– Только потому моя голова не слетела, что я был в железной мисюрке, которую пан разрубил на ширину ладони так, что только два кольца шлема задержали саблю!
По Украине разнеслись грозные Хмельницкие слова:
– Вы, панове, умеете бить только сзади. Имею в руке саблю, еще не умерла казацкая мать!
Для очередной провокации Конецпольский вызвал сотника к себе, но тот не поехал, сумев с товарищами отбиться от очередного налета слуг коронного хорунжего, требовавшего его приезда в Корсунь, «чтобы присутствовать на банкете старосты».
Приезд Оссолинского в Киев остановил череду покушений на Богдана, которому король и великий коренный канцлер предложили принять булаву гетмана реестрового войска. Хмельницкий, понимая, что вступает в открытый смертельный конфликт не только с магнатами, но и с терявшими власть двумя казацкими есаулами, попросил гостя из Варшавы немного подождать, пока он не получит одобрения всего товарищества на войсковой раде. В Чигирин на совет начали съезжаться реестровые сотники и запорожские рыцари и в сенат сразу же полетели товарищеские доносы о том, что неистовый Богдан вот-вот начнет всеобщее казацкое восстание. В августе 1647 года обстановка у Днепра обострялась с каждым днем, и двадцать тысяч жолнеров оккупационного войска польской Короны у Киева и Черкасс под командованием великого коронного гетмана Николая Потоцкого и польного гетмана Мартина Калиновского были приведены в полную боевую готовность.
Из-за опасения реестровых волнений и возможного крымского налета хана, недовольного невыплатой дани, карательный поход регулярной армии на Запорожскую Сечь, на который не было выделено денег из казны, был отложен, а шесть тысяч солдат Вишневецкого и две тысячи жолнеров Конецпольского без полков Потоцкого могли воевать только с мирным населением, но совсем не с запорожцами. В столице Речи Посполитой готовилось обвинение сотника реестрового казачьего войска Хмельницкого в государственной измене, а отчаянный и висевший на волоске от смерти Богдан, холодно и спокойно готовил «совещание в роще», призванное решить судьбу Украины.
С самого утра золотисто-теплого сентябрьского дня опушка красивой и ухоженной рощи у околицы пограничного Чигирина была украшена колоритными запорожскими рыцарями и сотниками реестрового войска, по зову Богдана Хмельницкого съехавшимися со всей украинской страны. В воздухе густыми ломтями висел пахучий дым от сотни казацких трубок и уже не один час шел раздумчивый разговор единомышленников и соратников не только о судьбе всего гибнущего казачества, но и о никакой доле пятимиллионного днепровского народа. Все витязи понимали, что счет исторического украинского времени идет на считанные месяцы, которых осталось совсем немного. Рыцари были единодушны и яростны, и их знаменитые прославленные сабли уже пытались выглянуть из изукрашенных ножен. Над теплой и щебечущей рощей стоял железный гул: «Пора взяться за оружие. Разобьем алчный Ляхистан или умрем друг за друга. Поляки считают нас хуже собак – пусть и сам узнают такую честь. Вернем родине золотую свободу!» Сотня лучших и умнейших героев ждали хмельницкого слова и Богдан начал свою неторопливо-выверенную речь:
– Ляхи считают схизматиками-еретиками и неразумным быдлом наш народ. Мы не должны глухо терпеть и оставлять в беде своих братьев. Везде мы видим страшные притеснения и тиранство и везде несчастный народ вопиет о помощи и спасении. Сейчас посполитые уже готовы поддержать наше восстание, взять в руки оружие и встать с нами заодно. Нас, опытных бойцов, владеющих саблей и ружьем, меньше десяти тысяч и без помощи народа Потоцкий сотрет нас в месяц. Если бы не крымская угроза, о которой много говорили и в реестровых полках, нехватка денег и боязнь нашего казацкого единства, двадцать тысяч карателей уже маршировали бы на разгром Запорожской Сечи.
За месяц народ не поднять. Нужны хотя бы явные победы или отсутствие поражений. Уже десять лет вольности наши попраны, земли отняты, свободные воины обращены в хлопов, топят печи панам и как рабы смотрят за их псами. Полковники и почти вся старшина в реестровом войске – все из шляхты, пользуются казаками как слугами, разворовывая их жалованье и внося в полковые списки несуществующих воинов. Жалованье казацкое полковники и есаулы берут себе, а нашу отвагу в бою нарочно скрывают.
Сколько раз нобили, а за ними пышная шляхта предавали нас жестоким казням, за малейшую вину убивали даже детей! Сколько раз они чинили ругательства над нашими женами и дочерьми! Паны преследуют нашу веру, принуждают нас к унии, разоряют наши церкви, ругаются над святынями, изгоняют священников. Враги сильны, а у нас пушек, гарматы, ружей нет и голыми руками их не возьмешь, особенно когда в замках и всех местечках сидят комиссары с драгунами и смотрят за нами.
Вернем свободу нашего народа, но не только с помощью наших сабель, но и времени и помощи Крымского ханства. Надо позвать на помощь татар или их позовут на нас магнаты и тогда кровавый конец казачеству и вечное ярмо народу. Без Крыма нам не успеть поднять народ – Потоцкий и Калиновский висят с двадцатью тысячами жолнеров у Корсуни, Черкасс и Переяслава.
