Довольно долго мы ехали молча. Потом Илья сказал:
— Что же, богатыри, мы так ни с чем и уедем?
— А мы не уедем, — возразил Алеша. — Мы вернемся завтра. Надо только переночевать подальше от этого места.
— Я не уверен, что мы до ночи выедем за пределы Силы, — сказал я.
— «Сила, Сила», — передразнил Илья. — Толку от вашей Силы. — Но пришпорил коня.
Сила не кончалась. Вот уже и закат отгорел, и звезды зажглись, а Сила все не кончалась и не кончалась. Мы еле держались в седле. Вдруг Алеша осадил коня:
— Смотрите!
Показались всадники…
Мы остановились. Всадники направились в нашу сторону и остановились невдалеке. Их было человек пять, и выглядели они так, как будто не знали, что им делать. Не знаю, что уж подтолкнуло меня, но только я выехал вперед, поднял руку и замер. Они замерли тоже. Я разглядывал их. Они выглядели неуверенными. Не оттого, что увидели трех вооруженных всадников. они чувствовали действие враждебной Силы. Медлен-но, шаг за шагом, я стал продвигаться к ним, пока не приблизился настолько, что они могли легко слышать мой голос, а Илья с Алешей — нет.
— Именем Крепости! — сказал я хрипло. — Властителю Крепости: Добрыня зовет к Идолищу. Началась волчья охота.
Они не шевельнулись, только пристально смотрели на меня, а потом разом поворотили коней и понеслись на запад, прочь от Идолища, в степь.
— Что ты сказал им? — полюбопытствовал Алеша.
— Он сказал, что мы им наломаем бока, — расхохотался Илья.
Я ничего не отвечал.
Потом мы держали совет. Идолище оказался твердым орешком. Но уходить несолоно хлебавши было нельзя. Судя по всему, наши опасения оказались правильны. Оплот направлял теперь свою Силу против Русской земли. Идол действительно был повернут на северо-запад сравнительно недавно. Мы сошлись, что здесь, конечно, не обошлось без Волхва. Надо было ночевать в степи, а утром снова возвращаться к Идолищу и вести переговоры. Я ничего не сказал про Крепость. Во-первых, я не знал, сдержит ли Властитель Крепости свое слово, а во-вторых, я не хотел, чтобы о моих делах с Крепостью заговорили прежде, чем это станет совершенно необходимым (хотя Алеша и услышал что-то, пока я был в бреду).
Мы ехали еще долго, но Сила все не ослабевала. Небо было затянуто мглой, как это обычно и бывает ночью над местами, где разлита Сила, над Оплотами, но мне показалось вдруг, что наши кони ходят по кругу.
Илья чертыхнулся. Он думал то же самое. Алеша, не колеблясь ни мгновения, сказал, что мы правы. Что было делать дальше? Кони были утомлены. Мы едва Держались на ногах. Что было бы проку завтра от трех Усталых богатырей? Мы решили заночевать здесь, хотя Каждый ночующий под Силою очень рискует.
Мы разделились на стражи и бросили жребий. Мне Выпало сторожить первому. Илья и Алеша быстро заснули. Я шагал кругами во мгле, вспоминая мглу, которую я видел в окрестностях Крепости восемь лет назад, и убеждаясь в том, что Сила Оплотов идет из одного источника. Я думал о доме. Теперь меня ждали двое. Вправе ли был я привязывать к себе еще одного человека? Богатыри, за редким исключением, не заводили семей. И так кошмаром для меня было, что Волхв доберется до моей матери. Теперь он мог мстить уже двоим…
Внезапно я услышал мягкие шаги.
— Тревога! — закричал я.
Илья и Алеша вскочили на ноги. Долго мы сидели во мгле, но не слышали решительно ничего.
Они уснули. Я вглядывался в темноту, как мог, напрягал свою Силу, но ее побивала здешняя. Зачем мы отважились на этот подвиг, спрашивал я себя, не было ли это самонадеянностью? И вдруг под окнами моего дома в Киеве теперь слышны такие же шаги? Чем смогут они защититься? Чан с ядовитым отваром? Женщина лечит лучше, чем мужчина, но отбить удар мужчины она не может. Шаги.
— Тревога! — снова закричал я.
Посидев во мгле некоторое время, Илья широко зевнул и сказал:
— Метится тебе что-то, Добрыня. Может, это твоя Сила шагает.
— Давай я постерегу, — предложил Алеша.
Я плохо спал, сны были тяжелые — какая-то опасность дому. Я чувствую ее, но не могу двинуться с места, а мать и Маринка — спят.
Алеша будил нас трижды. Ему тоже слышались шаги. Пожалуй, я никогда не видел его таким встревоженным. Когда на стражу заступил Илья, Алеша наклонился ко мне и сказал:
— Нам лучше не спать. И вообще — больше ни одной ночи здесь.
Я кивнул, но почти тут же заснул, как если бы сон накрыл меня неожиданно с головой. Я спал, наверно, довольно долго, а потом стал стонать и метаться: Учитель и Маринка склонялись надо мной и кричали: «Добрыня! Добрыня!» С невероятным трудом я проснулся. Первое, что я увидел, — мечущегося во сне Алешу, второе- спокойно спящего Илью, третье — полчище всадников, неслышно двигавшихся на нас с востока в предрассветной мгле.
— На коней! На коней! — закричал я, хватаясь за меч.
Алеша тут же вскочил и в мгновение ока все понял. Мы подхватили Илью и бросились к коням. Всадники, поняв, что их план удался не вполне, пришпорили коней и понеслись во весь опор. Мы едва успели вскочить в седла.
— На запад! — крикнул я, и мы понеслись на сизое небо.
— Давайте драться! — закричал Илья.
