В действительности же дело обстоит совершенно иначе. Отдельной песни подобного содержания вообще не существует, есть только добавленный новый конец, причем этот конец добавляется ко всем имеющимся версиям былины об Илье и царе Калине: он прибавляется как к песням типа «Илья и Калин», так и песням «Илья, Ермак и Калин» и «Илья, Самсон и Калин».
Виктор Васнецов. После побоища Игоря Святославича с половцами
Заглавие «Камское» или «Мамаево» побоище для таких былин необязательно и нехарактерна. Эти заглавия равным образом прилагаются как к песням, в которых после одержанной победы завязывается новый бой, так и к песням без такою осложненного конца. С другой стороны, песни с осложненным концом далеко не всегда так обозначаются, а обозначаются «Илья и Калин-царь». Особое заглавие не служит показателем особой песни.
Не всегда возможно решить, в каких случаях заглавие дано народом и в каких – собирателями. Возможно, что заглавие дано собирателями под влиянием литературного «Сказания о Мамаевом побоище» начала XV века, с которым былина под тем же заглавием не имеет совпадений, кроме общего стержня повествования о нападении и отражении татар. Это разные произведения.
Заглавие же «С каких пор перевелись витязи на Руси» определенно принадлежит издателям. Оно было пущено в оборот писателем Меем для опубликованной им записи этой былины (Кир. IV, 108–115) Долгое время этот текст считался классическим. На нем основывали свои исследования и Орест Миллер, и Веселовский, и Всеволод Миллер, и другие. Этот текст приводился, когда утверждалось, что смысл песен о татарском нашествии – необходимость смирения перед божьим гневом. Между тем текст Мея оказался, если не прямой фальшивкой, то искусственной стилизацией под духовный стих. Стилистический анализ показывает множество ненародных оборотов («Было так – на восходе красного солнышка…», «Видит он…», «Знать, тоскует он по хозяине» и др.); целый ряд деталей невозможен в эпосе (витязи ночуют на распутье трех дорог, чего в эпосе никогда не бывает: на распутье они выбирают себе дорогу), а главное – весь ход событий и придаваемый им смысл явно не народны. Так, в данной записи витязи так пугаются возвращающихся татар («напугались могучие витязи») что бегут в горы. Это во всем русском эпосе единственный случай бегства русских, и такое нововведение принадлежит не народу, а Мею. Ложная «народность» произведений Мея была установлена Добролюбовым в его рецензиях на «Псковитянку» Мея и на его перевод «Слова о полку Игореве».
Так называемую былину о «Камском» или «Мамаевом» побоище следует рассматривать не как особую песню, а как случай особой версии конца.
Этот новый конец имеется в двух совершенно различных редакциях или вариантах.
В одной из них заметно воздействие духовных стихов, и она имеет религиозно-аскетическую направленность (хотя и не в таких формах, как это сделано у Мея), другая имеет, наоборот, направленность антицерковную, богоборческую.
В первой редакции богатыри, побив всех татар до единого, возвращаются в свои шатры, чтобы отдохнуть и отоспаться, иногда – чтобы попировать. В шатрах на время боя ими была оставлена охрана, которая теперь их встречает. Обычно это два брата. Именуются они различно.
Иногда просто говорится «два братца», иногда точнее – «два брата долгополые Лука и Матвей» (Онч. 26), «долгополые поповичи» (Григ, III, 111), «два брата Суздальца» (Тих. и Милл. 8) и др. Подчеркивается, что в бою они не участвовали.
Иногда после боя их не могут найти, и похоже, что они не столько сторожили шатры, сколько прятались. Эти два брата теперь начинают хвастать, и это хвастовство имеет роковые последствия. Содержание хвастовства совершенно одинаково во всех случаях.
А бы кто нас может победить нонче?
Кабы было золото кольцо в земле,
Поворотили бы мы матерь землю.
Как была бы нонче на небо лестница,
Мы пресекли бы всю силу небесную.
Понимание смысла песни зависит от того, как воспринимать это хвастовство. Во многих случаях оно может пониматься только как кощунство, как пустохвальство. Об этом говорят и фигуры хвастунов. Хвастают не участники боя, а те, кто в нем не бывали. Илья Муромец недоволен и выговаривает им:
Вы немалу себе, ребята, шуточку нашутили,
Еще как нам эта шутка с рук сойдет?
Понимание этого хвастовства как кощунства свойственно той редакции, в которой это кощунство рассматривается как грех, за которым следует божья кара. С этого момента былина в данной ее редакции приобретает религиозную окраску. Происходит чудо. Утром Илья, выйдя из шатра, видит, что вся побитая ими татарская сила ожила. Мало того: кто был разрублен надвое, натрое, восстал вдвойне и втройне.
