Богатства, кстати, семья небольшого, такая, скорее, бедная семья. Ни слуг, ни транспорта… Да и тормозок для больной оставляет желать лучшего, хотя корова, судя по маслу в горшочке, все-таки есть.
Значит, наняла мамаша волка… Хотя выходит, что и не за что было нанимать. И на что она волка наняла? На изнасилование? Инициировать девочку хотела? Или все-таки замочить? Типа он ее сильничал для развлечения, а потом должен был убить.
Тогда, наверное, можно объяснить то, что он не тронул ее в лесу, заманил дуру в постель… Но бабку-то он не грохнул! Живая потом оказалась бабка, вот в чем закавыка!
Так в чем же там было дело?
Какую мы можем рассказать историю, чтобы все было чисто и состыковано? Кто жертва? Кто злоумышленник?
А тут все как в сауне. С первого взгляда, жертва, конечно, девочка. Глупую заманили, надругались… Следы интимной близости на ней, кстати, были, а насилия – нет. И мама-одиночка очень своевременно оказалась у сауны, чтобы все увидеть, да не одна, а с братом своим и его приятелями…
Не знаю я, кто был этот волк. Ну, не знаю. Может, просто зажиточный крестьянин, купец, мелкий дворянин… Даже, скорее, сын такого сельского вродекакбогача. Явно с деньгами и любитель до девок. Но явно не насильник.
Знаете, есть такие – любят гульнуть, девок потискать, но честно платят за их угощение и даже дарят подарки. Многие из них, кстати, искренне уверены, что их партнерши получают от всего происходящего такое же удовольствие, как и они.
Но женить такого нет никакой возможности. И на папу его тоже толком не надавишь.
Что можно сделать? Совершенно верно. Абсолютно.
Имеется семья, состоящая из трех поколений одиноких женщин… Уже страшно. Мама попробовала без мужа и понимает, что ничего хорошего здесь нет. Нужен муж, а мужу нужно приданое от невесты, а приданого, как мы все уже понимаем, нету. Необходимо выдать без приданого.
Как?
Вначале отслеживаем потенциального клиента, где он бывает, как себя ведет… На сельской гулянке с танцами можно даже ему глазки немного построить, но близости не позволять, типа мамка заругает, соседки донесут… Потом как-нибудь.
Затем бабушка заболела, и об этом узнают почти все, а мама снаряжает дочку в гости к бабушке. Можно быть уверенным, что парень будет виться рядом, а если сам не сообразит, можно ему намекнуть – ах, я не смогу прийти на танцы, иду к бабушке за лес, там и заночую…
Мужики, если честно, кто бы устоял? Кто бы случайно не встретил следующим утром девушку в лесу? Поднимите руку! Нет никого? То-то же…
Значит, встречает наш волк Красную Шапочку, и можно уже приступать, но зачем? Ведь она не возражает, более того, она даже хочет все это удовольствие получить на кровати, в постели… Кто из мужиков станет спорить? И снова – никто.
Только вместе идти не стоит, заметят, мама заругает… А бабушка – не заругает, бабушка поймет и даже поможет. Она все знает, она с внучкой уже говорила об этом, даже больной бабулька прикинулась по этой причине, чтобы любимую внучку из-под мамкиного надзора увести.
Только на всякий случай, для конспирации, чтобы и бабка сводней не выглядела, и дочка чтобы, если не дай бог что, от мамки не пострадала, нужно на бабку вроде как напасть и внучку вроде как обманом взять…
Ну, а дальше… Единственный сложный и не до конца понятный момент – разборка с бабкой. Возможен вариант, что она, дождавшись волка, кстати, обычная во Франции фамилия, уходит из дому… Или он ее все-таки слегка связывает… Лично я склоняюсь ко второй версии, хотя первая дает большую свободу в отношении вызова лесорубов…
Бабка прибегает: помогите, насилуют, – лесорубы честно прибегают разбираться и потом, если дело доходит до суда, честно дают показания…
Если же бабка связана, то заранее предупрежденные лесорубы отсчитывают заранее уговоренное время после входа Красной Шапочки в дом, подбегают к двери, дергают (обратите внимание) за веревочку, дверь сама собой открывается, и они фиксируют ситуацию, когда Красная Шапочка переходит от вопроса про большие зубы к вопросу, извините за двусмысленность, о таком большом хвосте.
Пацан вынужден или жениться на жертве насилия, или откупается от нее, предоставляя приданое бедной девочке.
А виноват, естественно, парень, жестокий насильник и злой волк. И даже знаменитый французский писатель, честно описавший ситуацию, оказывается обманутым совершенно очевидным, на первый взгляд, положением вещей.
А вы говорите – Юнг!
Жаклин де ГёОтпуск
Старый Кросби умирал.
Если бы он умирал дома, в Ирландии, в старом, иссеченном ветрами каменном доме на берегу гавани, то баньши клана Мак-Кроссан знала бы, как достойно проводить его в последний путь. Она бродила бы по холмам и долинам и выла от горя так пронзительно, что ее вопли слышны были бы даже на кораблях, стоящих далеко на рейде, и моряки крестились бы поспешно, тревожно вглядываясь в густой туман.
