погиб. Мы погибли.
— Когда? — нелепо спросила Даша.
— Сегодня. Моего отца, моего папу увезли в прокуратуру!
— Прокуратура еще не тюрьма. — Она встала, понимая, что и сама говорит вздор. Положила руку на плечо Аркадия и закончила: — Не бойся. В твоей судьбе в холдинге для тебя ничто не изменится.
На его глаза навернулись слезы, и Даша остро почувствовала, что этот херувимчик стал еще красивее, хотя и казалось, что дальше уже некуда.
— Правда? — задрожав, спросил он. — Вы меня не продадите?
— Нет.
Совершенно неожиданно он обхватил Дашу за бедра и опрокинул на диван. Его руки лихорадочно сжимали и гладили ее тело, скользнули под юбку, рот впился в губы Даши. Она еще слабо сопротивлялась, но громадные глаза Аркадия, наполненные слезами, казалось, проникали ей в мозг. Аркадий задрал ей юбку, повозился со своими брюками и навалился на нее, придавив к кожаному дивану. Тело у него было легким и жарким. Даша обняла его за шею и закрыла глаза. Подумала: «Пусть так. Слишком красив. Такое тоже должно быть в жизни».
Аркадий мягко сжал ее грудь, сделал несколько движений всем телом, рванулся, выдавил стон и — скатился на пол. Потом сел и опустил голову на колени. Минута прошла в молчании, Аркадий поднял заплаканное лицо:
— Это от страха, Даша. От нервов. Я очень испугался и потому…
— Ничего, — спокойно ответила она. — Такое бывает. Не пугайся. Теперь ступай.
— Я позвоню, — заторопился он. — Я к вам приеду на дачу. Мы не можем расстаться просто так. Никогда!
— Ступай.
Дверь за Аркадием закрылась, Даша поднялась с дивана в полном недоумении. Она так и не могла понять: было ли хоть что-нибудь или ничего не получилось вовсе?! Она еще не успела полностью привести себя в порядок, как дверь без стука приоткрылась и Греф, резанув по Даше косым взглядом, проворчал рассерженно:
— Вся связь отключена, секретарш нет на месте. Что происходит, Дарья Дмитриевна?
— Ничего. Убирайся.
Он жестко прихлопнул двери, а Даша прошла в маленькую душевую кабину при комнате отдыха и долго стояла под теплыми струями воды.
Когда официанты пришли за посудой, старший из них сказал осуждающе:
— Вы ничего не ели, Дарья Дмитриевна. Разве сегодня вам ничего не понравилось?
— Нет аппетита. Уберите все и оставьте бутылку водки. Если есть с собой?
— У нас всегда все есть для клиента.
Селектор, все телефоны молчали. Дашу никто не тревожил.
Когда Греф в седьмом часу вечера заглянул в кабинет, то обнаружил президента распластавшейся на диване — категорически пьяной. Дверцы бара, встроенного в стену, были распахнуты, возле дивана кроме бутылки водки валялись еще с полдюжины любимого Дашей Кьянти. Она смотрела на Грефа мутными глазами, вряд ли его видела, пыталась что-то сказать, но Греф знал, что она и «мама» не выговорит. Однако собралась с силами, на миг очнулась и промямлила:
— Садись, Греф… Поболтай со мной… Ты для меня, зверь кровавый, оказался самым близким, нет, верным человеком.
И тут же вновь осоловела.
Он вернулся в приемную, сел в кресло и попросил:
— Света, Аня, сделайте мне чашку кофе покрепче.
Аня кинулась к кофеварке и замерла, когда Греф заговорил:
— Скажите-ка мне честно, девочки. Сколько голосов вы накинули Дарье Дмитриевне при голосовании?
Секретарши растерялись и смотрели на него испуганными глазами.
— Нисколько, — с трудом прошептала Света.
— Шесть, — твердо ответил Греф. — И обеспечили победу. Хотите, я предъявлю фактические доказательства?
Девочки не отвечали. Греф вытащил из нагрудного кармана две цветные фотографии, сделанные камерой «Поляроид». Проговорил без выражения: