Она внимательно посмотрела на него.
– Мне казалось, что тебе достаточно баров.
– Я зашел всего на минутку. Я выпиваю по стаканчику каждый день, но не более того.
– Не хочешь коктейль перед ужином? – спросил Линкольн.
– Я пью не больше одного раза в день, и на сегодня моя норма уже выполнена.
– Надеюсь, так и будет продолжаться, – сказала Марион.
Ее неодобрение было очевидно благодаря ледяному тону, но Чарли только усмехнулся; у него были куда более серьезные планы. Ее столь заметная агрессивность давала ему преимущество, и он достаточно знал, чтобы спокойно подождать. Он хотел, чтобы они начали разговор о том, что, по их мнению, привело его в Париж.
За ужином он не мог решить, на кого же Гонория больше похожа, на него или на свою мать. К счастью, если бы она не соединяла в себе черты их обоих, это могло бы привести к катастрофе. Огромное желание защищать ее прошло волной по его телу. Он думал, что знает, что он должен делать для нее. Он верил в силу характера, и как бы ему хотелось вернуть предыдущее поколение, для которого характер был непререкаемой ценностью. Однако всему приходит конец.
Он уехал вскоре после ужина, но отправился не домой. Ему было любопытно посмотреть на Париж ночью, оценить его более ясным и трезвым взглядом. Он купил билет на откидное место в казино и посмотрел на Джозефину Бейкер и ее шоколадные арабески.
Спустя час он ушел и отправился в сторону Монмартра, вверх по улице Пигаль к площади Бланш. Дождь закончился, и он увидел людей в вечерних нарядах, выходящих из такси, остановившихся перед кабаре, кокоток, прогуливающихся поодиночке или парами, и очень много негров. Он шагнул в освещенный проем, за которым звучала музыка, и остановился с чувством узнавания. Это был «Бриктоп», место, в котором он оставил столько времени и денег. Несколькими дверями далее он обнаружил еще одно знакомое старинное местечко и неосторожно сунул голову внутрь. Оркестр незамедлительно взорвался музыкой, пара профессиональных танцоров вскочила на ноги, а метрдотель бросился к нему, восклицая:
– Сейчас все начнется, сэр.
Но он быстро ретировался.
«Для такого нужно быть изрядно навеселе», – подумал он.
«У Зелли» был закрыт, темные и мрачные отели, окружающие его, погружены во мрак, но вверх по улице Бланш было больше света, там прогуливалась местная французская публика. «Пещера Поэта» исчезла, но открытые пасти «Небес» и «Кафе Преисподней» все еще заглатывали, вернее, жадно пожирали скромное содержимое туристического автобуса: немец, японец и американская пара, испуганно на него смотревшая.
И это результат всех усилий и изобретательности Монмартра. Обслуживание порока и расточительности было на уровне, достойном разве что детского сада, и он внезапно осознал значение слова «рассеяться» – рассеиваться в воздухе, делать ничего из чего-то. Перед рассветом каждое перемещение от одного места к другому было невероятным человеческим усилием, стоимость привилегии никуда не спешить возрастала.
Он вспомнил тысячефранковые купюры, отданные оркестру за одну-единственную песню, и стофранковые купюры, брошенные швейцару за поиск такси.
Но это все не отдавалось за просто так.
Все это, даже самые дикие и безрассудно потраченные суммы, были предложены судьбе в обмен на то, чтобы не помнить о самом главном, о чем теперь он будет помнить всегда: о ребенке, которого у него забрали, и жене, лежащей в могиле в Вермонте.
В свете пивной с ним заговорила женщина. Он купил ей яичницу и кофе и затем, избегая ее призывного взгляда, дал ей двадцать пять франков и взял такси в свой отель.
II
Он проснулся славным осенним утром, в самый раз для футбола. Вчерашняя депрессия ушла, и люди на улицах ему начали нравиться. В полдень он сел напротив Гонории в «Ля Гранд Ватель», единственном ресторане, который не напоминал об ужинах с шампанским и долгих ланчах, которые начинались в два и заканчивались в размытых туманных сумерках.
– Ну что ж, как насчет овощей? Не хочешь ли заказать немного?
– Пожалуй, да.
– Тут есть шпинат, цветная капуста, морковь и фасоль.
– Я предпочту цветную капусту.
– Может, ты выберешь парочку?
– Обычно на ланч я ем что-то одно.
Официант делал вид, что он без ума от детей.
– Какая милая малышка. Говорит как француженка.
– А что насчет десерта? Или решим попозже?
Официант испарился. Гонория посмотрела на отца выжидательно.
– Что мы будем делать?
– Для начала мы пойдем в тот магазин игрушек на улице Сент-Оноре и купим тебе все, что только душа пожелает. А потом пойдем на водевиль в «Эмпайр».
Она сомневалась.
– Водевиль мне нравится, но я не уверена насчет игрушечного магазина.
– Почему?
– Ну, ты ведь уже купил мне куклу. – Она принесла ее с собой. – И у меня полно других вещей. И мы ведь уже не богаты, правда же?
– Мы никогда и не были. Но сегодня ты получишь все что захочешь.
– Ну хорошо, – послушно сказала она.
Когда рядом были ее мать и французская няня, он намеревался быть строгим отцом, но теперь его границы расширились, впустив новое чувство безусловного принятия. Для нее он станет обоими родителями и не допустит ни малейшего непонимания.