Но Кросби умирал в море, на небольшой шхуне, шедшей от Зеленой Земли предков в Новый Свет. Умирал среди таких же, как он, бедолаг, гонимых из пораженной многолетним неурожаем и эпидемиями страны на поиски лучшей жизни, – крестьян из долин, рыбаков из прибрежных деревень, обнищавших городских ремесленников… И баньши не могла соблюсти старый обычай и оплакать его как подобает – среди священных деревьев, мешая слезы с вечным ирландским дождем и хороня их в терновых зарослях. Все, что она могла – сидеть невидимкой у его ложа и покрасневшими от плача глазами следить, как уходит жизнь из старого фермера, чьему роду она так верно служила. И поглядывать иногда на последнего представителя этого рода – испуганного худенького мальчика лет семи-восьми, единственного из одиннадцати детей Кросби, сумевшего выжить среди голода, сыпного тифа и холеры. А еще – надеяться, что мальчик успеет вырасти, жениться и наплодить детей, прежде чем его призовет к себе Смерть. Потому что баньши жива только до тех пор, пока есть на Земле хоть один человек, принадлежащий к ее клану.
– Валера, я кому сказала, руки мыть! Маша, пожалуйста, отвлекись хоть на пять минут от этой штуки и займись братом!
– Мам, ну что он, маленький, что ли? – двенадцатилетняя Маша быстро набирала эсэмэску и даже глаз не подняла.
– Да, – пробурчала сквозь зубы Ирина, пытавшаяся одновременно и уследить за котлетами и побыстрее открыть кошачьи консервы для нудно мявкавшего возле пустой миски Барсика. – Пять лет – это, к твоему сведению, еще не очень большой.
– Ну, кран-то открывать он умеет, – все так же, не поднимая головы, пожала плечами Маша. – Кота же искупал.
– Ты хочешь, чтобы он искупал его еще раз?
– Мам, да ничего я не хочу! Дай мне спокойно сообщение отправить! Чей сын, в конце концов, твой или мой?
Ирина, с трудом сдержавшись от того, чтобы шваркнуть кухонным полотенцем по столу, отправилась за Валерой сама.
Сын лежал на ковре, увлеченно рисуя что-то на планшете.
– Сына, остынет же все.
– Ага.
– Что «ага»?
Валерка поднял голову, смешно наморщил нос.
– А чего ты сейчас сказала?
Ирина вздохнула, подняла сына с пола, повлекла в ванную.
В кармане фартука меланхолично заиграл «Полонез» Огинского.
– Та! Татататата! та! татата! – громко и фальшиво подпел телефону Валерка. – Дай потом мне, я тоже хочу с бабушкой поговорить!
– Сладкий мой! – умилилась на том конце провода Надежда Андреевна. – По бабушке соскучился! Ириша, я взяла вам билеты!
– Мама, какие билеты? О чем ты?
– Ира, ну какие я могу взять билеты тебе и детям?
Москва – Дублин, разумеется! Сюда – через две недели, обратно тридцатого августа, чтобы Маша в школу не опоздала.
– Как – обратно тридцатого августа? Полтора месяца?! Меня так надолго с работы никто не отпустит!
– Значит, поменяем твой билет, вернешься раньше, – безмятежно ответила Надежда Андреевна. – А дети пусть отдыхают до сентября. Да и тебе отдохнуть не помешает. Я имею в виду – от них.
– Ма-ма! – выдохнула Ирина. – Ты бы хоть советовалась сначала! Или хотя бы предупреждала! Мы ведь можем и не успеть сделать визы за две недели!
– Ну, на тебя не угодишь, – обиженно сказала мать. – Что ни сделай, все не так. Я стараюсь, хочу как лучше, устраиваю близким приятный сюрприз, а в ответ получаю… Ладно, дай мне внука.
– Сюрприз… – проворчала Ирина, наблюдая за оживленно болтающим с бабушкой Валеркой. – Хорошенький сюрприз! Две недели… Как хочешь теперь, так и крутись.
Машина остановилась посреди дороги.
– Овцы! – восторженно заорал Валерка.
Его сестра, расслабленно слушавшая музыку на заднем сиденье, приоткрыла глаза, вынула один наушник, спросила:
– Чего?
– Овцы! Живые!
Справа и слева за окнами текла пушистая река, из которой торчали рога, моргали глаза и неслось нестройное меканье. Молодой парень в джинсах и футболке, шагавший рядом со стадом, раскланялся с бабушкой, помахал приветливо ее пассажирам. Вслед за парнем неспешно трусила большая черная собака.
Маша приподнялась, оглядела овец, пастуха, зеленые поля по обе стороны, чисто выбеленные одноэтажные коттеджи за живыми изгородями и изрекла:
– Вот деревня-то.
После чего снова заткнула уши, откинулась на спинку и начала отстукивать ногой такт неслышной другим мелодии.
Ирина в душе была с ней абсолютно согласна, но благоразумно промолчала.
– Уже почти приехали, – добродушно сообщила бабушка, поглядывая в зеркальце на внуков. – Всего два поворота осталось.
Маша зевнула.
– Кстати, Вудсы все-таки продали дом, – продолжала беседу бабушка. – Так что у нас теперь новый сосед. Очень приятный. Из Америки, но с ирландскими корнями. Он потому и купил эту развалюху, что, судя по архивам, раньше ею владела его семья. Хотя я все равно не понимаю, как он рискнул. Предки предками, но там же ремонта – ужас! Хотя он за четыре месяца уже так много сделал, вот сама посмотришь – дом просто не узнать. Очень хозяйственный мужчина. Чуть старше меня и тоже не женат. Высокий такой, спортивный, ужасно симпатичный и почти не рыжий.