Братец Юк достал из миски две суши – с красной и синей начинкой и подержал их по одной на каждой ладони.
– Какую выбрать – синюю или красную, как думаете? – задумчиво произнес он.
– Ты не отвлекайся, уважаемый братец, – нетерпеливо сказал Пшемек. – Ты дело говори.
Братец Юк съел обе суши и продолжил:
– Есть еще, конечно, грибы… но эту версию тоже отклоняем. Остается только взгляд волшебного существа, в котором тонет сознание.
– Как посоветовал братец Юк, надобно нам с тобой, братец Сирко, найти братца Вия, – сказал Пшемек. – Можно еще вырастить василиска, если Петька снесет яйцо, которое высидит твоя жаба, но процесс этот долгий, трудный и научно не доказанный.
– Ко-ко-ко! – возмутился красный петух.
– Во-во – братец Петька тоже против. Значит, остается искать братца Вия.
Искомый объект нашли неожиданно быстро. Буквально на следующий день друзья оказались в деревне, где молодой монах Хо Му отпевал безвременно усопшую дочь местного мандарина. Еще при жизни славилась она колдовством, поэтому в пагоду, где усопшая находилась перед погребением, боялся заходить даже сам мандарин. Для отпевания удалось затащить только братца Му, снабдив его хорошей закусью с выпивкой. С последней получился перебор, потому что братец Му упорно видел зеленых чертей, лезущих из всех темных углов пагоды. Чтобы уберечь рассудок, он сделал, как советовал ему психотерапевт, братец Фре – обвел вокруг себя мелом на полу личное пространство, в которое не проникнет ни один зеленый чертик.
«И помни, – сказал братец Фре, поглаживая седую бороду. – Я всегда мысленно буду рядом. Большой брат следит за тобой».
В последнюю ночь вместе с чертями выползло еще одно порождение психоанализа – братец Вий, у которого была длинная борода и длинные веки. Как говорили в народе, если к тебе явился братец Вий – всё, сакура для тебя больше не расцветет.
Хо Му зажмурился. По слухам, после своего появления братец Вий должен просить поднять ему веки, но свидетелей этого дела не оставалось – все, кто заглянули в его глаза, больше не живут. Вдруг раздался грохот выстрела, и Хо Му подпрыгнул от неожиданности. Зеленые черти попрятались по темным углам.
– Подними ему веки, братец Пшемек, – сказал кто-то.
Хо Му открыл глаза и увидел, что возле поверженного братца Вия склонились двое.
– Тяжелый, зараза, – произнес один из них. – Надо бы перевернуть. Подсоби, братец Сирко. Эх-х-х… Взяли. Ну и толстый, чертяка. Он точно готов? Надо же мертвому в глаза заглянуть, чтобы мозги не изжарились. Извини, братец монах, что помешали.
Хо Му увидел поглядевшую на него собачью морду и снова зажмурился.
Пшемек приподнял массивное веко братца Вия и заглянул в его оранжевый ромбовидный зрачок. Окружающее исчезло. Осталась лишь бездна кипящего пламени, в которую Пшемек летел сломя голову. Раздавались пришедшие из прошлого слова братца Юка: «Посмотрите в глаза мертвого Вия – этого должно хватить. Ваш мозг освободится от оков придуманной вами реальности, и вы окажетесь в безмирье. Но помните – это тоже неправда. Новая псевдореальность попытается засосать вас своей рутиной, но вы не поддавайтесь. Вы должны найти выход вовне».
Посмотри в глаза, я хочу сказать,
Я забуду тебя, я не буду рыдать,
Я хочу узнать, на кого ты меня променял, —
надрывался магнитофон на столе.
Джульбарс положил на грудь Пашке свою тяжелую голову, что тоже не способствовало спокойному сну.
– Пошел вон, псина, – столкнул его с дивана Пашка и перевернулся на другой бок, но сон больше не шел.
По комнате стелился запах жареной курицы, и хотелось есть. Кукушка в настенных часах прокуковала дважды.
– Пашуня, вставай, дорогой, обед готов!
Это Машка с кухни. Надо вставать. Павел поднялся, потянулся и, с третьей попытки попав в шлепанцы, прошел на кухню. За ним с надеждой заполучить косточку потрусил Джульбарс. Машка в розовом платье и бигуди поставила на кухонный стол запеченного целиком бройлера и села на табурет, скрестив ноги.
«Поза номер шестьдесят четыре», – непонятно откуда вспомнил Пашка.
Он подошел к Машке, обнял ее за талию. Под складками халата нащупывались первые жировые отложения, и Пашке стало грустно. А была же жизнь! Как они в корчме чертей порубили! Стоп, нахмурился Пашка, какие черти? Он заметил, что к его майке пристегнута шариковая ручка, подарок друга из Германии, на которой то пропадало, то появлялось изображение ехидно улыбающегося бесенка. Пашка нагнулся и поцеловал Машку в губы. Потом посмотрел ей в глаза.
Машины зрачки были оранжевого цвета и имели форму ромба. Пашка утонул в них с чувством возникшего дежавю.
Друзья шли по дороге, освещаемой вечерним солнцем. Впереди, над черным лесом, возвышалась темная башня. Пшемеку вспомнилось, что к ней шли многие, но еще никто не вернулся назад. Не улыбнулась удача даже герою древности, Клиствуду, что так исправно владел мечом под названием «кольт», не дошел он до черной башни. Следом отправился его друг и соперник братец Ли Кли, но что случилось с ним, Пшемек не помнил. Вспоминались только начальные слова песни, сложенной про героев:
Я буду Кольтом бить неверных,
А вы, мой друг, разите Ремингтоном.
