– О, я просто ходила к Флориану, – прошептала она в ответ Энджел. – Думаю, что это жара не дает мне покоя. – Но когда она зачерпнула свою granita, она попыталась представить себе опять, что это Фелипе сидит напротив нее, улыбаясь своей едва уловимой, уверенной, насмешливой улыбкой, говоря ей, что она красива, как женщины на полотнах Тициана, и целуя ее пальцы слегка прохладными крепкими губами. И она просто не могла дождаться, когда наступит завтрашний полдень.
Поппи примерила маленький кремовый жакет и табачного цвета юбку, которые мадам Моне выполнила по дизайну Вёрса, но Поппи это показалось слишком изощренным и вычурным. Отложив их в сторону, она надела желтое платье с рюшами, сшитое мисс Мэтьюс и с отчаянием подумала, что в нем она выглядит слишком молоденькой! Простая белая шелковая блуза и темно-зеленая юбка было единственным, что показалось ей подходящим. Поппи быстро привела в порядок свою прическу, обуздав волосы бесчисленным количеством заколок и шпилек. Она опаздывает! – подумала Поппи и устремилась в самую гущу тихого венецианского полдня – вдоль тенистых аллей и через маленькие игрушечные мостики, откидывая назад мятежные прядки рыжих волос, которые падали ей на глаза и скользили по щекам, уже влажным от пота.
Часы на башне уже показывали десять минут четвертого, когда она с разбегу влетела на Пьяццу, нервно приглаживая свои непокорные волосы. Внезапно она остановилась на бегу и попыталась придать своей походке чинный вид. С замирающим сердцем она заглянула сквозь стеклянные двери чайной Флориана, а потом зашла внутрь.
– Поппи! Я так рад! А я уже думал, что вы не придете!
Зеленоватые глаза Фелипе смотрели с такой искренностью, когда он взял ее руку в свои, глядя на нее так, словно она была самая удивительная и прекрасная девушка на свете. Опять Поппи почувствовала, что очутилась в особом, избранном мире, где существовали только она и он. Неотрывно глядя на него, она проговорила смущенно:
– Извините, я опоздала. И по самой глупой причине… Я просто не могла решить, что мне надеть.
Они сели за тот же столик… Их столик, – подумала Поппи, когда Фелипе подозвал вчерашнего официанта с черными бакенбардами и заказал una granita cioccolata per la bella signorina.
– Я была вчера вечером здесь, на Пьяцце, – сказала она застенчиво. – Я искала вас…
– Ах, как жаль, что я не знал! – воскликнул Фелипе. – Вчера вечером я обедал со своим дядей на загородной вилле. Это мое убежище, где я могу изредка спасаться от летнего венецианского зноя. Это сказочное место, Поппи. Там самые красивые в мире сады – с чудесными фонтанами, водопадами и потаенными гротами. И в один прекрасный день, – добавил он гордо, – вилла, эти райские сады и все поместье будут моими.
Он не рассказал ей сущий пустяк – то, что эти сады Эдема, разбитые его предками, разрослись и были запущены, что обширные земли поместья, с разбросанными на них ветхими домишками, фермами и виноградниками, были абсолютно непродуктивными из-за того, что годами ими никто не занимался. И что сквозь дыры в крыше виллы внутрь просачивалась дождевая вода.
– Эта сказочная вилла будет вашей? – повторила Поппи, затаив дыхание. Она подумала, что он, должно быть, забыл, что до сих пор держит ее руку, и, чувствуя смущение, она все же позволила своей руке оставаться в его теплой ладони.
Он кивнул.
– Мои отец и мать умерли, когда мне было семь лет. Дядя Умберто вырастил меня на вилле д'Оро и в наших двух палаццо – здесь, в Венеции.
– У вас два дворца? – выдохнула она. Он скромно пожал плечами.
– Один – это палаццо Ринарди, а другой перешел в нашу семью как приданое. Но, к сожалению, все это разрушается, потому что им давно необходим ремонт. Это стоит так дорого – содержать старинные постройки; зимой вода поднимается и свайные сооружения, фундамент, на котором покоится здание, начинают подгнивать. Боюсь, что на реставрацию пойдут все деньги семьи.
– Но они пойдут на такое хорошее дело, – сказала Поппи серьезно. – Нет ничего чудеснее, чем жить во дворце, дверь которого выходит на Гранд Канал, и плыть в собственной гондоле по этим сказочным рекам. О, Фелипе, вы, наверно, живете в одном из чудес света!
Он восхищенно пожал ее руку.
– Но почему бы нам не пойти и не взглянуть на эти чудеса палаццо Ринарди изнутри? И с Гранд Канала? – предложил он. – Этот дворец стоит здесь с пятнадцатого столетия, и он сам по себе – настоящая сказка!
Granita Поппи растаяла и превратилась в шоколадную массу, пока она смотрела на него, не в силах оторвать взгляда.
– Пятнадцатый век… – прошептала она. – В Калифорнии нет ничего подобного… такого древнего…
Фелипе поднял руку и отвел прядку волос от ее глаз.
– Расскажите мне о себе, о своем доме в Калифорнии. Я даже не могу себе представить тех мест.
• Легкая дрожь волнения и радости пробежала по ее венам, когда его пальцы коснулись ее лица. И Калифорния казалась такой далекой, когда она говорила ему об ослепительно-белом доме на ранчо, с цветниками во дворе, о звонкой, словно колокольчики, водяной россыпи фонтана, украшенного мексиканскими изразцами, о теплых конюшнях и своем арабском скакуне, Рани, по которому она ужасно скучала; рассказывала ему о просторных, волнующихся свежей травой акрах земли ранчо Санта-Виттория и огромных стадах скота и табунах. Она вспоминала об их доме на улице Де ла Вина, о поездках на лошадях и пикниках. И она рассказала ему о Нике и Розалии.
