овила бы свой выбор на таком типе, как Да Коста, который выглядит, словно помят при столкновении трамвайных вагонов.
— Гм… Судя по фотографиям, Джей Да Коста тоже выглядел, как мрачный призрак из прошлого, но, кого ни спроси, каждый скажет, что он коллекционировал женщин, словно жемчужины нанизывал на нитку.
— Джей не был гангстером!
— Ему это было не нужно. Он был богат и неуязвим, крупный успех сам шел ему в руки. Но кто скажет, как все обернулось бы, если бы ему в свое время не приходилось бороться за существование в Нижнем Истсайде? Мне известно расхожее мнение о том, что братья Да Коста генетические уроды, но это говорит лишь об их необычных шансах в жизни. Согласен, появление одного генетического урода возможно, но чтобы два? Если хочешь знать мое мнение, я думаю, что и Грэг, и Стюарт были в большей степени сыновьями своего отца, чем это кому-то показалось бы.
— Но почему люди так не думают? — спросил я, настолько пораженный этим анализом, что в моем сознании даже стерся отвратительный образ Да Косты, укладывающегося в постель с Вивьен.
— Потому что люди здесь, на Уолл-стрит, не любят, когда им напоминают о том, как часто они становятся похожими на Аль Каноне. Уолл-стрит набит гангстерами, Нэйл, и тебе это известно так же хорошо, как и мне. Однако здесь не принято называть себя гангстерами. Они называют себя биржевыми маклерами или президентами филиалов банков, а порой и инвестиционными банкирами.
Я швырнул в него скрепку для бумаг и заявил, что всем известно, какие теперь уважаемые люди биржевые маклеры — столь же уважаемые, как и благопристойные, высоконравственные, честные джентльмены, ставшие инвестиционными банкирами. Потом мы вернулись к разговору о наших планах сближения с Да Костой, дискредитации близнецов-Салливэнов и устранения Стива. В результате три дюжины красных и белых гвоздик были доставлены посыльным в дом Вивьен, и, едва начало смеркаться, как мы с нею уже говорили по телефону.
— Корнелиус, спасибо за цветы — это так мило с вашей стороны. Кстати, вас интересует музыкальная комедия? У меня есть билеты на премьеру «Уличной певицы», на вторник, говорят, это будет огромное музыкальное событие сезона. Со мной должен был пойти Грэг, но, оказывается, он занят, а одна я пойти не могу. Разумеется, если вы испытываете отвращение к бродвейским мюзиклам…
— Это просто восхитительно! Не могу ли я пригласить вас поужинать после представления?
Она сказала, что могу, и, взлетев по лестнице, я принял холодный душ, напевая коронную арию знаменитого тенора из «Пертской красавицы» Бизе. Моя сестра Эмили обычно говорила, что мой музыкальный вкус был весьма странным: «либо математическая камерная музыка, либо флоридская какофония!» А мать всегда заступалась за меня, утверждая, что лучше иметь хоть какой-то музыкальный вкус, чем вовсе никакого.
Сэму удалось расширить мой кругозор настолько, что я теперь с удовольствием слушал «Александер рэгтайм банд», но в душе я оставался музыкальным снобом и находил бродвейские шоу примерно такими же увлекательными, как зубная боль. Однако сейчас это трогало меня мало. Взгляд мой был прикован к великолепному декольте Вивьен, начинавшемуся в шести дюймах от моего правого локтя.
После ужина в уютном ресторане «Поз ар», когда она призналась мне в своей любви к картинам французских импрессионистов, я спросил ее, не хотела бы она зайти ко мне и посмотреть моего Ренуара. Меня страшно разозлил ее отказ, но я сохранил бесстрастное выражение лица и проводил Вивьен домой.
— Я очень рада, что ваши деньги вас не испортили, — улыбаясь, заметила она, когда пришло время расстаться. — Некоторые богатые люди настолько привыкают немедленно получать все, чего они хотят, что становятся похожими на избалованных детей.
— Зачем ждать, когда принесут заказ, — холодно заметил я, — если можно получить то, что вам нужно, от продавца, постучавшего в вашу дверь?
Она засмеялась.
— Вы так думаете? Спокойной ночи, Корнелиус.
Я был зол. Я ненавидел поддразнивающих женщин и возмущался тем, что на мое серьезное предложение обратили не больше внимания, чем на тявканье любимого пуделя.
Чуть не плача при мысли о неисследованном декольте, я вернулся домой, чтобы излить свои огорчения Сэму, но, не обнаружив его в доме, понял, что он проводил ночь со своей новой девушкой.
Я в унынии потоптался около пруда, пытаясь успокоиться. А потом долго сидел в пижаме на краю кровати, чувствуя полное одиночество. В голове проносились воспоминания о моей сердечной, понимающей, любящей сестре.
Я снял трубку телефона.
— Привет! — сказал я отчиму, ответившему после первого же сигнала. — Нельзя ли попросить Эмили?
— Мы в постели, Корнелиус. Ты знаешь, который сейчас час?
— О, простите, — с удивлением отвечал я. — Я позвоню завтра.
— Минуточку. С тобой хочет поговорить мама.
Я вздохнул. Телефонные разговоры с матерью всегда были абсолютно бесполезными.
— Корнелиус? Дорогой, почему ты звонишь так поздно? Что-нибудь случилось?
— Нет, мама. Я просто хотел поговорить с Эмили, но это неважно.
— О Небо! Это наверняка телепатия! Эмили собиралась позвонить тебе завтра утром.
