– Я знаю это, сэр, – губы Джорджо Вероне сложились в улыбку. – Но нужна ли нам кровь самого Марио.
– Даже если он распустил свою Семью и она отбилась от рук, она все равно поддержит его, – так же холодно ответил на это Франко. – И тогда начнется еще одна кровавая драка. А я не намерен потворствовать тому, чтобы образ Семьи Мальвази стал синонимом уличных головорезов.
Наступившую тишину нарушил телефонный звонок, и Джорджо вздохнул, когда один из людей пошел снять трубку. Он как раз только собирался приступить к главному; он знал, что, если бы у него было достаточно времени, он сумел бы убедить Франко в необходимости ликвидировать Марио. Тогда семье Палоцци, конечно, потребовался бы новый вожак. И кто же самая подходящая кандидатура на эту роль? Естественно, он сам! Джорджо лбом пробивал себе дорогу; он начал с того, что, когда ему было только семь лет, собирал информацию для рекетиров, и после этого он прошел длинный, кровавый путь, прежде чем в возрасте двадцати девяти лет, стал тем, кем он был теперь. Сейчас он на гребне удачи; у него смекалка и быстрота реакций уличного бандита; у него много связей в преступном мире; ему известны все, даже самые невероятные формы рекета. И он не боялся пустить в ход автомат.
Он в задумчивости рассматривал лицо Франко, когда ему сообщали, кто на проводе. Морщина между бровей разгладилась, и неожиданно Франко будто помолодел лет на десять. Он выглядел почти мальчишкой, подумал Джорджо, как человек, только что выигравший целое состояние за игорным столом. Или как влюбленный.
Франко нерешительно взглянул на сидевших за столом, и Джорджо догадался о дилемме: Франко отчаянно хотелось поговорить с тем, кто звонил, – но ведь он был в центре внимания своих людей, собравшихся на очень важное и серьезное совещание. На котором обсуждался вопрос жизни или смерти.
– Скажите ей, что я сейчас подойду, – сказал Франко. Положив руку на плечо Джорджо, он встал и добавил: – Пожалуйста, продолжайте обсуждение. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
Сальваторе Меландри тут же вступил в дискуссию, как хорошо вышколенный приближенный, каковым он и был.
– Марио потерял доверие своих людей, – сказал он разъяренно.
Но Джорджо, провожая взглядом Франко, интуитивно ощущал, как тот изо всех сил старался делать вид, что не спешит. Франко, если бы мог, побежал бы к этому телефону. И Джорджо знал, кто был на другом конце провода.
Голос Поппи настолько изменился, что он едва узнал его.
– Поппи, – позвал он ее сквозь шумы и трески плохо работавшей линии. – Что с тобой? С тобой все в порядке?
– Это – Грэг, – рыдала она. – Ох, Франко, это – Грэг…
Его рука крепче сжала трубку.
– Так что насчет Грэга, Поппи?
– Он… он… – Поппи опять захлебнулась в рыданиях, и он нахмурился.
– Пожалуйста, постарайся успокоиться, – скомандовал он. – Что случилось? Ты заболела? Тебя кто-нибудь обидел?
– Я видела его, Франко, – прошептала она. – Я видела Грэга. Он был в Numéro Seize… здесь… С Вероник.
Франко прислонился пылающим лбом к холодной, бледно-зеленой поверхности стены… Поппи никогда не рассказывала о Грэге… Они никогда не говорили о ее прошлом. Но она знала, что он знает о ней все; он узнал все до того, как впервые встретился с ней в Марселе; уже тогда он хотел знать, кто такая таинственная мадам Поппи… Все ее тайны лежали в сейфе около его кровати.
– Он уехал? – спросил Франко, неожиданно испугавшись.
– Да… ох, да… – рыдала она.
Облегчение Франко было настолько глубоким, что голос его дрогнул.
– Тогда все хорошо, дорогая, – сказал он ей. – Успокойся. Позвони Симоне, попроси ее поехать с тобой па ферму… Тебе нужно сбежать из Парижа хотя бы на время.
– Но, Франко… Ты мне нужен! – стала умолять Поппи. – Я – в отчаянии, Франко. Я ехала вдоль Сены сегодня, и я… я подумала… О, Господи, я не знаю, что я думаю, что я чувствую… Я только что видела свое прошлое, Франко, и я поняла, чем я стала.
Он взглянул на Джорджо, стоявшего в дверях.
– Мы ждем вас, сэр, – сказала Джорджо. – Мне кажется, мы можем предложить вам интересное решение проблемы.
Франко нахмурился, Джорджо был совсем некстати, напоминая ему о том, что его ждут; в любой другой момент он сделал бы ему выговор, но сейчас Поппи плакала у телефона, и его сердце просто разрывалось.
– Пожалуйста, Франко, – шептала она, – пожалуйста, ох, пожалуйста, приезжай. Только ты можешь поставить все на место. Я люблю тебя, Франко. Скажи мне, что все будет хорошо, скажи, что мы любим друг друга, что мы только одни в этом мире. Скажи мне, что Грэг не существует. Ради Бога, Франко, поедем со мной в Монтеспан. Там, вместе с тобой… по крайней мере я знаю, что там я – настоящая.
– Ты слишком расстроена, чтобы в таком состоянии вести машину; попроси, чтобы кто-нибудь отвез тебя, – велел он. – Жди меня там. Я буду с тобой как только смогу.
