– Он может быть у де Витта.
– Нет. Кортланд был бы последним человеком, которому отец его доверил. Это строго между нами.
– Я посмотрю. Это займет какое-то время.
– Мартин, этот документ мне н е о б х о д и м.
– Дорожный рапорт? Почему?
– Просто поищи его, ладно?
– Знаешь, у мисс Уолден могут быть какие-то его бумаги. Вполне возможно… – Букер осекся на середине фразы, потрясенный выражением лица Роберта. Такого лица он никогда не видел, даже загар Роберта внезапно потускнел, и его кожа приобрела желтоватый оттенок. На долю секунды Роберт и с п у г а л с я, был почти в ужасе. Затем взял себя в руки, что, похоже, потребовало от него больших усилий, поднес к губам сигарету, глубоко затянулся. У него вырвался смешок – краткий, отрывистый смешок, без всякого намека на юмор.
– Нет, – сказал он. – Я не могу поверить, что даже отец был способен на э т о. Это семейное дело, Мартин. Отец бы все сохранил в кругу семьи.
Букеру подумалось, что с точки зрения Артура Баннермэна Алекса и б ы л а членом семьи, и, между прочим, более достойным доверия, чем Роберт, но он решил, что разумнее будет этого не высказывать.
– Как мило, что ты пришла повидаться со мной, – сладким голосом сказала Брук.
Она сидела, как на иллюстрациях к Эмили Пост – колени плотно сжаты, скромные черные кожаные туфли на высоком каблуке стоят параллельно и чуть соприкасаются.
Несмотря на свой рост, Брук была сложена скорее как птица, с изящным, хрупким костяком, так что казалось чудом, как она вообще может ходить. Как она пережила детство в аристократической закрытой школе, с хоккеем на траве, уроками верховой езды и гимнастики, и умудрилась сохранить такие совершенные, узкие лодыжки, оставалось тайной генетики. Каждая кость в ее теле казалась до прозрачности хрупкой, как старинный фарфор, и столь же безупречно вылепленный. Ее пронзительные глаза были нефритово-зеленого цвета, и слишком близко посажены. Красотой она не отличалась: крупный прямой нос и узкие губы придавали ее лицу пуританскую суровость, и это подчеркивалось тем, что свои светлые волосы она стригла коротко, почти по-мужски.
– Я собиралась позвонить тебе с тех пор, как мы встретились, – начала Алекса.
Брук обнажила мелкие безупречные зубы в том, что у нее долженствовало означать улыбку.
– Рада, что ты это сделала. – И добавила: – Наконец.
– Я была занята.
– Да, похоже на то. Однако, нельзя быть слишком занятой, чтобы не вспомнить старых друзей, правда?
– Мы не были подругами, когда расставались.
– Между нами произшло недопонимание, Алекса, дорогая. Признаю, что я с л е г к а вышла из себя. Так же, как и ты. Но я не держу на тебя зла.
Алекса улыбнулась в ответ, дабы подчеркнуть, что она тоже способна понять и простить, хотя по правде, предпочла бы лучше иметь дело с гремучей змеей, чем с Брук Кэбот. Между ними не было ни малейшего недопонимания, не было и ссоры между подругами. Хорошие манеры и белые перчатки Брук не мешали ей вести дела железной рукой, и когда Алекса уходила от нее, она использовала все возможные угрозы – угрозы, которые Алекса воспринимала серьезно, как тогда, так и теперь.
Как тогда, так и теперь Брук была холодной, деловитой и властной, настолько истинной леди во всех отношениях, что сомнения Алексы относительно предложенной работы казались не только неразумными, но просто постыдными. Офис Брук выглядел первоклассным агентством по найму, начиная от матерински заботливой дежурной, царившей в элегантно обставленной приемной, и до впечатляющих рядов бледно-розовых шкафов для документации – впоследствии Алекса обнаружила, что они пусты, поскольку Брук не считала возможным хранить деловые бумаги там, где их кто-то мог увидеть.
Алекса недолгое время прослужила у нее "эскортом", когда поняла, что денег, заработанных в качестве модели, не хватает, чтобы вносить свою долю за квартиру, которую она снимала вместе с другой девушкой. Идею эту предложила соседка. Алекса не соглашалась несколько недель, когда, наконец, сделав выбор между работой "эскортом" и возвращением домой, она облачилась в свой самый респектабельный наряд – юбку в складку, блузку с высоким воротником и твидовый жакет – костюм, в котором она могла бы провести уик-энд в каком-нибудь загородном имении, если б ее кто-то туда пригласил, и поднялась на два пролета в офис "Социального реестра" для предварительного собеседования.
Брук умела представлять свой бизнес как своего рода социальную службу, миссию, призванную спасти одиноких богачей от одиночества в их гостиничных номерах или квартирах, где им нечего делать, кроме как напиваться или смотреть по телевизору порнографические фильмы, что наносит ущерб как их здоровью, так и нравственности. В конце концов, какой вред от того, чтобы сходить пообедать вместе с очаровательным джентльменом из Токио, или Дубая, или Форт-Уорта? Мужчины не любят показываться в свете в одиночестве, это общеизвестно, и "Социальный реестр" предоставляет тщательно подобранных спутниц тщательно подобранной клиентуре – Брук подчеркнула, что ее клиенты выбираются так же заботливо, как и сотрудницы, принимаются только по рекомендации по меньшей мере двух постоянных клиентов, и только после обстоятельной беседы с самой Брук. "Наши клиенты понимают, что у нас служба с о п р о в о ж д е н и я", – твердо сказала она, глядя прямо в глаза Алексы. – " Не больше и не меньше".
