Говори, что собирался!
– К Пас Юку идти надо, он скажет, как найти колдуна! Век мне в аду жариться вместо грешников, ежели вру!
– Может, спалим бесовскую хату? – предложил Пшемек.
Дождь уже прекратился, но небо всё еще было затянуто свинцовыми тучами.
– Дерево мокрое, легко не сгорит, – задумчиво сказал песиглавец. – Тут магия надобна. Благо, меня моя Василисушка кое-чему научила.
Он достал из сумки красное перо, подбросил в воздух и заговорил:
Лети, лети, перышко,
Через вест на ост,
Через зюйд на норд,
Возвращайся, сделав оборот.
Лишь коснешься ты земли —
Будь по-моему вели.
Инсендио! Парацетамолус и Транквилизаторус!
Явись птица-хвеникс!
Захлопали крылья, и на соломенную крышу корчмы приземлился красный петух.
«Кукареку!» – закричал он и пробежался по крыше, размахивая крыльями, из-под которых вылетали искры. Солома занялась, и уже через минуту корчма полыхала горячим пламенем. Стало жарко.
– Отойдем? – предложил Пшемек. – Не устаю дивиться чудесам этого мира. Кто твоя Василисушка – великая чародейка?
– Жаба она, – сказал Сирко. – Вот.
Он запустил руку в сумку и бережно выудил оттуда большую зеленую жабу, называемую в простонародье «ропухой». Затем подбежал к ближайшему придорожному камню, перевернул и схватил не успевшего спрятаться в норке дождевого червя.
– Кушай, любимая!
Сирко сунул червя жабе. Пшемек решил пересмотреть свои планы путешествия вместе с песиглавцем.
– Ты сумасшедший, да?
– Нет, – сказал Сирко. – Василисушка – любовь моей жизни. Нас вместе чародей заколдовал. Он нам воду подсунул из лужи с заколдованного места. Я превратился в этого… Как ты назвал?
– Киноцефала.
– Неплохо звучит. Да, в кино… цефо… В песиглавца. А моя Василисушка – в жабу. Правда, красивая?
Сирко поднял жабу на раскрытых ладонях. Жаба посмотрела на Сирко томным взглядом и щелкнула языком пролетающую мимо муху.
– Я с ней в одну сумку не полезу, – сообщил бес.
– Прыгай ко мне в карман, – сказал Пшемек. – Ты это… – обратился он к Сирку. – Я думал, что ты с рождения такой.
Сирко поднял правое ухо.
– Не-а. Заколдованный я.
– Неужели шляхтич?!
– Казак я, – обиделся Сирко. – Это ты у нас лях. А я – казак! По доспехам не суди – я их с одного пана снял. Плохо обо мне отозвался.
Сирко продемонстрировал дырку от пули на панцире в районе сердца.
– А… Э… Думаешь, что, убив колдуна, ты разрушишь заклятье?
– Не знаю. Но, как говорил мой воевода Джуга, по прозвищу Дам-лычку, попытка – не пытка, в лоб не ударят.
В небо с ревом и оставляя в воздухе дымный след, взмыл красный уже слегка прожаренный петух, но тут же приземлился возле друзей. Запахло обедом. Остатки корчмы с шумом обвалились.
– Ты его изгонять не собираешься? – кивнул на петуха Пшемек, за что заработал от птицы обвиняющий взгляд.
– Кабы знать как, – вздохнул Сирко. – Я только первую часть заклинания помню. Да ладно, будет продуктовая заначка на черный день. А что ты говорил по поводу исправления действительности? – поинтересовался он, засовывая в рот кончик оселедца.
– Сядь, – сказал Пшемек, указывая на лежащее бревно. – Разговор будет не быстрый, а очень даже медленный и неторопливый.
Товарищи сели. Петух принялся разгребать невдалеке землю, разбрасывая угольки.
– На первом курсе академии, – начал рассказывать Пшемек, – пан Моисей Гриппиус поведал нам об интересной теории мироустройства, что всё, оказывается, существует только тогда, когда его кто-нибудь наблюдает.
Сирко вынул изо рта оселедец и задумчиво на него посмотрел.
– И значит, если на это всё никто не смотрит, то оно и существовать перестает, – продолжил Пшемек. – Следовательно, жизнь вокруг меня является реальностью, потому что я ее наблюдаю. Люди, звери, деревья, камни, лягушки – они все существуют, потому что здесь есть я. Ведь я себя чувствую, значит, я настоящий, а остальные мною выдуманы.
Правое ухо Сирка поднялось и вновь опустилось.
– Я жил и вертелся в собственном окружении, – рассказывал Пшемек, вспоминая Марию, которая больно охоча была на любовные забавы. – А потом заметил, что многое идет не так, как я хочу. То, что выгнали из академии, – черт с ним, я и сам этого желал, да и Мария уже порядком успела наскучить. Но то, что в мою жизнь начали вмешиваться неприятные мне личности в виде сборщика податей и мужа последней возлюбленной, сломавшего мне мизинец, это означало, что мою теорию надо откорректировать. Значит, вселенная вертится не только вокруг меня. Есть еще кто-то реальный, вносящий помехи в мое мироустройство. Эй, Сирко, проснись!
– Я не сплю, – встрепенулся Сирко, – просто глаза на минуту закрыл.
– Я о чем? – сказал Пшемек.
– О чем? – поинтересовался Сирко.
– О том, что кроме меня есть еще реалец, который пагубно влияет на мою вселенную, пытается ее разрушить и подчинить себе. Я ясно выражаюсь?
– Вполне, – сказал Сирко, снова закрывая глаза.