— Их сотня! — крикнул Алеша. — Прочь отсюда!
Сзади засвистели стрелы. Неожиданно боль пронзила мою ногу, но это была странная рана: я стал терять сознание.
— Скачите, — успел проговорить я. — Отравленная стрела.
Последнее, что я помню, — Илья и Алеша поддерживают меня с боков, а я валюсь в темноту.
Глава двадцать первая
Темнота. Кромешная темнота. Я вытягиваю руку перед собой — и не вижу ее. Я подношу пальцы к глазам — и не вижу их. Может быть, меня ослепили? Да: спящий Илья, бегство, стрела, яд. Я моргаю. Я не знаю, что это такое — темнота или слепота.
Я ползу и натыкаюсь на стену. Я поднимаюсь и иду по стене. Я понимаю, что я — в крохотной каменной каморке. Я нащупываю дверь. Я приникаю к ней и, наконец, в щели вижу слабый намек на отблеск мерцающего факела. Я не ослеп — и это хорошо.
Я ощупываю себя. Все исчезло — и меч, и лук с колчаном, и кинжал, и даже кольчуга. Нога перебинтована, но это пустяковая рана, кость не задета, в обычных боях бывает и похуже. Я — пленник Идолища.
Где Алеша с Ильей? Удалось ли им скрыться? Или они лежат где-то рядом?
Страх наплывает на меня. Я перестаю ощущать себя. Тело мое движется, я могу поднести руку к губам, но не чувствую своего «я». Голова моя пуста. Кто я? Я Добрыня. Я еще помню это, но, может быть, скоро забуду. Я кусаю руку до крови, но это словно не я, Я чувствую боль, но я уже почти вышел из своего тела, растворился во тьме, исчез. А тело осталось. Я схожу с ума.
Я опускаюсь на колени и молюсь. Я молюсь долго. Мне становится легче. Тогда я сажусь и начинаю пробовать окружающее своей Силой. Я чувствую зло.
Я решительно неспособен сказать, сколько времени я провожу так. Иногда я сплю. Когда я не сплю, то молюсь или пытаюсь проникнуть во все, что делается за стенами моей каменной клетки. Меня мучают голод и жажда. Наверно, я скоро умру. Нет, говорю я себе. Не уподобляйся слабым, теряющим голову. Если бы тебя хотели убить, тебя бы давно уже убили. Тебя даже перевязали. Ты нужен им живой.
Судя по силе моей жажды, прошло два дня. Потом я слышу шаги за дверью. Дверь растворяется. Факелы невыносимо ярки, я закрываю глаза, но слезы текут из-под сомкнутых век. Я сижу, смежив веки. В мою клетку вошел кто-то. Привыкая к свету, я приоткрываю глаза и тут же от невыносимой боли закрываю их снова.
— Богатырь плачет? — слышу я насмешливый голос.
Мне трудно говорить от жажды. Я молчу.
— Так все-таки русские богатыри плачут?
Я думаю и потом бормочу:
— Богатыри не только плачут, но и умирают. Воды.
— Только когда ты скажешь мне кое-что.
Я молчу.
— С чего вам взбрело в голову отправиться к Идолищу?
Я немного приоткрываю глаза. Мне больно, слезы все еще льются, но я могу видеть.
Передо мной стоит человек невысокого роста, щуплый, смуглый, чернобородый, скованный в движениях; седина посверкивает в волосах и бороде. Темные маленькие глаза прожигают меня насквозь. Нос с горбинкой похож на клюв стервятника. Длинные пальцы пошевеливаются на груди. Я чувствую неимоверную тоску. Мое сердце сжимается.
Волхв.
Я закрываю глаза и собираю всю свою Силу. Я молюсь.
— Отвечай мне, Добрыня. Ответишь — получишь воду.
Я открываю глаза:
— Сначала вода, Волхв.
— Вот как. Ты узнал меня. Хорошо, я не собираюсь таиться. Вот мы и встретились, Добрыня.
Тишина. Только потрескивают факелы.
— Мы уже встречались, Волхв.
— Ну да — тогда, в Киеве. Тогда ты чуть не упал в обморок. Ты повзрослел, Добрыня.
— Мы встречались еще несколько раз.
— Ну да, ну да. Это когда ты дрался против моих слуг. И несколько раз тебе удалось победить. Ты не будешь возражать, что теперь пришел мой черед победить? Ведь Никита учил тебя быть справедливым.
— Только Бог знает, чей черед пришел.
— Что меня привлекает в вас, богатырях, — это наглость. Ты говоришь мне это сейчас, когда достаточно одного моего движения — и тебе отрежут руки и ноги, превратят в обрубок.
— Может, это переполнит чашу Его терпения, и ты умрешь.
— Ты нагл и самонадеян. Не думай, что ты смутишь меня этим. Я пришел поговорить с тобой о твоем прошлом.
— Сначала воды.
— Вот она.
Появляется человек с ковшом. Я нюхаю воду отталкиваю ковш.
— Я сказал, что мне нужна вода, а не зелье.
— Другого не будет.
— Тогда я умру.
— Ты не умрешь, — смеется Волхв, — ты еще будешь жить какое-то время… Напоите его.
Меня держат и вливают сквозь стиснутые зубы зелье. Я держусь за свою Силу. Даже в дурмане я не должен говорить.
Я как бы пробуждаюсь. Я был в забытье. Передо мной по-прежнему стоит Волхв.
— Вот ты и поговорил со мной, Добрыня. Ты рассказал мне все. Ты рассказал мне про князя Владимира и про Святополка. Ты рассказал мне, как Никита натаскивал тебя на меня. Ты рассказал, как ты убивал моих слуг. Ты действительно был хитроумен со Змеем.