— Я всегда относился к вам с интересом, — сказал генерал, вставая.
— Да уж, я монеты в задницу не засовывал.
— Ну, до скорого, — сказал генерал.
— Все там будем, — ответил старик.
Он вышел к гостям в трусах и майке. Мария не успела прикрыть его собой.
— Простите, но у меня нет смокинга, чтобы достойно встретить вас.
— Как же! — очнулась Мария. — Я принесла вчера пиджак из чистки.
— Нет также свежей сорочки, бабочки и пары блестящих штиблет, — продолжал старик. — Если вам это не смущает, пожалуйста, заходите. Вот смотрите, — сказал он уже в столовой, — как едят гении. Сейчас я буду есть. Переведите гостям.
Переводчица, смущаясь, перевела. Гости понимающе загалдели и стали рассаживаться. Один из гостей, толстый господин в очках, не отводил от старика особенно восторженных глаз.
— Смотрите, я буду есть борщ, — сказал старик. — Я привык есть борщ с чесноком. Ничего, что от меня будет дурно пахнуть?
И, наклонившись над тарелкой, он стал есть, нарочно громко чавкая и прихлебывая. Пока он так ел, гости вертели головами, пытаясь рассмотреть висящие на стене картины. Толстый господин в упор рассматривал старика.
— Здесь нечего смотреть, — сказал старик. — Лучшее я снес в сарай. Но там теперь тоже ничего нет. Правда, Мария?
Гости с тревогой посмотрели на Марию.
— Какой позор! — сказала она. — До чего я дожила! Он шутит, — обратилась Мария к гостям. — Переведите, мой брат — большой шутник. У него есть костюм, у него есть рубашки, я слежу за ним, просто у него сегодня такое веселое настроение. Переведите, скорее переведите, а то они обидятся и уйдут.
— Мы никуда не уйдем, — с небольшим акцентом сказал толстый господин, продолжая рассматривать старика. — Нам очень интересно.
— А-а-а, интересно, — сказал старик. — То-то я смотрю, он от меня не отрывается.
— Я тебя сейчас изобью! — злобным шепотом, приблизившись к брату, сказала Мария. — Здесь же при всех изобью.
— Злая сестра, сумасшедший брат — классическая схема, — сказал старик, вставая. — Вы уж извините, я накину на себя что-нибудь.
Он вышел на минуту и вернулся в расшитом золотом толстом бухарском халате. Гости ахнули. Переводчица заулыбалась.
— Нравится? Это халат моего покойного друга профессора Берга. Ничего, если я к вам в таком виде приеду? Не в протокольном, так сказать?
— Ничего, — сказал толстяк, не отводя от старика взгляда. — Вы можете приехать в любом виде.
— Ну да, ну да, — засуетился старик. — Чем бы вас развлечь? Мария, — обратился он к сестре. — Принеси наше богатство.
— Какое богатство?
— Мамину шкатулку. Я хочу, чтобы они увидели, С каким миллионером пытаются иметь дело.
— Ты сумасшедший, не собираюсь я приносить шкатулку.
— Мария, не позорь меня перед гостями, ты сама хотела как лучше.
— Но это мои драгоценности!
— Мария, ты создаешь о нашем доме превратное впечатление, надо же мне их чем-нибудь занять, тащи шкатулку.
— Я тебя убью, покажи им свои картины.
— Мои картины их совершенно не интересуют они даже меня не интересуют, им нужно другое. Хорошо, я сам схожу.
— Сиди! Ну, старый негодяй!.. Извините, пожалуйста, — сказала Мария гостям. — У брата такая причуда. Я сейчас, сейчас.
Она вошла в свою спальню, открыла маленьким ключом дверь черного секретера, где было последнее ее богатство. Она защитила его от старика, не дала раздарить, не дала разодеть очередную его куклу — мамины драгоценности. А теперь своими руками он заставлял принести их гостям, от него можно было ожидать чего угодно, почему он не умер в детстве, почему его не убил и в тюрьме такие же, как он, зачем вернулся, садист, на ее старую голову?
Она посмотрела на фотографию родителей, висящую над ее кроватью. Красавец мужчина с вздернутыми, как у Вильгельма, кончиками пышных усов и аккуратно причесанная женщина с бархатными добрыми глазами. Головка к головке.
— Паразит, — сказала Мария и пошла к гостям.
— Вот, — сказал он, принимая из ее рук шкатулку. — Теперь я буду вам рассказывать. Будьте внимательны и садитесь ко мне поближе. Вы, — обратился он к переводчице, — сядьте со мной рядом, так будет легче переводить. Вот. — Он извлек из шкатулки массивное золотое кольцо. — Это кольцо с сапфиром герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора, которое он получил в подарок от Осман-паши и впервые надел на Венском конгрессе, это кольцо принесло счастье человечеству, в нем Талейран заключил мир на выгодных для поверженной Франции условиях. Ну, это вам, конечно, известно.
— Какого Талейрана? — удивилась Мария. — Это кольцо моего отца, он купил его во время Гражданской войны у одного еврея.
— Не обращайте на нее внимания, — сказал старик. — Она не в курсе дела. Не обязательно все переводить. Передайте по кругу.
