При повторении имени Моргана глаза его потемнели, и я вспомнила угрожающий бархатный голос Сэма Келлера в телефонной трубке.
— Стив, — заговорила я так осторожно, как если бы он был тончайшим керамическим сосудом, созданным тысячу лет назад. — Что конкретно имеет против тебя Корнелиус?
И впервые услышала рассказ о том, что произошло в 1928 году, когда в кабинете Пола погибли Чарли Блэр и Теренс О'Рейли, а Корнелиус, натянув болотные сапоги, зашагал по кровавой дороге к власти.
Ничто не могло потрясти меня сильнее. Дело было не только в том, что Чарли Блэр финансировал убийство Пола, хотя и это было достаточно ужасно. И даже не в том, что в Нью-Йорке царило беззаконие, когда уважаемые люди чинили суд сами и подкупали полицию, чтобы она не вмешивалась в их дела. Больше всего меня поразило то, что едва освободившемуся из пеленок Корнелиусу удалось играючи заставить коррупцию работать на себя.
— Но, Стив, — спросила я, наконец, обретя дар речи, — как ты мог хоть па минуту поверить в какое-то будущее для себя в банке «Ван Зэйл» после того, как понял, что за тип этот Корнелиус?
— Ах, Дайана, он же был просто мальчишкой!
— Тем более тебе следовало быть начеку. Если он был таким в двадцать лет, каким он, черт побери, станет в сорок? И чего еще от нее можно ожидать теперь, когда ему двадцать пять? Насколько, по-твоему, серьезны его теперешние угрозы? Неужели он осмелится воспроизвести ту запись партнерам Моргана?
— Нет. Этого он не сделает. Но вполне реально, что он может использовать свою собственную версию прошлого, чтобы дискредитировать меня без ущерба для себя. Мой образ действий никогда не был популярен в большинстве респектабельных закоулков Уолл-стрит, и Корнелиусу это известно. Он знает также и то, что, если начнет тихую кампанию мелких намеков среди своих людей на Уолл-стрит, не пройдет и полугода, как мое имя будет вываляно в грязи в глазах банков первого разряда. И я окажусь в роли Джея Да Косты. Судьба инвестиционного банкира зависит от его репутации, и когда она оказывается подмоченной, ему не остается ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Проклятие! Дайана, что мне делать?
Я отпила шампанского и закурила сигарету. Потом скрестила ноги, пустила дым к потолку и заставила себя принять самый спокойный вид.
— Почему Корнелиус должен быть единственным, идущим по стопам Пола? — спросила я. — Ты также можешь действовать, как Пол. Как он поступил, когда его вышвырнули из банка «Райшмана»?
— Он основал собственный банк, Боже! — Стива ошарашила такая возможность, но я увидела, как он тут же сник. — Но я не смогу этого сделать, — сказал он. — У меня нет капитала.
— Ты остался бы в Англии, если бы мог получить капитал здесь?
— Можешь держать пари с кем угодно — остался бы. И тогда Корнелиус мог бы до посинения нашептывать свое на Уолл-стрит, однако ему пришлось бы орать во весь голос через Атлантику, чтобы достать меня. А кричать в мегафон на весь мир о событиях 17 июля он не станет. Здесь я был бы в безопасности.
— Тогда можешь считать, что с твоими опасениями покончено, дорогой. Я продам свое дело. Лорд Мэлчин предлагал мне за него два миллиона фунтов в 1930 году, а теперь оно стоит намного больше.
— Иисусе Всемогущий! — вскричал Стив так громко, что его могли бы услышать и на Уолл-стрит. И когда все присутствовавшие в ресторане в ужасе подпрыгнули на месте, он крикнул бармену: — Еще бутылку шампанского!
Мне пришлось рассмеяться, так как все смотрели на Стива, словно на сбежавшего из зоопарка его обитателя. Я успела шепнуть ему, что нам следовало оставаться трезвыми, чтобы все обдумать до конца.
— Ты права, — сказал он и потребовал полбутылки вместо целой. — Дорогая, ты действительно готова это для меня сделать?
— Я хочу, чтобы ты имел успех и был счастлив, Стив. Я хочу жить в Англии. И мне действительно хочется немного изучить банковское дело. Может быть, я смогла бы…
— Разумеется, ты могла бы стать партнером в фирме! — обнимая меня, сказал Стив. — Мы будем непобедимы! И отправим в нокаут этих чертовых приблудных юнцов, засевших в доме на углу Уиллоу и Уолл-стрит!
— Да, — согласилась я, — но мы должны быть очень осторожны и не допускать ошибок.
Я уже думала о том, что подумает Корнелиус, когда узнает, что я испортила ему игру, предоставив Стиву свои деньги, а также поймет ли он, что ради Стива я была готова бороться с ним до конца.
В этот день я перестала быть пацифисткой. Большинство людей все еще держались доктрины пацифизма, пока Муссолини, не считаясь с Лигой Наций, не вторгся в Абиссинию. Но я с этим покончила именно в тот июньский день 1934 года, когда поняла, что Стив должен победить Корнелиуса, чтобы выжить. Сначала мне подумалось, что это решение бороться было лишь моим собственным, ограничивающимся рамками банка «Ван Зэйл». Но, сама того не ведая, я ступила на путь, который вел в пустыню, где уже находился Черчилль, раздававший советы, к которым никто не прислушивался, и гремевший пророчествами, в которые никто не верил.