– Я хочу познакомиться с вами, мадмуазель, – сказал он серьезно. – Для начала позвольте мне представиться. Мое имя Чарльз Джей Уэльс, из Праги.
– Ох, папочка. – Ее голос дрогнул от смеха.
– А теперь, будьте любезны, назовите себя, – настойчиво сказал он, и она немедленно включилась в игру:
– Гонория Уэльс с улицы Палатин, Париж.
– Замужем или одиноки?
– Нет, не замужем. Одна.
Он показал на куклу.
– Но я вижу, у вас есть малыш, мадам.
Не желая выходить из игры, она прижала игрушку к сердцу и быстро ответила:
– Да. Я была замужем, но теперь я свободна. Мой муж умер.
Он быстро ответил:
– И как же зовут вашего ребенка?
– Симона. В честь моей лучшей школьной подруги.
– Мне очень приятно, что у вас так хорошо идут дела в школе.
– В этом месяце я третья, – похвасталась она. – Элси только на восемнадцатом месте, – Элси была ее двоюродная сестра, – а Ричард вообще где-то в самом конце.
– Ты любишь Элси и Ричарда, да?
– Ну да. Мне нравится Ричард, и с ней я тоже хорошо лажу.
Будничным тоном и с некоторой осторожностью он спросил:
– А как насчет тети Марион и дяди Линкольна? Кого из них ты любишь больше?
– Ох, наверное, дядю Линкольна.
Он все больше и больше ощущал ее присутствие рядом. Куда бы они ни шли, он слышал вслед: «…Очаровательная», и вот теперь парочка за соседним столиком наблюдала за ней, затаив дыхание, глядя на нее так, как будто она была всего лишь хрупким цветком.
– Почему я живу не с тобой? – внезапно спросила она. – Потому что мама умерла?
– Ты должна оставаться здесь и хорошенько выучить французский. Папочке будет тяжело так же хорошо о тебе заботиться.
– Вообще-то я уже не слишком сильно нуждаюсь в заботе. Я могу делать все для себя сама.
На выходе из ресторана его неожиданно окликнули мужчина и женщина.
– О, добрый старый Уэльс!
– Привет-привет, Лорейн… Дунк.
Внезапные призраки прошлого: Дункан Шаффер, друг из колледжа. Лорэйн Карлс, очень миловидная светлокожая блондинка около тридцати, одна из тех, кто помогал превращать месяцы в дни во времена роскоши три года назад.
– В этом году мой муж не смог приехать, – сказала она в ответ на его вопрос. – Мы бедны как церковные мыши. Так что он выдает мне по две сотни в месяц, и я могу делать с ними все что захочу. Это и есть твоя маленькая девочка?
– Может быть, вернемся и посидим немного? – спросил Дункан.
– Нет, не могу. – Он был рад тому, что у него было оправдание. Как всегда, он почувствовал страстное, провоцирующее обаяние Лорейн, но его собственный ритм звучал сейчас иначе.
– Что же, а как насчет ужина? – спросила она.
– Я занят. Оставь мне свой адрес, и я позвоню, с твоего разрешения.
– Чарли, мне кажется, ты трезв, – сказала она с судейской интонацией. – Честно, я думаю, он и правда трезв, Дунк. Ущипни его, и мы посмотрим, так ли это.
Чарли мотнул головой в сторону Гонории. Они оба рассмеялись.
– Где ты живешь? – спросил Дункан с ноткой скепсиса.
Он засомневался, не горя желанием называть название отеля.
– Я еще не устроился. Давай лучше я тебе сам позвоню. Мы собираемся пойти посмотреть водевиль в «Эмпайр».
– Ну вот! Это именно то, что я хотела сделать, – сказала Лорэйн. – Всегда хотела посмотреть на клоунов и акробатов, а еще на фокусников. Этим мы и займемся, правда, Дунк?
– У нас есть еще одно важное дело, – сказал Чарли. – Так что, возможно, увидимся уже там.
– Хорошо, ну ты и сноб… До свидания, прекрасная малышка.
– До свидания.
Гонория вежливо кивнула стриженой головой.
Не самая приятная встреча. Они любили его, потому что он был человеком действия, потому что был серьезен, они хотели его увидеть, потому что он был сильнее, чем они сейчас, и они хотели ощутить устойчивость, рожденную его силой.
В «Эмпайр» Гонория с достоинством отказалась сесть на его подложенное пальто, она уже была личностью со своей собственной индивидуальностью, и Чарли все больше завладевала мысль о необходимости вложить в нее что-то от него, пока она окончательно не сформировалась. Узнать ее за такое короткое время было безнадежным занятием.
В перерыве между действиями они столкнулись с Дунканом и Лорейн в лобби, где наяривал оркестр.
– Выпьем?
– Хорошо, но не в баре. Сядем за столик.
– Идеальный отец.
Рассеянно прислушиваясь к Лорейн, Чарли увидел, как взгляд Гонории оторвался от их столика, и он задумчиво проследил за ним, размышляя, куда же он направляется. Он перехватил ее взгляд, и она улыбнулась.
– Мне понравился лимонад, – сказала она.
Что она сказала? Что он ожидал услышать? По дороге домой в такси он притянул ее к себе, пока ее голова не прижалась к его груди.