Кольцо с сапфиром стало оплывать комнату, переходя из рук в руки. Гости зачарованно рассматривали кольцо герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора.
— Это ожерелье Марлен Дитрих, — сказал старик. — Она сама подарила его мне, когда увидела одну из моих кукол, сделанных в тюрьме. Я думаю, это не такая уж ценная вещь. То ожерелье, что было на моей кукле, стоило гораздо дороже. Но Дитрих все-таки, сами понимаете.
— Я был знаком с Марлен Дитрих, — сказал толстяк.
— Вот видите…
— Какое ожерелье, какая Марлен Дитрих, когда ты ее видел? — рассвирепела Мария. — Верни вещи обратно в шкатулку!
— Моя сестра не до конца посвящена в историю этой коллекции. Она экономист, человек точных цифр и расчетов, жизнь всегда была моей привилегией.
— При чем тут моя профессия?
— Вот серьги. Видите, какие брильянты маленькие, а граней здесь сотни. Итальянский народ вырвал их из ушей любовницы Муссолини, прежде чем повесить ее за ноги на площади, и передал эти серьги в подарок мне. Вы, конечно, помните, прекрасные, стройные ноги подруги дуче, когда ее повесили вниз головой рядом с ним, фотография обошла весь мир. Что поделаешь, гнев народный!
И в это время погас свет.
Мария опешила только на секунду.
— Руки! — крикнула она. — Руки на стол, немедленно всем руки на стол! Сидеть!
И, выскочив на веранду, схватила керосиновую лампу и тотчас вернулась. Потом зажгла фитиль дрожащими руками и обвела лампой застывшие фигуры гостей.
— Где брильянты? — спросила Мария.
— Они все здесь, — почти заикаясь, ответила переводчица. — Не беспокойтесь, пожалуйста, они не украдут.
— Этого мы знать с вами не можем, — сказала Мария.
— Мария, — сдерживая смех, сказал старик, — ты позоришь нашу славную семью.
— А ты, — начала она, но в это время зажегся свет. Испуганно глядя на Марию, гости положили на стол драгоценности.
— Продолжим, — сказал старик. — Вот монета времен римского императора Антиоха, важна не сама монета и даже не то, что она из чистого золота, важнее, при каких обстоятельствах она была обнаружена и как попала в эту шкатулку… Мария, — обратился он к сестре, — тебе не кажется, что уже можно погасить лампу?
— Да? — сказала Мария. — А если снова погаснет свет?
Тут старик не выдержал и расхохотался так, что в комнате сразу стало легко и весело. Все с обожанием посмотрели на Марию, а толстяк, покачав головой, сказал: «Темперамент».
— Что ты можешь сшить мне, Николай? Разве сегодня такой крой, как у адмиральского пиджака, это пиджак наших с тобою отцов, я вытирал о край отцовского пиджака нос, когда плакал, вкусный пиджак, любимый пиджак. Что ты можешь скроить, Николай?
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — бормотал портной, забираясь в подмышки Георгию, щекоча метром ляжки. — Сию секундочку…
А там, забросив метр на шею, быстро и ладненько заносил цифирки в записную книжку.
— Все ясно, — говорил он и уходил шить новый костюм. Ему действительно все было ясно. Он был хороший мастер.
Но почему-то, и это было самое необыкновенное, на примерке ладилось, все было впору Георгию, а вот натягивал уже сшитые брюки — и разлетались пуговицы в разные стороны.
— Нет, это вы нарочно! — ужасался портной.
— Бог — свидетель, — повторял Георгий. — Бог — свидетель.
— Но не могли же вы так поправиться за два дня!
— Не мог, — печально соглашался Георгий. Он был обречен носить чужой гардероб, Мария — этот позор терпеть.
Мария шла рядом с братом. На нем был новый синий в полоску костюм. Он уезжал далеко. Она сияла, как будто только что родила его заново. Она взял его под руку, брат не сопротивлялся, недоверчиво взглянула — не смеется ли? Нет, был серьезен. На них смотрели из окон. Так они не шли никогда.
Когда проходили мимо церкви, Мария мысленно поблагодарила Бога. Брат принадлежал ей. Ненадолго, до отъезда, но потом он будет принадлежать всегда. Она в его отсутствие приведет в порядок дом, объединит их половины, согласие она уже получила. Пусть он живет вместе с ней в ее комнатах, а там откроет галерею, надо списаться, чтобы разбросанные по всей стране его вещи собрать в одном месте. То, что она затевала, было грандиозно, ни одна жена не способна была сделать для него большего.
Она поняла главное с ним не надо делиться планами, он все отрицает, пока своими глазами не увидит. Как маленький. И он увидит, увидит!
Она шла под руку с братом, ликующая, она шла есть мороженое в парк, она шла открывать галерею в новом перестроенном доме. И незаметным движением счастливая Мария прикоснулась к лацкану его пиджака.
Все было сделано без него.
По стенам великолепного зала развешана и подсвечена его жизнь так, как ее понимали другие люди. Они понимали ее неплохо, и в их понимании эта жизнь представлялась значительной.
Один только он знал — из какого мусора она состояла. Он отвечал на поздравления сдержанными мудрыми кивками. Он не понимал длинных монологов на чужом языке и не вникал особенно в слова переводчика. Но отвечал на поздравления значительно.