Татары бы давно уже налетели на Польскую Корону, злы за задержку даней, да мы, реестровое войско и Запорожская Сечь, мешаем. Нужно показать хану королевские привилеи, как нас в войну на Черное море выталкивают и деньги на боевые чайки дают. Да если бы Владислав IV положился на казаков, то плюнь мне татарин на усы, если бы король не заимел такую опору, такую стену, из-за которой ему не было бы страшно не только своры королят, но и самого черта с рогами. А то гнется и гнется то туда, то сюда в своем бесконечном краковяке. Эх, если бы не стояла между нами эта бесконечная гоноровая шляхетская гордыня, какая бы была страна, какая государственная мощь! Но нет! Разнузданные сеймы с выпученными от жажды наживы глазами все быстрей мчат Речь Посполитую к пропасти, чтобы рухнуть вместе с ней в провалье!
У хана будет повод к походу. Сам он не пойдет, попугает Варшаву, чтобы долги отдала, посмотрит как у нас бои пойдут с гоноровыми. Но в спину не ударит и орду небольшую даст. А мы уж зевать не будем, разнесем по усим усюдам, что казачество в союзе с татарами идет трощить зарвавшихся по макушку панов. И к нам хлопцы пойдут и хану хорошо, он и в победе и разгроме добрую долю имеет. Варшава рассчитается, хан добычи наберет, а на следующий год сквозь слабые пограничные заслоны на Речь пройдет, как нож сквозь масло. Нам без орды смерть, а ему везде выгода, должен помочь.
Здесь торопиться нельзя и опоздать невозможно. Венеция раскрыла Владиславу свои набитые дукатами золотые сундуки, чтобы польский меч и казацкая сабля рассекли чалму турку, а то этой торговой республике на воде в страшных снах давно снится его кривой ятаган. Королю очень нужно, чтобы мы нападением на Турцию разожгли бы пожар войны в Польше. Вон, Оссолинский, даже булаву гетманскую мне в Киев привозил. Война начнется, Владислав поднимет посполитое рушение, а значит и нас. Откроются арсеналы, и будем мы опять в полном комплекте, большое и сильное войско.
Король и канцлер говорят, что турецкая война нужна только для предлога, чтобы поднять казаков и встать во главе нашего пятидесятитысячного войска и тысяч своих наемников и кварцяных жолнеров. Владислав обретет силу, восстановит наши привилеи, вернет земли, поставит новые законы и своей наемно-казацкой вооруженной рукой и новым монаршим авторитетом пострижет королят как баранов.
Хорошо придумано, но так не будет! Нобили и их шляхта поднимут на сейме гвалт. Будет война внутри Речи. Не бывало и не будет довеку, до страшного суда, чтобы алчные ляхи сами уступили свои права на чужие доходы. Не уступят они ни наших земель, ни своего награбленного добра, ни своего золотого разгула, ни своей хищной неправды. Зубами за чужое – свое будут держаться, пока не выбьем все их клыки из этих ненасытных пастей. Будет война, и биться со шляхтой нам нужно не мятежом, а под королевским знаменем. Тогда магнаты не смогут на нас нанять наемников за границей, на брата-короля чужие государи людей не дадут, запретят идти и добровольцам. Бросятся нобили на нас со своим обожравшимся шляхетным гвалтом – вот тогда-то мы панятам глотки и заткнем. Саблями.
Начнется в Речи Посполитой пир пьяный и кровавый, к которому, браты-рыцари, нужно нам запастись огненной горилкой, настоянной на пулях и ядрах, а до поры не будить злобу непрошенных гостей, которые намного сильнее нас. Будет потеха, но как ее начать? На Черное море и Крымское ханство Войску Запорожскому идти нельзя! Королю и магнатам будет хорошо, но мы об этом можем и не узнать, мертвые.
Заговорили спокойно и мудро все побратимы и Богун, и Ганджа, и Нечай, и Кривонос, и Вишняк, и Джеджалий, и Чарнота, и все товарищество:
– Крым у нас казацких земель не отнимает и как Польша в свою веру не принуждает, вообще наших прав не касается. Ханство своими набегами и нашествиями разоряет Украину, убивает людей и многих уводит за Перекоп на арканах. До Кодака и Буджака стоят у нас сторожевые цепи вежей-фигур. Варта при набеге их зажигает и извещенное население прячется, как может. Тут и мы выходим, бьемся, врагу не спускаем, в боях обучаем и увеличиваем силу казацкую, закаляем рыцарскую удаль.
Крым грабит и польские украйны, и это заставляет королят – магнатов считаться с нами, казаками и запорожцами, а это прибавляет нашим рыцарям весу. Татары нам только опасны и с ними в сражениях мы мужаем. Польская же Корона только и ждет, высматривает, вынюхивает, как нас полностью уничтожить.
Мы сцепимся с турками и татарами насмерть, поляжем и мы, и они получат доброго прочухана. Турция и Крым после жестокой войны надолго не станут страшны Польше, а мы, казаки, ей без южной угрозы не нужны. Тех хлопцев, кто не сгинет в битвах, поляки добьют и быстро превратят посполитых в действительное быдло. Войску Запорожскому с Крымом и Турцией воевать – свою голову под польский топор с маху подставить! Хитромудрый Владислав мягко стелет, да не встанем мы больше с королевского ложа-эшафота.