Пускай о нас слабают рок-балладу,
А не какую-нибудь глупую попсу.
Стены башни были украшены граффити и пиками с надетыми декоративными черепами. Пшемек остановился и задрал голову. Солнце спряталось за деревьями, и из-за башни с осторожностью выглянул месяц.
– Как бы нам его выманить?
– Кого? – спросил Сирко.
В правой руке песиглавец сжимал бандолет, в левой – пистоль, заряженный серебряной пулей, – в отличие от Пшемека он был начеку и готов к бою. Чтобы лучше видеть, он снял шлем.
– Колдуна! – уточнил скрипач. – Не станем же мы просто кричать: «Я вызываю тебя на бой, сучий сын!»
– А это идея, – сказал Сирко. – Я вызываю тебя на бой, Басаврюк! – прокричал он, и петух на плече у Пшемека оглушительно прокукарекал.
– Пошел вон, курица! – спихнул его на землю скрипач. – Не думаю, что поможет.
Но Сирко не обратил на его слова внимания.
– Басаврюк! – прокричал он вновь.
– Ук… Ук… Ук… – ответило лесное эхо.
– Я знаю, ты здесь, Басаврюк!
– Ук… Ук… Юк… – поперхнулось эхо.
– Ку-ку, – сказала сумасшедшая кукушка.
– Я вызываю тебя на бой, Басаврюк, сучий ты сын. Прямо здесь и сейчас! Или ты трусливый слабак, колдун?
Притихшее эхо прислушалось к происходящему.
– Думаешь, он придет? – спросил Пшемек.
Сидящий в кармане бес поскуливал от страха.
– Он уже тут, – оскалился Сирко и стремительно обернулся.
Басаврюк стоял в тени под деревьями. Размеренным медленным шагом он вышел на освещенную луной дорогу. Одет он был в кожаные штаны и куртку, на его голове была шляпа.
«Братец Ли Кли!» – мелькнула у Пшемека мысль.
Скрипач попятился. Ему захотелось спрятаться куда-то далеко-далеко. Желательно в уютную корчму и поближе к пышнотелым девкам.
За поясом Басаврюка блестел пистоль, покрытый заморской витиеватой чеканкой.
– Узнал? – поинтересовался Сирко, прищурившись.
– Узнал, – кивнул колдун. – Тебя называют Псом. А неплохо у меня тогда получилось!
– Ты должен его расколдовать, Басаврюк. – Пшемек сам удивился собственному голосу, доносящемуся, словно со стороны. «Господи! Кто ж тебя за язык тянет?!» – Расколдуй, иначе Сирко тебя убьет.
– Шутники, – сказал Басаврюк. – Я ничего и никому не должен.
Сирко ухмыльнулся и сплюнул.
– Будем стреляться, колдун, – сказал он, опустил бандолет на землю и засунул заряженный пистоль за пояс.
– Будем, – холодно согласился Басаврюк. – Слушай кукушку, песиглавец. Когда она прокукует трижды – ты станешь трупом. Считай, музыкант.
Пшемек не сразу понял, что обращаются к нему. А проклятая кукушка не думала останавливаться.
– Ку-ку, – прокуковала она.
– Р-р-раз, – сказал Пшемек.
– Ку-ку, – сообщила кукушка.
– Два! – выдохнул скрипач.
И… Тишина.
Замолчала кукушка, задумалась о жизни своей птичьей – без семьи и детей.
Замерли друг против друга непримиримые враги. На доспехах одного из них играют лунные зайчики. Нервно вздрагивает кончик правого уха. В массивной фигуре чувствуется напряжение. Ладонь едва касается рукояти пистоля.
Второй стоит расслабленно. Рука как бы нехотя остановилась над волшебным, не знающим промаха пистолем. Но глаза выдают волнение – они неотрывно следят за противником. Левое веко слегка подергивается.
Тишина.
Только слышно негромкое дыхание. Облачка пара в вечернем холоде вырываются из пасти песиглавца. Едва заметно колышется грудь Басаврюка.
А Пшемек вообще, казалось, забыл, что надо дышать.
– Ку-ку! – очнулась кукушка.
«Три!» – хотел заорать скрипач, но Басаврюк уже вскинул пистоль.
Мысль всё равно успела раньше. «Как он быстр», – смог подумать Пшемек, прежде чем Басаврюк спустил курок.
Ба-бах!
Сирко клацнул зубами и пошатнулся. Сердце испуганного Пшемека остановилось. Песиглавец отступил на шаг назад, поднял голову и встретился взглядом с ухмыляющимся Басаврюком.
– Тьфу! – сказал Сирко, выплевывая пойманную зубами пулю.
Затем он вскинул пистоль и выстрелил в Басаврюка. Серебряная пуля вошла точно между глаз и взорвала затылок колдуна кровавыми брызгами.
– Вот и всё, – устало сказал Сирко после того, как тело Басаврюка упало на землю.
– Кукареку! – победно заорал петух.
Песиглавец сел возле Пшемека на землю, достал люльку, с третьей попытки высек огонь и закурил, выпуская замысловатые облачка дыма. Из кармана скрипача осторожно выглянул бес.
– Мы еще живы? – поинтересовался он. – Не верю. Ой! Гляньте – Басаврюк лежит!
Бес спрыгнул и подбежал к мертвому колдуну.