Еще вышел-де Илеюшка из бела шатра,
Ай глядит на орду-силу тогда неверную,
Ай стоит сила-орда вся живехонька.
Илья первым бросается в бой и увлекает за собой всех других.
Но богатыри, одолевшие татар, побившие Калина или Мамая, не могут одолеть восставших мертвецов.
А как начали рубить силу великую,
А кого секут надвое.
Из того рожается двое же;
А кого секут натрое,
Из того все трое рожается.
Войско врагов все увеличивается. Илья сознает невозможность борьбы.
Уж нам полно, братцы, битися.
Живым с мертвыми дратися!
Вместо того чтобы рубиться с врагом, Илья начинает молиться и каяться, и от этого вся нездешняя сила вдруг падает сама собой.
Как молилися они спасу пречистому —
А тут пала вся сила поганая.
Возвратясь в Киев, богатыри расходятся по монастырям и становятся монахами, а Илья после смерти становится святым.
И сделались мощи да святые
Да со стара казаха Ильи Муромца,
Ильи Муромца сына Ивановича.
В других случаях они уходят в горы, пещеры (по-видимому – недопонятое певцами обозначение Печерской лавры в Киеве) или просто окаменевают, что должно служить наказанием за их похвальбу.
Уже этот краткий пересказ вскрывает и происхождение и идеологию такого прибавления к героической былине.
В эпос вторглась несвойственная ему стихия – вторглись элементы религиозного смирения, церковного учения о ничтожности человека перед нездешними силами.
Причина этому – противоречия крестьянской психологии, основанной на имущественном неравенстве внутри крестьянства, а также на вековой церковной проповеди аскетизма, находившей благодарную почву в наиболее отсталых, темных, забитых слоях крестьянства, людей, оторванных от труда, паломников и нищих, которые вменяли себе свою бездеятельную жизнь в подвижничество. Они распевали духовные стихи, на которые был спрос в полукулацкой и зажиточной среде, связанной с церковью и церковной книжностью. Из этих слоев исходила попытка унизить воинское достоинство русских богатырей, показать их бессилие перед воинством небесным, показать, что подвиг покаяния и молитвы важнее подвига воинского.
Характерно, что данная трактовка сюжета была распространена среди сказителей, тяготевших к церковной книжности, к церквам и монастырям. Таков был Щеголенок, знавший много благочестивых легенд и рассказавший их Л. Толстому, откуда Толстой и почерпнул сюжеты главнейших из своих так называемых «народных» рассказов.
Гильфердинг пишет о нем: «Щеголенок, хотя неграмотный, но большой охотник ходить по монастырям и слушать божественные книги; это отзывается отчасти и в тоне его былин». Как мы видим, это отзывается не только в «тоне», но прежде всего в содержании и идеологии его былин.
Версия о Камском побоище была распространена в Беломорье в раскольничьей среде. Текст, записанный от Г. Л. Крюкова, отличается яркой религиозной окрашенностью (Марк 81).
Щеголенок и Крюков – наиболее типичные представители такого направления в исполнении и трактовке эпоса.
Но наряду с данной версией этого заключения песни об отражении татар имеется другая. Есть певцы, которые вносят в это окончание такие поправки, что былина приобретает совершенно иную, не религиозно-аскетическую, а богоборческую и противоцерковную окраску.
Народ не может примириться с тем, что богатыри «перевелись». Для народа они бессмертны. Поэтому М. С Крюкова, для которой знакомство с текстом Мея может считаться установленным, пропела:
Хоть сказывали ведь некоторые, пропевали-то,
Во старинныя-то ведь сказках они просказывали,
Что ведь русские могучие богатыри,
Что приехали ко стеночке городовоей,
К городовоей ко стеночке приехали,
Будто в той-то все стене окаменели,
С того времени будто же все богатыри повывелись,
Но неправда, что богатыри окаменели,
Но неверно, что могучие повывелись.
Так отвергается попытка исказить подлинный облик богатырей, и в ответ на такую попытку создается другая обработка конца.
В этой обработке иногда хвастают не братья долгополые, а сам Илья. Слова его носят характер не хвастовства и кощунства, а дерзкого, смелого вызова «небесных сил» на бой с ним и с русским воинством.
Так, в мезенской былине «Илья и Калин» богатыри Илья, Добрыня и Алеша возвращаются с боя. Они видят великое множество побитых ими татар, и это зрелище наполняет их гордостью.
Как поехали они и путем дорогою назад, —
Как лежиг-то этой силы да много и премножество.
Они тут же сами себе да удивилися: