– Опять ты, бродяга? Мнится мне, непростой ты котище, ох непростой.
– Мяу, – согласился Вениамин, ловко вывернулся из-под руки и побежал дальше по улице.
Чумазый Пафнутьич ждал в бане – пребывание в крысьей норе не украсило домового. Как подобает, Вениамин сперва растопил печь, напарил дорогого гостя, налил ему хлебного кваса и лишь потом стал расспрашивать о делах. Ничего хорошего услышать не довелось.
В логове у запасливой Баси нашлось много разных вещиц – от золотого червонца царских времен и стопки любовных писем позапрошлого века до протухшей ржавой «лимонки» и карманных часов Деда. Шапки там не было. Ни воробьи, ни крысы с мышами странностей не приметили, никто в невидимом виде по улицам не щеголял. Оставался пройдоха Лелик. Вот жук!
Заманить домовенка в баню, чтобы погутарить по-свойски, оказалось нелегким делом. Хлопот в предзимье и вправду было немало, а Лелик, при всех своих придурях, был рачительным и строгим хозяином, самолично пересматривал косы лука и копешки сена, заплетал гривы кобылкам, протирал вымя коровам, научился даже смазывать мотор трактора. Его приезжие человеки за десять лет из запущенного двора собрали большое имение, продавали на сторону и молоко, и сыр, и яйца – дело доброе, но работы требует тяжкой. Дело шло к тому, что Лелику следовало жениться, взять в дом вторую пару рук, – а там, глядишь, и малышня по избе забегает. Вениамин улыбался этим мыслям – последний раз людскую ребятню он видал после той войны, когда дома отстраивались, а выжившие, кто помоложе, плодились. Но одно другого не отменяет – детки детками, а шапка шапкой.
Наконец Вениамин выкатил старую кадушку и замочил там яблоки с медом, мятой, вишней и смородиновым листом. Запах стоял – закачаешься. Ольга с Людкой ходили мыться, крутили носами – откуда, мол, дивно пахнет – да не нашли, не по их роток лакомство. А вот Лелик, не будь дурак, повелся на вкусненькое, согласился заглянуть в воскресенье после заката, поменяться на снизку сушеных грибов. Пока домовенок, крутя длинным носом, перебирал яблочки, выискивая что покрупнее, подоспел суровый Пафнутьич. Он не стал церемониться – надел на дорогого гостя пыльный мешок из-под картошки, прихватил бечевой поперек живота и начал сурово спрашивать. Лелик кашлял, чихал, плевался и признаваться отказывался:
– Да зачем мне ваша вшивая шапка, марамои кронштадтские! Бизнеса с ней не сделаешь, толкнуть не толкнешь, выменять не выменяешь. Веники брал, есть такое дело, рыжики брал той зимой, черемуховую муку брал. Все возмещу сполна! А шапку не трогал.
От хорошего пинка по мешку Вениамин удержался с трудом – а он-то на крыс валил да на соседа Прокопыча думал – тот, бывалоча, подворовывал, чтобы хоть как подкормить своих стариков.
– Если веники воровал, то и шапку взять мог, а отбрехиваешься, чтобы полувирьем отделаться. Чем докажешь? – набычился Пафнутьич.
– Поклянусь, – помолчав, решил Лелик.
Это было серьезно. С клятвами Нижние люды не шалили и не шутили, всякий знал, что нарушивший слово паршивеет, лысеет, а затем и вконец дичает. Разочарованный Вениамин уже склонился поверить Лелику, но Пафнутьич шел до конца. Он пошарил за пазухой и достал ржавый ключ – ключ из первого дома, где ему, молокососу, довелось когда-то хозяйствовать.
Почуяв запах старого железа, Лелик вздрогнул всем телом, но от клятвы не отступился.
– Родичами клянусь перед всем Нижним людом, что не брал у банника Вениамина шапку-невидимку и ни сном ни духом, знать не знаю и ведать не ведаю, куда она подевалась. Да будет слово мое крепко.
– Свидетельствую, – тихо сказал банник.
Пристыженный Пафнутьич снял мешок с домовенка. Лелик отряхнулся, как пес, плеснул в лицо воды из ближайшего тазика, а потом неожиданно спросил унылого Вениамина:
– А кто тебе, драгоценный наш Веничек, злее всего в уши пел, на других вину сваливал?
– Окстись, босота! – рявкнул Пафнутьич.
– Сам окстись, нелюдь! Небось подставил всех, припрятал шапчонку-то из зловредности, подшутил над соседом, а сам в кулачок смеялся.
– Да ни в жисть, – побледнел Пафнутьич. – Что я, крыса у своих воровать?
Голос соседа звучал неуверенно, бороденка слегка дрожала. Вениамин изменился в лице. Выходит, пока он, как дурак, шарил по всей деревне, балагурил с мышами да крысами, на поклон к обдерихам ходил, яблочки зря мочил, тоской маялся, этот огузок надсмехался над ним. Над честным банником, добрым людом из доброй семьи! Ну берегись, старый пень!!!
Перекинувшись через спину, Вениамин обратился котом. Вздыбил шерсть, задрал хвост и гнусаво заорал, вызывая соседа на бой. Обозленный Пафнутьич тоже кувырнулся левым плечом назад и встал на четыре угольно-черные лапы. Он был больше и массивней противника, но Вениамин брал скоростью и нахрапом.
– Уяяяяяяу! – сказал банник.
– Уаааааааа! – возразил домовой.
– Ууууу! – огрызнулся банник.
– Аааааааааффффшшшш! – заявил домовой.
– Хххххфффффэ, – шикнул банник.
– Мяааа, – резюмировал домовой и заехал соседу по уху.