– Они – мои родители, – сказала она гордо, потому что сама поверила в это.
– И еще Энджел, – добавила она. – Моя сестра.
– Ваша младшая сестра? – спросил Фелипе лениво.
– Нет, о, нет. Нам обеим по восемнадцать, – ответила она, не думая.
– Обеим? – спросил он удивленно. – Вы – близнецы?
Поппи покраснела от замешательства, пойманная на лжи, в которую сама совершенно поверила.
– Я… да… – солгала она, замирая от страха. – Энджел немного старше… чуть-чуть.
– И? – вопросительно посмотрел Фелипе, поднимая брови.
Она взглянула на него, нервничая.
– И… что?
– И… кто еще?
Конечно, – как она могла забыть о нем!
– Еще – Грэг, – добавила она быстро. – Мой брат.
– Если бы вы знали, как я вам завидую, – вздохнул грустно Фелипе. – Когда мои родители утонули во время кораблекрушения на Адриатике, я стал жить с моим дядей Умберто. Вы не можете себе представить, как я был одинок, Поппи. Мой дядюшка – бакалавр, и он много времени проводил в Париже и Лондоне – гораздо больше, чем играл со своим маленьким воспитанником во дворе виллы.
– Мне так жаль, – тихо проговорила Поппи, ее голубые глаза светились сочувствием, когда она представила себе красивого маленького мальчика, сидящего в одиночестве на роскошной загородной вилле. Она настолько ушла в его жизнь, его несчастья, что совершенно позабыла о своем собственном несчастливом одиноком детстве.
Фелипе пожал плечами, выдавив из себя храбрую улыбку.
– Но все это в прошлом. А сегодня я здесь, у Флориана, вместе с самой чудесной девушкой, какую я только встречал в своей жизни.
Поппи опустила глаза и смотрела в тарелку, не зная, что сказать.
– Вы, наверно, знали так много девушек… – сказала она с усилием, покраснев.
– Да, это так. Но не таких, как вы, Поппи. Окончательно смутившись, она ничего не ответила, ее лицо горело; подозвав Карло, Фелипе положил монетку в его руку, не замечая счета.
Потом, взяв Поппи за руку, он повел ее через Пьяццу к Рива дельи Скьявонни. Она вздыхала от счастья, которое волной поднималось в ней при его прикосновении, и от облегчения, когда легкий свежий ветерок сдувал ее волосы со вспотевшего лба. Они тихо брели вместе вдоль канала Сан-Марко.
Прижимая рукой к голове свою широкополую соломенную шляпу, Поппи смотрела через лагуну на острова Джудекка и Сан-Джорджио, плывшие на горизонте, словно мираж. Было что-то бессмертное, вечное в Венеции – словно время здесь не существовало – только изменчивая, переливающаяся всеми цветами радуги красота, воздушная, как мечта. Поппи ощутила, как дрожь восторга и благоговения пробежала по ее спине.
– Есть какая-то древняя магия… здесь, в этом городе… – прошептала Поппи как в трансе. – Венеция, как возлюбленный, который обнимает тебя и обещает, что никогда не позволит тебе уйти. И даже если попытаешься сделать это, ты знаешь, что обязательно вернешься назад…
Она внезапно запнулась, испуганная тем, что только что сказала – не зная, откуда пришли эти слова. Поппи не осмеливалась взглянуть на Фелипе.
– Ах, Поппи, – прошептал он, сжимая ее руку. – Такая любовь – это настоящее волшебство!
Поппи встречалась с Фелипе каждый день в полдень, но по-прежнему не позволяла ему познакомиться с Энджел и тетушкой Мэлоди. Когда она была не с ним, она очень мучилась от паутины обмана, которую плела своими собственными руками, и все же ей хотелось, чтобы он принадлежал только ей. Впервые в жизни Поппи появился человек, который был только ее, которого не надо было делить ни с кем.
Фелипе наконец отвел ее в палаццо Ринарди. Господи, думала Поппи, этот дворец уже пять веков смотрелся в воды Гранд Канала! Молчаливый слуга открыл двери и исчез так же бесшумно, как и появился, оставив их одних в мраморном холле. Держась за руки, они бродили по парадным комнатам и гостиным, и Поппи восхищенно смотрела на фрески и чудесную мебель из редких дорогих пород дерева. Несмелым благоговейным движением она касалась холодной поверхности мраморной статуи, найденной при раскопках античной римской виллы и осторожно ступала по бесценным шелковым коврикам, истончившимся от веками ходивших по ним ног. Фелипе сказал ей, что в торжественные дни, например во время свадеб, зажигались тысячи свечей в люстрах, подвески которых были изготовлены из знаменитого стекла с острова Мурано, и тогда ярко освещенное палаццо отражалось в водах Гранд Канала… «как бриллиант в лунном свете».
Поппи поднялась наверх по мраморной лестнице и рассматривала портреты давно умерших Ринарди, пытаясь отыскать в их лицах сходство с Фелипе: его прекрасные густые волосы – у одного, зеленоватые глаза – у другого… Поппи думала, как хорошо смотреть на эти лица и знать, как выглядели те, кто жил до тебя… Она отвернулась с взволнованным и немного грустным вздохом.