Это звучало более многообещающе, чем обычные для матери просьбы хорошо питаться, высыпаться и пользоваться открывавшимися в Нью-Йорке возможностями для приобщения к культуре.
— Собиралась позвонить? — переспросил я с деланым интересом.
— Да. Послушай, дорогой мой, если уж у нас есть возможность поговорить, я расскажу тебе всю историю. Эмили… да, боюсь, что для этого есть только одно слово. Эмили, голос матери понизился до шепота, — стала жертвой коварной измены.
— Измены!
— Помнишь этого смазливого выпускника Вест-Пойнта, с которым она познакомилась на Рождество?
— А, этот. Да, помню. Он мне сразу не понравился.
— Суть не в этом, Корнелиус, — раздраженно оборвала меня мать. — Дело в том, что он очень понравился Эмили — очень — а вчера мы узнали о том, что состоялась его помолвка с этой ужасно вульгарной девушкой, Кристал Смит…
Меня одолевала зевота, пока мать пересказывала местные сплетни. Наконец я сказал:
— Говори про Эмили, мама.
— Да, бедняжка! Я, разумеется, подумала, что было бы лучше, если бы она на время уехала, чтобы прийти в себя. Возможно, для вас обоих было бы хорошо, если бы она пожила у тебя в Нью-Йрке до Дня Благодарения…
— Как!
— Да. Разве это не блестящая мысль? — довольная собой, спросила мать. — Ты можешь познакомить Эмили с разными молодыми людьми, и, кроме того, она могла бы воспользоваться многочисленными культурными развлечениями.
Я подумал о своей красивой, целомудренной, интеллектуальной сестре и попытался представить ее в компании Сэма и его новой девушки или со мной и Вивьен Коулимен. Разумеется, мы с Сэмом стали жить по-другому, но все же оставались далеко не монахами.
— Конечно, я с удовольствием приму у себя Эмили, — осторожно заговорил я, — но не думаешь ли ты, что было бы лучше ей остановиться у Сильвии? Вряд ли будет правильно, если она поселится с двумя холостяками.
— Силы небесные, Корнелиус! — в ужасе воскликнула мать. — Уж не хочешь ли ты сказать, что твой дом не годится для молодой девушки?
Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и ответил самым сладчайшим голосом:
— Разумеется, нет, мама. Просто я подумал, что такая пожилая женщина, как Сильвия, была бы для Эмили более подходящей компаньонкой.
— Сильвия, — холодно проговорила мать, — в Сан-Франциско, у своей кузины. Возможно, я могла бы сама привезти Эмили в Нью-Йорк.
На лбу у меня выступил пот.
— В этом нет необходимости, мама. Меня обижает твое опасение, что я не смогу должным образом позаботиться о своей собственной сестре.
— Но, Корнелиус. Ты же сам сказал…
— Меня это очень обижает, — заметил я. — Пожалуйста, скажи Эмили, чтобы приезжала поскорее. Спокойной ночи, мама.
Положив трубку, я, как сноп, повалился на подушки.
Мне понадобилось не меньше десяти минут, чтобы прийти в себя и задуматься над тем, как организовать свою личную жизнь, выполняя роль компаньонки при своей сестре. Глубоко вздохнув, я сказал себе, что не следует быть слишком эгоистичным. Несколько недель повышенной осторожности должны были пойти мне на пользу, а кроме того, я действительно нежно любил свою сестру Эмили.
Она приехала в конце недели, и я отправился на вокзал, чтобы ее встретить. На ней был темно-синий костюм и небольшая кремовая шляпа под цвет перчаток, туфель и ридикюля. Я подумал о том, что она выглядела необыкновенно привлекательно и меньше всего была похожа на покинутую героиню.
— Как хорошо, что ты меня приютишь, Корнелиус, — воскликнула она после того, как мы крепко обнялись и я вывел ее на улицу, к «кадиллаку». — Я чувствовала, что мне просто необходимо на некоторое время уехать из дому — мама так старалась выдать меня замуж, что это стало просто невыносимо. Только потому, что мне почти двадцать четыре года, она решила, что я останусь в девицах! Корнелиус, милый, я обещаю тебе, что не допущу изменений в твоей жизни из-за моего приезда. Поверь мне, все, что мне сейчас нужно, это хотя бы немного независимости! Ты будешь жить своей жизнью, а я своей. Я постараюсь не вставать на твоем пути и не докучать тебе.
Эмили! — Мое восхищение ее разумом не знало границ. И мне оставалось лишь спросить ее: — Почему ты до сих пор одна? Любой мужчина, который женился бы на тебе, стал бы счастливейшим человеком в мире!
Она рассмеялась.
— Как приятно слышать такое предвзятое мнение! Действительно, когда-то давно был один человек, который мог бы стать моим мужем, но… о, это было безнадежно! Он меня едва замечал и женился на другой девушке. Давай больше не говорить об этом, Корнелиус, это слишком угнетает! Как поживает Сэм?
— Прекрасно.
Я был поражен тем, что Эмили тосковала по женатому мужчине, и недоумевал, кто бы это мог быть.
Эмили сказала мне, что ей не терпится снова увидеть Сэма. Они встречались всего один раз, на похоронах Пола. Я ежегодно приглашал его поехать вместе со мной к нам на День благодарения и на Рождество, но он отказывался, чувствуя себя обязанным навещать своих родителей в Мэне. А урвать от работы время для хотя бы одной поездки в дом моей семьи нам никогда не удавалось.