Мохнатый клубок покатился по полу, в разные стороны полетели клочья шерсти. Грохнул тазик, опрокинулась шайка, но бойцов это не охладило – отпрянув на миг друг от друга, они снова бросились в драку. Поглядев на безобразие, Лелик решил не дожидаться финала. Он осторожно приоткрыл дверь баньки, перекинулся шустрым ежом и затопотал прочь. Но свято место пустовало недолго.
– А что это вы здесь делаете, а? – раздался противный голосок. Банник с домовым так и сели. На порог ступил ябедник Ванька, самодовольно лыбясь. Он их видел как есть – и немудрено: на голове у мальчишки красовалась шапка-невидимка.
– Вы, наверное, гномы? А много ли у вас золота? А что вы можете делать? А покажите?
– Сперва скажи, милое чадо, откуда у тебя шапочка? – сладко спросил Пафнутьич. – Кто тебе её подарил?
– А никто, – ухмыльнулся Ванька. – Я с вечера в бане ножик оставил, утром вернулся поискать – вижу, спит голый дедок, а рядом шапка валяется. Я её на голову надел – и такооое увидел!!! Такое услышал!!! Я теперь все про всех знаю – где мамка конфеты прячет, а тетка Ольга – деньги, что Сашок с девчонкой через планшет переписывается, а у Деда бутыль самогона припрятана. Я теперь самый крутой в доме и в школе буду самый крутой!
– Это моя шапка, и мне без неё очень плохо, – смиренно сказал Вениамин. – Давай поменяемся – ты мне её отдашь, а я тебе что захочешь.
– Давай… а горшок золота можешь? – жадно спросил Ванька.
Вениамин замялся, потом просительно глянул на Пафнутьича. Домовой погладил поредевшую бороду, подумал и кивнул:
– Погоди-ка!
Горшок не горшок, но золотой червонец Пафнутьич приволок, и две английские гинеи, и затертую монету с неразборчивой вязью, и увесистую цепочку с голубыми камнями. Вениамин прибавил пару тонких колец, лет сто назад прикопанных под венцом, и давешний перстень с лалом.
– Достаточно тебе, чадо? Большего у нас, прости, нет.
Ябедник Ванька от радости захлопал в ладоши, переглядел сокровища и распихал по карманам.
– А я видел, что вы, деды, в котов превращались. Покажите, хочу поглядеть!
Ишь затейник! Пафнутьич вздохнул и кувырнулся в кота. Вениамин прыгнул вбок и заскакал по баньке славным пушистым кроликом – вдруг милота смягчит сердце маленького паршивца. Тщетно.
– А что вы ещё умеете?
Сдержав гнев, Вениамин глубоко вдохнул, надул щеки и взглядом поднял на воздух пустую шайку.
– Вот здорово, совсем как в цирке! – хихикнул Ванька. – А ещё?
– Мы тебе, чадо, не скоморохи дурные, а почтенный Нижний люд, – обиделся Пафнутьич. – Золота тебе дали, потешить потешили – возвращай шапочку честь по чести.
– Не отдам, – заявил Ванька. – Мне она самому пригодится.
– Как это не отдашь? – опешил Вениамин. – Ты же обещал.
– Мало ли чего я обещал. Мне с этой шапкой везде дорога. Хочу ответы на контрольную подгляжу, хочу в магазин зайду и любые конфеты возьму, любую игрушку выберу. И все даром. И никто мне ничего не сделает!
Вместо ответа Пафнутьич орлом метнулся вперед и попробовал сбить шапку с головы у мальчишки. Поднятое с земли – ничье, так поганец её и заполучил. Но Ванька оказался проворней – он подставил домовому подножку, а сам прыгнул к каменке. Сдернул с головы шапку, приоткрыл печную заслонку – внутри ещё вспыхивали горячие угли.
– Несите мне сюда горшок золота! И не врите – у всех гномов полным-полно денег, я в кино видел! А не принесете – сожгу её!
От обиды у Вениамина защипало в глазах, крупные слезы покатились по морщинистому лицу. Не ушел от беды, не вывернулся – придется теперь на зиму глядя бродить по пустым дорогам, искать пристанища. Золота больше не оставалось, а если б и нашлось, мальчишка бы вновь заупрямился. Кто б подумал, у такого Деда – и такой вымесок.
Довольный Ванька приплясывал у печи, бормоча гадости. Пафнутьич притулился в углу, подсчитывал что-то, загибал когтистые пальцы. Вениамин утер слезы, перекинулся в кота и поднялся на четыре лапы – следовало прикинуть, что из имущества взять с собой. За шапку он уже не беспокоился – трех дней не пройдет, как она стает с головы у мальчишки. Ему надлежит о себе позаботиться. Деда с семьей пусть домовой побережет, а он нынче бездомный…
– Заигрался, Ванюша? – раздался знакомый голос. – Слышу, шум в баньке, заглянул – а ты до сих пор не в постели. Время позднее, айда баиньки.
– Рано ещё, дедушка, – заныл Ванька, – «Время» ещё не кончилось.
– Завтра вечером уезжать в город, приятель, а у тебя и вещи не собраны. Будь большим мальчиком, позаботься о себе, дай матери отдохнуть, – увещевал Дед.
– Не хочуу!
– А я не хочу слушать твои капризы. Пошли. Будешь умницей – возьму с собой завтра на пруд карасей ловить. И брось-ка эту ветошь!
– Дед, это шапка-невидимка, её гномы потеряли, а я нашел! Я их сам видел, своими глазами. Смотри, я сейчас исчезну!
Ванька напялил шапку, Дед не моргнул глазом.
– У тебя богатая фантазия, внук, весь в меня. Но ночного сна она не отменяет. Ступай в постель, и тебе приснится сто тысяч гномов.