Ему представлялся вкусный обед из множества блюд, который он однажды вкушал на обеде у князя, куда его взял с собой воевода Дам-лычку. А князь в то время изволили отведать:
на первое – белужью уху,
на второе – красную икру с сельдереем и запеченными патиссонами,
на третье – раков, пойманных на возвышенностях после сезонного свиста, когда их панцирь тонок, а мясо становится нежным, как птичьи языки,
на четвертое – французское блюдо, которое воевода назвал не иначе, как «эта тварь еще дергается и пищит»,
на перекус – вишню «под шафе»,
на закусь – трюфеля, которые сотник Небейбаба чуял за милю, уж очень он до них был охоч.
В животе заурчало. Сирко поднялся с твердым намерением отправиться на поиски еды.
– Подожди! – остановил его Пшемек. – Я думаю, что ты тоже реалец. Уж больно ты неординарная личность, песья морда, чтобы я тебя выдумал.
Сирко вынул пистоль и приставил дуло ко лбу Пшемека.
– Я и обидеться могу на песью морду.
– Да будет тебе, – отвел пистоль в сторону Пшемек. – Я – реалец, ты – реалец, так чего же нам ссориться? У тебя тоже неприятности, а это значит, что у нас может быть общий враг. Бес, расскажи еще раз, где живет твой Пас Юк?
– Ожидает вас дорога дальняя да опасная. Через бамбуковые рощи с белыми медведями в черных масках, через селения со странными узкоглазыми людьми. Позолотите ручку, расскажу с подробностями, которые обычно скрывают от детей младше шестнадцати.
– Я тебе сейчас хвост отстрелю, – достал пистоль Сирко.
– Понял! – поднял лапки бес. – Всё расскажу, только не бейте.
Дорога была дальняя да опасная, во время которой Пшемек и Сирко переняли манеру местных жителей называть друг друга не иначе, как братцами, а скрипач еще и сложил стих, именуемый на здешний лад «гренкой»:
Считает кукушка
Одиночества время.
Бросил я камень —
Докуковалась.
– Вона она, хата Пас Юка, – пискнул бес, выглядывая из кармана скрипача.
– Пошли, братец Пшемек? – сказал Сирко, раздвигая заросли бамбука, и, сняв шлем, первым вошел в сумрак покосившегося старого строения.
– Ко-ко-ко? – спросил красный петух.
– А ты здесь останься, – обернулся Сирко. – Спалишь еще хату, неудобно получится.
Петька взлетел на растущий у хижины банан и нахохлился.
Братец Пас Юк сидел на бамбуковом коврике, скрестив ноги столь витиеватым образом, что Пшемек принялся было про себя разгадывать эту головоломку, но потом мысленно махнул рукой, и на его ум пришли лишь фраза «разрубить гордиев узел» и поза номер шестьдесят четыре из восточного трактата, который они изучали вместе с Марией, прерываясь на практические занятия. Из-под широкополой соломенной шляпы братца Юка торчали длинные шевелящиеся усы. Над его головой висели полотенца с иероглифами «путь меча», «путь направо», «путь налево» и «выхода нет». Перед братцем Юком стояли тарелка с суши и блюдце с соусом.
– Путь к тебе, сэнсэй, был долог и опасен, – поклонился Пшемек. – Явились мы спросить у тебя совета.
Братец Юк пошевелил усами и раскрыл рот. Суши, совершив подъем с переворотом, выпрыгнула из общей кучи и плюхнулась в тарелку с соусом. Затем, старательно обмазавшись, отправилась по воздуху в рот к братцу Юку. Сирко облизнулся.
– Лучше у чёрта спросите, что у тебя в кармане сидит, лях, – пробубнел жующий братец Юк. – И вообще – убирайтесь к чёрту вместе с вашим чёртом.
– Но… – уже было собирался что-то сказать Пшемек, как следующая летящая суши, изменив свою траекторию, бросилась прямиком к его открытому рту.
Песиглавец щелкнул челюстями наперерез и – бац! – проглотил летящий продукт.
– Недурно, – ухмыльнулся братец Юк. – А ну, еще раз! Хоп! Смотри – опять поймал! Вот это реакция! А еще быстрее… Молодец! Хватит, а то всё сожрешь. Лучше говорите, зачем пришли?
Сирко отодвинул Пшемека и вышел вперед.
– Я хочу убить колдуна, который меня заколдовал, – резко сказал он.
Летящая суши остановилась на полпути ко рту Пас Юка и шлепнулась на пол.
– Ладное дело задумал, – сообщил братец Юк через минуту. – Но убить его – занятие непростое. Колдун находится вне наших миров, сидит в высоком замке на железном троне, выложенном из мечей поверженных врагов. С главной башни, над которой горит его недремлющее око, обозревает он окрестности, и никто не скроется от его взора. Иногда спускается он в миры других реальцев («Я прав!» – толкнул Пшемек локтем в бок Сирка) и ходит в виде одноглазого старика с вороном на плече, ищет, кому бы еще пакость какую устроить.
– Зачем? – поинтересовался Пшемек.
– Колдовать легче, когда вокруг царит хаос. В каждом из миров он принимает новый вид и новое имя. Где-то его называют Сауроном, где-то – Волан-де-Мортом. В вашем мире он выбрал имя Басаврюк. Но имена не важны. Важна его суть. Убить колдуна еще никому не удавалось, так как пистоль у него заговоренный – никогда промаха не знает, пули точно в цель летят. Кроме того, он владеет всеми известными видами борьбы и имеет десять черных поясов. Попасть в его мир – еще сложнее. Для этого надо достичь нирваны и выйти за пределы обычного существования. Для подобного требуется двадцать лет упорных занятий медитацией, но вам такой вариант явно не подойдет.