Это было гораздо больше – работать на Брук, обнаружила Алекса, было все равно, что ступить в звериную ловушку, где лишь один вход и никакого выхода. Брук обладала не только обаянием, но и инстинктивной способностью находить и использовать ваши слабые стороны, каковы бы они ни были, как бы вы ни старались их скрыть, странным талантом взывать к вашей верности, пусть у вас таковой не было и в помине, так же, как аристократическим умением заставить выглядеть и чувствовать себя дураками тех, кто противоречил ей, или хотя бы задавал ей вопросы.
Алекса боялась ее тогда и еще больше боялась ее сейчас. Она бросила пристальный взгляд на Брук, с ее сладкой улыбкой и холодными зелеными глазами, изящно расположившуюся у стены, увешанной портретами и гравюрами, изображавшими первых Кэботов, напомнила себе, что о н а – вдова покойного Артура Баннермэна, который, как никто другой, научил ее смотреть на весь остальной мир прямо в глаза, не моргая. Баннермэны, говорил он, никогда не ходят вокруг да около – а разве она теперь не принадлежит к Баннермэнам?
– Я тоже не держу зла, – твердо сказала она. – Ты говорила, что если я уйду от тебя, ты заставишь меня пожалеть об этом. Я нисколько не пожалела. И я припоминаю, что ты обещала уничтожить меня, если я не буду делать то, чего ты от меня хочешь. Это в точности твое выражение. "Уничтожу, чего бы это ни стоило,"– сказала ты.
– Не помню, чтоб говорила что-нибудь подобное. Это совсем на меня не похоже.
– Тогда у тебя очень избирательная память. В любом случае это не имеет значения. Это дела прошлые. А меня заботит настоящее.
– Не понимаю, о чем ты толкуешь.
– Уверена, что понимаешь. Я думаю, ты бережешь то, что знаешь обо мне для того, кто предложит самую высокую цену. Скорее всего, это будет Роберт Баннермэн. Или газеты? Но я не верю, чтобы обращалась к газетчикам, правда ведь? Хватило и одного слова Роберту, возможно даже намека. Интересно, что он способен предложить тебе взамен?
– У тебя очень грязный образ мыслей, Алекса. Я потрясена.
– Сомневаюсь. Если газетчики раскопают, что я работала на тебя, то они узнают и о тебе также. Мы вместе появимся на первых полосах. Этого ты не захочешь. Поэтому остается Роберт.
Брук бросила на нее высокомерный взгляд.
– Мне нечего скрывать. Я давно продала "Социальный реестр" и не имею ни с кем никаких связей. Конечно, я сохранила несколько досье, просто, чтобы чувствовать себя в безопасности. На тех, кто на меня работал и так далее.
– Ясно. Однако, я слышала, ты все еще в деле.
– Да, у меня есть некоторые деловые проекты различного рода. Ничто из них тебя не касается.
– Может быть. А может быть, и нет. Ты всегда лучше разбиралась в бизнесе, чем я. Тот прелестный маленький особняк, который ты арендуешь на востоке 51 – стрит, например, – три этажа и офис – ты ведь платишь за него очень дешево.
Брук улыбнулась, на сей раз не обнажив зубов. Подобной улыбкой можно было бы резать лед.
– Не понимаю, к чему ты об этом заговорила.
Алекса достала из сумочки листок бумаги. Она попросила Рота об услуге, и тот ее оказал.
– Здесь, конечно, многовато телефонных линий. Уж не руководишь ли ты одной из телефонных служб? Секс по телефону? Полагаю. этим объясняется название "Корпорация "Услышанная мольба". Наверное, перевезти оттуда все оборудование будет страшно дорого. И ты никогда не найдешь нужное тебе помещение, с таким укромным расположением, за те деньги, что ты сейчас платишь – при нынешних арендных ценах.
– Я отказываюсь понять, к чему ты клонишь.
– Я просто пытаюсь растолковать, что у тебя новый домовладелец.
– Как это?
– Предыдущий владелец здания только что его продал.
– Кому?
Алекса заглянула в записку Дэвида Рота.
– "Довайдел корпорейшен", операции с недвижимостью, если тебе это что-то говорит.
– "Довайдел"? – Брук подняла безупречно подведенные брови. – Какая странная фамилия. Не понимаю, какое это ко мне имеет отношение. Дома то и дело меняют владельцев. И у меня прекрасный арендный договор.
– Да? Там есть условия, относительно целей, для которых предназначено здание. Мелким шрифтом, на третьей странице. Договор аннулируется, если съемщик использует помещение "для нелегальных и аморальных целей". Не знаю, какое соглашение ты заключила с предыдущим владельцем, но нынешний может не захотеть его продлить.
– А кто он?
– Просто скажем, что он мой друг.
– Ясно. – Лицо Брук отразило широкую гамму эмоций, ни одна из которых выглядела особенно приятной. Наконец, она остановилась на благостной улыбке. – Ты всегда была умнее, чем выглядела. Мне следовало бы помнить. Вот почему я так расстроилась, когда ты ушла. Если я правильно поняла, ты угрожаешь выбросить меня из бизнеса?