– Сегодня вечером? – умоляла Поппи. Он колебался.
– Сегодня вечером?
Франко все еще не знал, что ей ответить.
Он взглянул на Джорджо, все еще дожидавшегося его.
– Сегодня вечером, – согласился он.
Джорджо вернулся на свое место по правую руку от Франко. Теперь он точно знал, как будет действовать.
ГЛАВА 46
1907, Франция
Монтеспан был единственным местом, кроме ранчо Санта-Виттория, где Поппи когда-либо чувствовала себя дома. Так же, как и в доме Константов, в нем ощущалось какое-то гостеприимство, и у Поппи возникало такое чувство, что она точно так же принадлежит этому дому, как дом принадлежит ей. Это был первый домик, который попался им с Франко на глаза, и он мгновенно пришелся Поппи по сердцу.
– Я не хочу смотреть на другие, – сказала она Франко, стоя во дворике и с восхищением глядя на его низкую, покрытую черепицей крышу и две симметричные трубы, на широкие окна с распахнутыми зелеными ставнями и окрашенные розовой краской стены и разные постройки, которые тянулись по обе стороны от дома, как обнимающие руки.
– Этот домик – настоящий дом.
Внутри были полы из светлого вяза, и балки четырнадцатого века, казалось, должны были быть закопченными от времени, но потолки были первоначального цвета спелой пшеницы, и дом казался легким, просторным и полным воздуха и света. Франко смеялся, глядя, как она бегала из комнаты в комнату, восклицая от радости, увидев старинный шкаф или огромную кухонную плиту, а также буфетную с очень глубокой раковиной, куда Поппи могла бы приносить срезанные цветы, прежде чем сделать из них букеты. И, конечно, их спальня.
Светлый потолок немного приподнимался над тем местом, где должна была стоять их кровать. Из двух окон открывался вид на весело сверкавшее, поросшее по берегам деревьями озеро и речушку, которая журча струилась по отполированным водой камешкам, пока не сливалась с рекой Шэр в двадцати километрах отсюда. Видя восторг Поппи, который вызывали самые простые, обычные вещи, Франко заливался смехом, которого никогда не слышал никто из Семейства Мальвази.
– Ты живешь в доме, окруженная всевозможными красивыми вещами, – подкалывал он ее. – Как ты можешь так восхищаться старым шкафом или стульями?
– Numéro Seize – это бизнес, – отвечала она ворчливо. – Это – не мой дом.
Она постепенно заполняла домик этими самыми простыми вещами, но они были все же очень красивыми. Поппи и здесь предпочла свой любимый серый цвет, но она купила еще и яркие турецкие и индийские ковры, хлопчатобумажные занавески из Прованса, и большие корзинки с душистыми сушеными цветами – на местном рынке. За массивным деревянным столом и на этих стульях из поколения в поколение сидели местные фермеры, и кровать была из здешнего вяза – простая, широкая и удобная, – место, где можно грезить в объятиях друг друга, вдали от жестокой действительности Парижа и Неаполя.
Самой любимой вещью Поппи в доме был свадебный шкаф шестнадцатого века из светлого полированного вяза, с любовно вырезанными на нем несколько сот лет назад неизвестным мастером для своей невесты букетиками цветов. И всякий раз, когда Поппи приезжала в Монтеспан, она вешала в шкаф свои парижские туалеты и надевала простую блузу и юбку и думала с тоской, когда же наступит тот день и она тоже будет невестой.
Еще по дороге к дому ее всегда переполняло чувство счастья и бездумности, словно постыдное бремя ее парижской жизни волшебным образом спадало с ее плеч и она становилась обычной молодой женщиной, возвращавшейся домой к своему любимому. Но на этот раз, когда темно-зеленый автомобиль въехал на посыпанный гравием дворик, Поппи нуждалась в утешении.
Старая мадам Жолио, экономка, жила в домике неподалеку. Она присматривала за домом и за курами и утками, а ее муж ухаживал за садом и цветами. Он разводил огонь в доме в холодные вечера, и уютное тепло немного растопило холодное отчаяние в душе Поппи.
Она сняла элегантное парижское платье и, надев мягкий голубой шелковый халат, легла на кровать, глядя на веселые языки пламени. Она ждала Франко. Казалось, ее жизнь замерла в ожидании того момента, когда он приедет. Она не позволяла себе думать о Грэге и о том, что произошло; она старалась ощутить в голове пустоту, видя только огонь и Лючи, сидевшего на своей старой деревянной жердочке и смотревшего на нее топазовыми глазами. Все ее чувства словно погасли до появления Франко, только тогда она сможет чувствовать опять – боль, любовь, ярость… И сожаление. И тогда Франко поцелует ее, и все снова будет хорошо.
Тиканье часов на каминной доске и потрескиванье поленьев погрузили ее в неспокойную дремоту. Наступили сумерки, а Франко все не было. Поппи побежала босая вниз по ступенькам, и распахнула входную дверь, словно ожидая увидеть его там. Приложив ладонь ко лбу над глазами, она вглядывалась вдаль, надеясь увидеть его машину, но на улице было тихо и пустынно.
Вернувшись в дом, Поппи остановилась и взглянула на телефон, усилием воли пытаясь заставить его зазвонить, моля Бога, чтобы он дал ей услышать голос Франко, который скажет ей, что он в Париже, что он уже на пути к ней… Но телефон молчал.