– Но мы же сражаемся с крысами, как и они! – возмутилась я.
Герцог пожал плечами:
– Враг моего врага – мой друг? Это правило действует только в сказках.
– И что они с нами сделают? – Марсель больше не улыбался.
– В этом мире законы жестокие, – уклончиво ответил Герцог.
Рог вновь затрубил, значительно ближе. Из-за бойницы донесся лай десятков собачьих свор.
– Так чего мы тогда стоим? Бежать надо! – Марсель отпер дверь, приоткрыл осторожно. На лестнице было пусто, лишь валялись тут и там крысиные трупы. – Быстрее! Привратник, наверное, ждет нас!
Он ошибся, никто нас не ждал. Врата были всего лишь нарисованной углем картинкой.
– Открывай! Да открывай же! – Марсель забарабанил кулаками по стенке. Открыл ножик, попытался колупнуть, поддеть. Безрезультатно.
– Не откроет, – резюмировал Герцог, – обделался со страха. Как это говорят у людей, – он взглянул на меня: – Обжегшись на молоке, дуют на воду, верно?
Мы опять услышали лай гончих. Громкий и гулкий – со дна лестничной шахты. Королевская Охота входила в башню.
Марсель опустил ножик, отошел от камина.
– Они… они нас повесят? – Голос его снова осип.
– Вряд ли. Вешают здесь за гораздо меньшие преступления.
– И что нам делать?
– Я бы советовал не даться живым в руки.
Герцог вдруг сел на пол, выложил перед собой кинжалы. Марсель не осмелился последовать его примеру, стоял, сжимая свой бесполезный ножик. А я не могла поверить, что выхода нет. Это неправильно, мы же победили, не пустили крыс в наш мир. Мы – герои! Героям полагается награда, а казнь… казнь это вовсе не награда. Я хотела кричать об этом Герцогу так громко, как могла. Может, если я смогу убедить его, если он мне поверит, все изменится…
Я промолчала. Герцог не поймет моего мява, и вряд ли перевод Марселя прозвучит убедительно.
В комнате повисла тишина. Ужасная, мертвая тишина! И в этой тишине мы услышали, как звякают шпоры о каменные ступени. Королевская Охота поднималась по лестнице, выискивая незваных чужаков. Ближе. Ближе. Ближе. А на двери этой комнаты не было даже засова…
– Чего расселись? – Высокий голосок запищал из-за спины. – А ну марш домой! Лезут куда не просят, а мне за них нагоняй получать!
Чердачный отнюдь не выглядел испуганным или виноватым. Словно не из-за его оплошности нам пришлось биться с крысами. От злости я едва не вцепилась в сморщенное личико когтями. Но тут дубовая дверь комнаты дрогнула, начала открываться.
Кто стоял за ней, разглядеть я не успела. В следующую секунду я, Дюк и Марсик кубарем выкатились на чердак из пустой картонной коробки.
– Варя?! – Первое, что я услышала, был мамин голос: – Варя, ты где? Варвара, ты что ночью на чердаке делаешь?! О боже!
Крысиные укусы оказались ранами неожиданно серьезными, к утру у меня подскочила температура, и в итоге я свалилась в постель на целых две недели. А потом выпал первый снег, лестница и крыша гаража обледенели, лазить туда мне запретили категорически. Так что на чердак я попала только весной. Там было пусто. Совсем. Папа «навел порядок»: все, что горело, сжег, остальное вывез на свалку. Коробка с нарисованной дверью тоже пропала. И я никому не рассказала об ином мире по ту сторону Врат. Я была уже достаточно взрослой девочкой, чтобы понимать – не поверят.
А еще в ту зиму, как раз в канун Нового года, от нас ушел Дюк. Улучил мгновение, когда мама открыла калитку, и проскочил у нее под ногами. Родители уверяли меня, что он погуляет и вернется. Но он не вернулся.
Почему я вспомнила эту историю спустя почти пять лет после тех событий? Вчера, по дороге из института, я увидела компанию парней, устроившихся за пивным ларьком. В черных пайтах с надвинутыми на лоб капюшонами, в черных спортивных штанах, они сидели на корточках, пили пиво из бутылок, лузгали семечки, отрывисто и бессвязно переговаривались, громко смеялись. Один заметил меня, оскалился, показав мелкие острые зубы. А я подумала: что, если где-то в другом месте, через другие Врата крысолюди все же пробрались в наш мир?
И теперь переиначивают его по своему разумению.
Сергей ВолковТри крестик девять
1
…В тот день вернулся Илья Муромец домой усталый. Скальп Соловья-разбойника повесил за ушко сушиться на солнышке, богатырским ударом ноги распахнул дверь и вошел в избу.
В избе пахло пылью, мышами и веником.
– Марьюшка! – ласково рявкнул Илья, тяжело опуская натруженный многодневным скаканием зад на дубовую лавку. Лавка жалобно пискнула и развалилась пополам.
Потирая ушибленное, богатырь поднялся на ноги, незлобливо помянув лавкину мать и божка-покровителя зайцев Йоба.
– Марья! Где тебя носит, красавица ты моя… глухая?!
Богатырский глас прогулялся по избе, свернул за печку, и оттуда выкатилось глумливое эхо.
Илья хозяйским оком окинул избу и приметил мерзость запустения. Нужно было навести порядок, чем богатырь и занялся: поменял местами портреты президента и премьера – время пришло, улыбнулся и вспомнил про жену. Марьи все не было. Пришло время богатырского гнева.
– Мужик с дороги, коняка нерасседлана, жрать охота, а ее нет! – распалял себя Илья, бестолково бегая по избе. И тут голодному и злому богатырю попался на глаза клочок бересты, пришпиленный к полатям.
Осторожно сняв обрывок, Муромец бережно разгладил его и, шевеля опухшими губами, по складам прочел вслух:
– И-щи сва-ю жа-ну в «три крестик девять» царс-тве. Ха-ха-ха. Ка-щей».
Внизу берестяного обрывка красовалась скабрезная картинка, изображавшая толстого мужика с бородой, глупо таращащегося на собственный срамной уд небывалых размеров.
– Ка-щей, значит… – задумчиво проговорил Илья, поскреб пятерней затылок и сузил красные с недосыпу глаза. – Ну-ну… Ха-ха-ха, стало быть… «Три крестик девять». Это что же? Иде ж царство-то такое, а? У-у-у, паскуда! Все одно найду! Ноги переломаю, руки выдерну, моргалы выколю, рога поотшибаю, уши оторву, носы пооткушу, голову откручу, ребра пересчитаю. Он, падла, бессмертный – пущай мучается!
С этими словами и вышел Илья Муромец на двор. Цыкнув на жующего лебеду у забора коня, богатырь подпер дверь в избу мельничным жерновом, вскочил в седло и галопом понесся на восход, встречь солнышку – только куры полетели в разные стороны…
2
Скоро сказка сказывается, да и то, если разобраться, далеко не всякая. А уж дело, особенно серьезное, делается долго. Иногда – очень долго. В общем, быстро рассказываются только анекдоты. Анекдоты Илья любил с печного детства, отрочества и юности, но не помнил ни один, кроме одного. Любимого.
Это был анекдот про лису, которая притворилась курицей и кудахтала из репейников, чтобы заманить туда петуха, а потом выйти, облизываясь, и сказать, приторно улыбаясь: «Вот как полезно знать хоть один иностранный язык!» Илья всегда был уверен, что лиса получила от петуха то, что хотела, причем во множественной и, возможно, даже извращенной форме, и только пару лет назад Лихо Одноглазое растолковал богатырю, что Патрикеевна попросту съела гребешистого, отчего случилась с Ильей нервная нехорошесть, именуемая еще когнитивным диссонансом.
Дело было так: отрядил князь Илью проинспектировать мост через Каялу-реку – де, нарекания стали поступать от купцов заморских, гишпанских да персианских, мол, завелся в тех местах древнегреческий террорист по имени Полифем, не дающий прохода ни конному, ни пешему. Норовил этот самый Полифем заманить всякого проезжего человека в свое пещерное жилище и там всякие излишества нехорошие с ним учинял.
К примеру, князя Новосельского раздел догола и гузном евоным переколотил куриные яйца в лохани. А боярина Мясного мехами надувал через задний проход, от чего он вскорости помер.
Прибыл Илья на место, огляделся, провел по всем правилам рекогносцировку, разведку боем и скрытое наблюдение под прикрытием. Супостат обнаружился быстро. Имел он единственный глаз посередь философского лба и отличался изрядной статью, что даже польстило Илье – тут-то уж ни один боян не пробылинит, что он взял врага числом, массой, объемом и закидал трупами. Тут все по-честному будет, как с Валуевым.
– Выходи биться, супостат окаянный, чувырла недоделанная! – дежурно и протокольно приветствовал одноглазого Илья, входя в его пещеру.
– Это кто там в задницу пищит, комар-наркоман, что ли? – доставая из закромов дары разнообразных земель, столь же учтиво и следуя кодексу богатырского поведения, отвечал Полифем. Затем, отойдя от протокола, махнул волосатой дланью на стол: – Прошу, коллега, закусим, чем Даждьбог послал.
Даждьбог в этот день послал одноглазому бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок. Присели хозяин с гостем и приступили к трапезе. А что за еда без хорошего разговора? Вот и начал Полифем про свою жизнь рассказывать, откуда он, какого роду-племени да как из краев своих греческих на святой Руси очутился.
Поначалу все ладно да складно у него было – родился, учился, женился, в армии царя Эгея служил. А потом пошел полный раздрай в семейной и личной жизни, да и с работой не заладилось.
– А уж когда рэкетиры на мой бизнес наехали, тут вообще кранты, – роняя слезы из единственного глаза, говорил Полифем. – Прибыли они ночью, я в овисе был как раз – овец пас. По беспределу в хату завалились, начифанились, баранов моих покоцали, бухло прикончили и – в отрубон. Я вернулся, а там хипешь, как на майдане – овцы блеют, дрова прогорели и отморозки кругом. Че делать?
– Порядок надо наводить, – солидно прогудел Илья в воротник походного ватника.
– О тож! – согласился Полифем. – Ну, я и навел. Двоих за ноги взял, об порог вдарил, съел, вход камнем завалил и спать лег. Утро, думаю, вечера мудренее, потому что похмелья не будет – эти твари все вино выжрали. А они…
Полифем тут снова закручинился, весь стол слезами залил. Илья от него насилу добился, что гадские рэкетиры ночью чисто по беспределу хозяина хаты размотали, да так, что он глаз открыть не смог, и по-тихому из пещеры свалили, закосив под баранов.