едшего в 1914 году. Михаил Сапега подарил мне своё свежее издание и убежал в «Борей», а я углубилась в книжку, призывавшую к введению предмета «алкоголеведение» в школьное обучение. Особенно меня потрясли задачки. Были они примерно такие: «В 1912 году в России выпито 96.500.000 ведер водки. Сколько всего пропито русским народом на водке, если 1 ведро стоит 8 рублей 40 копеек?» Или: «Ежегодно в Петербурге, столице нашего Государства, умирает от пьянства 21 человек из каждых 100 000 населения. В Париже умирает от пьянства 19 человек, в Берлине — 3 человека. Во сколько раз больше народу убивает водка в нашей столице, чем в названных городах?». Я шла по Невскому, озадаченная подсчётами, потом плюнула и стала считать всякие бутылки в руках у окружающих и бокалы с пивом на столиках кафе на Невском. Пока шла до Садовой — насчитала 58 единиц алкоголесодержащих сосудов.
В одном из дворов Невского проспекта я зашла в фотоателье. Из какого-то подвала вкусно пахло шавермой. Вдруг дверь на вид нежилого подвала распахнулась, и я обомлела. Там на матрасах сидело, спало и питалось чем-то национальным человек 30 выходцев из Азиатских республик, там были и женщины, и дети, и мужчины разных возрастов. Так вот оно что означает — без окон, без дверей — полна горница людей!
Я занималась на Невском фарцовкой. Я была выпускницей английской школы, у меня была своя машина, и вот со мной подружились мальчики из университета с филфака. Схема была такая — по Невскому ехал автобус с интуристами, обычно, с финнами. Я на машине ехала следом за ним. В какой-то миг, по некоему сигналу, автобус притормаживал, я тоже. Парни-филфаковцы выскакивали из моей машины, быстро заходили в автобус, автобус тут же ехал дальше, я опять его преследовала. Через некоторое время автобус опять останавливался, мои парни выходили от интуристов уже с большими мешками с фирменными шмотками, запрыгивали ко мне в машину, и мы уезжали делить добычу. Это было очень опасно, на нас могла настучать комса. Но нам везло, всегда всё получалось, у нас была отличная одежда, голубые джинсы, белые кроссовки, пуссера…
Дом 68 на Невском проспекте украшен двумя скульптурами на крыше. Одна из них изображает колхозницу с серпом и колосками, другая — интеллигентного рабочего с полуистлевшим молотом и каким-то развалившимся планом. Скульптуры тихо разрушаются, но крепко держатся при помощи железных штырей, которые им вделаны в спины. Я эти скульптуры воспринимаю как аллегорию нашей страны, сельхозпроизводство и производство промышленное, увы, в разрухе, колоски колхозница держит не победно, а как-то зёрнами вниз, у рабочего молот похож на тросточку старика… Оба они стоят у подножия как-бы горы, пика, который уже недостижим…
И вот что интересно — со скульптурой колхозницы вечно что-то происходит, хотя она находится на самом опасном углу крыши. Ей кто-то то часы привешивает на серп, то их убирает, то какие-то веревочки прицепляет. Это какие-то смелые скалолазы!
Я запомнил одно необычное действо, которое проходило в Театре комедии. Приезжали британские биологи и рассказывали о проблемах клонирования и овечке Долли, всё это с переводами, с показом слайдов и видео, с ответами на вопросы публики. Публики было много — полный зал. Мой друг после лекции мечтательно сказал, что хотел бы заказать биологам вывести для него маленьких получеловеков — полусвинок, или других каких клонов, чтобы с ними потом ездить по миру и показывать их за деньги в театрах. Мне после этого приснился ужасный сон: получеловек-полусвинья, голый, с шестью рядами пуговок, сидит в клетке и плачет человеческими глазами, так как человека в нём получилось больше…
Как-то в середине 80-х, когда самой злой и экстремальной антикоммунитсической силой считалась партия «Демократический союз», я встретила на Невском знакомую девушку, которая была членом этой партии. Она тут же пламенно стала рассказывать мне, как её за листовки посадили на несколько суток в тюрьму, и она там в лицо сатрапам кричала о том, какой Ленин гад, и что она объявила сначала сухую голодовку, потом мокрую голодовку, или что-то вроде этого. Я изумлялась запредельной смелости этой девушки. Но слова про злодейства дедушки Ленина казались мне запредельными, мой разум не хотел это воспринимать, Сталин-гад, коммунисты в СССР — мерзавцы, но дедушка мечтал то о хорошем… Тогда эти слова о дедушке-мерзавце оттолкнули меня, я убежала, как страус, спрятав голову в песок.