Для того чтобы продать мое дело по самой выгодной цене, требовалось время, и я не подгоняла события. Стив также был занят расширением списка своих клиентов перед открытием своего собственного эмиссионного банка, поскольку чем больше у него было бы клиентов, тем больше их могло бы последовать за ним, когда он уйдет из банка «Ван Зэйл».
Мы тщательно обсуждали свои планы. Стив подсчитал, что в его распоряжении был, по меньшей мере, год, а вероятнее всего два, прежде чем Корнелиус выступит против него, потому что после политических перемен, происшедших тем летом в Нью-Йорке, Корнелиус постарается стабилизировать фирму, прежде чем возникнет опасность новых потрясений. В конце концов, мы решили, что Стив будет работать еще год в банке «Ван Зэйл», ничем не выдавая своих планов, но летом 1935 года я должна буду завершить продажу своего дела, а Стив начать секретные переговоры об установлении связи с каким-нибудь сильным второстепенным банком или банком второй категории по другую сторону Атлантики. Поскольку сам Стив был американцем с первоклассными трансатлантическими связями и со значительным европейским опытом, нам представлялось глупым игнорировать эти преимущества при создании нового банка. Он сказал мне, что многие американские фирмы были бы рады иметь надежную связь с Лондоном. Только банки первого разряда могли позволить себе роскошь иметь своих людей в ассоциированных банках в Европе, другие же фирмы обычно были вынуждены вступать в соглашения с независимыми иностранными банками для поддержки своего европейского бизнеса.
Когда американская связь была установлена и все было готово к открытию нового эмиссионного банка, Стиву оставалось лишь уйти из банка «Ван Зэйл» и открыть банк как можно ближе к прежней фирме, желательно на той же самой Милк-стрит. Тогда клиенты просто могли бы уйти за ним, перейдя из одной двери в другую.
— Меня беспокоит только одно, — сказал Стив. — Поначалу я, вероятно, буду так занят, что не сумею предложить тебе больше, чем… э… э…
— Партнерство в постели! — весело подхватила я. — Прекрасно. Разумеется, зарплата при этом не начисляется.
Стив рассмеялся, но смущение его не проходило.
— Ты, должно быть, думаешь, я не хочу, чтобы ты мне помогала, — добавил он.
— Я знаю. Полно, Стив. Самое важное, что ты будешь не отвлекаясь создавать новый банк. В конце концов, я вовсе не тороплюсь, потому что хочу отдохнуть между двумя своими карьерами и побыть с малышом.
После того, как врач подтвердил, что я, наконец, стану матерью законнорожденного ребенка, я решила полностью насладиться этой моей третьей, и последней, беременностью. Поэтому я взвалила всю работу на Гэрриет и ходила в офис лишь два раза в неделю, чтобы убедиться в том, что в мое отсутствие никто там не убил друг друга.
Имея возможность проводить больше времени со своими близнецами, я с интересом открывала для себя насколько разными они росли. Элфрида страстно любила животных. Никакая сказка не удостоивалась ее внимания, если там не было картинок животных, стены ее комнаты были увешаны изображениями лошадей, а своему белому кролику, жившему в Мэллингхэме, она поклонялась с тем же пылом, с каким древние египтяне поклонялись своим божествам. С другой стороны, Элдрид не обращал внимания почти ни на что, кроме своего рояля. Оставляя некормленой золотую рыбку в аквариуме, он мог барабанить по клавишам с поражавшей меня сосредоточенностью, и я с тревогой думала о том, не говорит ли его склонность к музыке о сходстве с моим отцом.
Тем временем у Элана проявлялось все больше сходства с Полом. В новой школе он занимался успешно и неожиданно, словно по мановению какой-то волшебной палочки, стал первым в классе по всем предметам, тогда как в подготовительной школе был одиннадцатым. Он перестал читать книги для школьников, и в одиннадцать лет обратился к Диккенсу, Скотту и Тэккерею. К двенадцати годам он читал уже Гомера в подлиннике, и директор школы с гордостью говорил мне, что Элана ждет Винчестерский колледж.
Мне с трудом верилось, что происходящее с Эланом вызвало большие изменения в его характере, но самой лучшей стороной нового Элана было его совершенно иное отношение к близнецам. Он больше не проявлял к ним враждебности, стал снисходительным, и я даже как-то заметила, что он помогал им разбираться в книжках.
Все трое детей с энтузиазмом приняли известие о том, что в семье появится еще один ребенок.
— Надеюсь, это будет девочка, — сказала Элфрида.
— Мне все равно, девочка или мальчик, — заметил Элдрид, — лишь бы с хорошим слухом, чтобы я мог давать уроки музыки.
— Хорошо бы иметь кого-то еще, чтобы выполнять мои поручения, — заявил Элан. — Лучше пусть будет девочка, потому что девочек легче чему-либо научить.
Родился мальчик. В душе я была разочарована, но ребенок был таким добродушным, что я скоро позабыла о своих тревогах. Он один из всех моих детей был похож на меня физически. Близнецы были словно маленькими копиями Стива, а Элан, становясь старше, все более походил на Пола. У Джорджа же были маленькие пряди прямых темных волос, глаза, быстро ставшие карими, и рот с отвисшей губой, такой большой, что он занимал, казалось, половину лица. Кроме того, он был намного плотнее моих предыдущих детей, но от этого казался лишь более аппетитным.