Теперь вот я сделала антиглобалистские джинсы с надписью «недра — народу». Простая тупая мысль, в нашей конституции витиевато прописанная, что земля и её богатства — основа жизнедеятельности народов, что доходы от недр должны делиться поровну между населением, как это происходит во всех странах, а у нас забирается горсткой олигархов. Вот отдела я эти джинсы, вышла на Невский… И почувствовала себя страшно одинокой и непонятой, всех отпугивающей, как та девушка из ДС. А ведь её крамольная идея о том, что дедушка Ильич был злодеем и душегубом — она так скоро стала всеми признанной истиной…
Я была в паломнической поездке в Александро-Свирский монастырь, и экскурсовод Ирина рассказала удивительные истории Невского проспекта, связанные с православными святынями. С приходом коммунистов началась беспрецедентная компания по надругательству над мощами святых, которые извлекали из уничтожаемых повсюду храмов. Мощи одного святого были выставлены воинствующими атеистами вместе с забальзамированным трупом вора-карманника и чучелом крысы, но забальзамированный учёными труп тут же страшно завонял, вопреки советской науке. Тогда был выдвинут лозунг: крематорий против мощей. В 1930-е годы «учёные» из музея религии и атеизма приказали уничтожить мощи Александра Свирского, чьё тело нетленно уже 500 лет. Это приказание было отдано в связи с несколькими случаями холеры в Ленинграде, и учёная дама сказала, что мощи могут служить пищей для микробов холеры. Два тайно верующих сотрудника музея Казанского собора, один из них по фамилии Соколов, выкрали мощи и спрятали их на чердаке Казанского собора в шлаке. Так тело православного святого Александра Свирского пролежало в идеальной сохранности до 1990 года, где и было случайно обнаружено.
Мощи были обнаружены вскоре после возвращения чудотворной иконы Казанской Божьей матери в Казанский собор. Они были показаны египтологу, и тот сказал, что это не мумия, а мощи святого. Они были выставлены на 4 дня, люди стояли по 20 часов, чтобы к ним приложиться, потом мощи пронесли к Александро-Невской Лавре по Невскому проспекту крестным ходом, оттуда они были перенесены в Александро-Свирский монастырь. Кстати, в день, когда в Казанском соборе впервые была выставлена икона Казанской Божьей матери, над собором полчаса стояла в небе радуга.
А недавно неомарксисты устроили возле Казанского собора атеистическую акцию — они пускали на выходящих из собора мыльные пузыри, намекая, что религия — это мыльные пузыри иллюзий…
Недавно моя мама рассказала мне смешную историю Невского проспекта. Она и историк Сергей Лебедев сидели на скамейке на Площади искусств, маме позвонили и позвали в итальянский ресторан, куда она и Лебедев и отправились. Следом за ними увязался бритоголовый человек, похожий на бандита. Он сказал, что у него много денег, и он всех приглашает с собой. Так что в итальянский ресторан на Невском ввалились моя мама, историк Лебедев, бандитский мужчина и целая свора готов с пирсингами и чернявыми волосами. Потом вдруг в ресторан вошла девушка-бомжиха с перевязанной рукой и стала попрошайничать. Тут бритый, похожий на бандита человек, воскликнул: «А ну развяжи немедленно свою руку. Если там будет рана — я тебе дам три тысячи рублей. А если ты прикидывалась — то тогда!», — человек не конкретизировал, что он сделает, но при этом достал откуда-то огромный нож и вонзил выразительно его в стол. Все затрепетали, особенно девушка-попрошайка. Она пыталась улизнуть и отказывалась развязывать руку, но бритоголовый не выпускал её. Тогда она развязала руку, все облегчённо вздохнули, там у неё реально оказалась рана. Она получила три тысячи рублей.
Моя мама работала в парикмахерской под Думой на Невском проспекте. У неё была подруга, потрясающая красавица и блондинка, к тому же с ангельским характером. Она была так хороша собой, что мужчины, пришедшие подстричься и побриться, садясь к ней в кресло, теряли разум. Особенно они теряли разум, когда она своими руками трогала их растительность на голове и лице. Когда прекрасная парикмахерша спрашивала, что клиент хочет сделать — подстричься или побриться, то мужчины часто не могли ответить на этот вопрос, или путались в речах, так как пребывали в смятении чувств. И вот Маша клиенту, пришедшему побрить щёки, брила на лысо голову, или наоборот — желающему подстричь волосы на голове обривала усы. Но мужчины никогда не жаловались. Моя мама сидела на кассе и книга жалоб и предложений находилась рядом с ней, она свидетель, что мужчины никогда не жаловались, понимали, что сами виноваты. И вообще что бы Маша с ними не делала, они всегда всем были страшно довольны…
Однажды, в 80-е, летом, я шёл по Невскому, и на углу с улицей Марата увидел мужчину, торгующему с машины отличными арбузами. Я подошёл к нему, хотел спросить, почём арбузы, но он от меня спрятался. Я отошёл, потом опять попытался приблизиться к нему. Тогда я забежал с другой стороны и спросил, чего он от меня прячется, я арбуз хочу у него купить. Он спросил, не из СЭС ли я. Я сказал, что просто арбуза хочу. И тогда этот человек рассказал мне, что привёз арбузы на Кузнечный рынок и стал их продавать по дешёвой цене, чтобы побыстрее всё продать. И тут окружающие продавцы стали намекать ему, чтобы он поднял цены. Но он не слушал их. Тогда к нему подошла женщина из СЭС с дозиметром, и сказала, что его арбузы радиоактивные. Ему пришлось убираться с рынка, и всюду его преследовала тётка из СЭС, и вот только тут он ушёл от преследований бабы с дозиметром, и вот теперь побаивается, как бы ещё кто к нему не прицепился. Арбуз оказался отличным и дешёвым!