Жизнь в храме оказалась легкой и тяжелой одновременно. Двенадцать девочек обучали не только искусству любви, но и многим наукам. Жрица не должна быть ни глупа, ни косноязычна, ни необразованна. Постепенно жизнь вошла в какое-то русло, после нескольких бунтов Незер нашла в ней свою прелесть, ей было интересно заниматься математикой и слушать рассказы по истории предков, нравилось ухаживать за собой, нравилось, когда ее тело умащивали ароматическими маслами, даже когда выщипывали самые незаметные волоски, едва начавшие появляться на теле, тоже нравилось, хотя большинство девочек во время такой процедуры пищали.
Жизнь была насыщенной и интересной, ее семьей стали эти одиннадцать девочек, правда, чуть постарше. Старуха присматривала за ними и многочисленными служанками, не позволяя неизбежными стычкам перерастать в нечто более серьезное, но и не останавливая. Каждая должна была уметь отстаивать свое положение в доме, где они жили.
Незер и здесь оказалась самой младшей, но не давала себя в обиду.
За следующие семь лет она сильно изменилась. Куда-то делась не только угловатость, но и все остальные недостатки фигуры, зато вполне проявились ее достоинства. Коленки длинных ног больше не торчали, как у кузнечика, и не были сбиты. Локти не шелушились и приобрели приятную округлость. Но главное, соски теперь покоились не на плоскости, а выпирали из наливающейся с каждым днем груди прекрасной формы.
Воспитательницы девочек очень старались, чтобы те приобрели гибкость, без чего невозможны многие сладострастные позы. Потому девочки много занимались физическими упражнениями, но не всем это удавалось вполне. Через пару лет из двенадцати остались только десять, а потом ушли еще три.
Зато семеро малышек постепенно превратились в настоящих красавиц – стройных, длинноногих, с прекрасно развитой грудью и гибких, как змеи. Особенно изменилась Незер. Встреть ее теперь кто-то из семьи, едва ли узнал бы. Девочку по-прежнему бдительно опекала старуха, лично следившая за тем, как ее учат, как тренируют, как за Незер ухаживают.
Незер к опеке привыкла, даже противиться перестала, но не позволяла одного – брить волосы на голове. Конечно, в первый же день появления в храме ее обрили, но больше ни разу! Никаких мерзких париков, пахнущих старым маслом и пылью!
Незер стала девушкой в двенадцать. Но даже когда это произошло, обрить себя не позволила. Возможно, ее снова напоили бы дурманящим напитком и лишили роскошных вьющихся волос, но в тот момент своих юных жриц посетила сама богиня любви Хатхор. Она бывала в храме нередко, но с малышками не общалась, обычно проводя время в обществе гостей и жриц постарше, тех, что дарили этим гостям свою любовь.
Услышав какой-то шум в той части, где жили младшие, еще не побывавшие на ложе с мужчинами жрицы, Хатхор заглянула и к ним. Рука богини остановила служанок, готовых применить по отношению к строптивой Незер силу:
– Против чего ты протестуешь?
– Я… я не хочу, чтобы мне брили голову!
Богиня подошла ближе, внимательно оглядела юную девушку, которая при таком внимании Хатхор вся подобралась, довольно хмыкнула:
– Но тогда придется каждый день смазывать волосы сандаловым маслом и мыть их.
– Я согласна!
Богиня приказала служанкам:
– Оставьте ее.
Она еще что-то говорила старухе, но что именно, уже никто не слышал.
С того дня Незер перевели на половину взрослых жриц, но держали все же отдельно и продолжили обучение. Только теперь учеба была иной. От юной жрицы отныне не требовалось женить или разводить большие числа, записывая их в столбик, не требовалось запоминать истории всех богов или народов, окружающих Египет, не нужно упражняться в написании иероглифов, даже развивать гибкость или ловкость.
Ее стали учить искусству любви. Иной массаж, во время которого по телу прокатывала сладострастная волна, и оно выгибалось, сотрясаемое непостижимыми конвульсиями, иные упражнения со сладострастными позами, иной уход за кожей и даже волосами. Девушку стали окружать чувственные ароматы, а по ночам посещали удивительные видения.
Но в отличие от остальных, таких же, как она, Незер не отдавали гостям. Если кто-то из гостей появлялся в храме, девушке запрещалось показываться на глаза, сидя в своей комнате. К четырнадцати годам Незер, несомненно, была самой красивой из жриц, но все еще нетронутой. Хатхор словно берегла ее для кого-то особенного.
И вот этот день наступил…
По тому, как тщательно служанки удаляли волоски с ее тела, как умащивали кожу, пропитывали ароматным дымком волосы, втирали масло в локти и подошвы, Незер поняла, что ее готовят к первой ночи любви. Удивительно, но глаза подводить не стали совсем, и пухлые губы красить тоже. Даже золотую краску на соски не нанесли. Волосы просто распустили, чтобы огненная волна локонов покрыла всю спину.
Ее провели в большую комнату с множеством светильников и широким ложем, покрытым мягкой подстилкой. Комнату наполнял аромат, от которого сердце забилось быстрей. А может, просто сказалось волнение?
Хатхор сама зашла проверить готовность подопечной. Придирчиво оглядела девушку, осталась довольна.
– Я надеюсь, ты сможешь показать все, чему тебя учили?
Незер только кивнула.
Сквозь волнение пробилась мысль, что ей не дали средство против зачатия, которое непременно давали с утра тем жрицам, что вечером ублажали гостей, но эту мысль перебили другие.
Служанки почему-то погасили все светильники, исчезнув из комнаты и оставив Незер в темноте стоящей перед ложем. Она была нагой, даже без браслетов и ожерелий.
Почти сразу в комнату вошел ее первый мужчина. Он был рослым, на полголовы выше даже ее отца, а самой Незер на голову. И явно видел в темноте, поскольку не стал пробираться на ощупь, а уверенно подошел к девушке, биение сердца которой слышно, казалось, на весь храм. От незнакомца исходил немного резковатый дурманящий запах, от которого голова у Незер закружилась окончательно.
Гость оглядел взволнованную красавицу, довольно хмыкнул, одна рука зарылась в ее волосы, поддерживая затылок, вторая властно легла на грудь. Губы прижались к ее губам.
Незер едва не задохнулась от этого поцелуя, а еще от нахлынувшего возбуждения. Оторвавшись от губ, незнакомец подхватил девушку под мышки и положил на ложе. Теперь его губы спустились к груди, завладев по очереди сосками. Поцелуй был страстным и болезненным, но Незер готова терпеть боль.
Если бы даже Хатхор не попросила ее показать все, чему обучили за годы пребывания в храме, Незер сделала это сама. Она откликнулась на действия любовника со всей страстью. И дело не в том, что он был первым, любовник оказался неистов и совершенен в своем умении любить, а девушка готова принять любовь.
Сколько это продолжалось, Незер не знала. Когда он уходил, появлялись служанки, помогали ей вымыться, вымыть волосы, снова умащивали и возвращали на ложе. Немедленно, словно ждал в соседней комнате, появлялся ее ненасытный любовник, и все повторялось. Они оказались достойны друг дружки, Незер тоже была неистощима. Ела ли она, пила ли – вспомнить не могла. Пила какое-то средство, наверное, то самое предохраняющее от плода.
Но все в жизни когда-то кончается.
Наступила ночь, после которой незнакомец, страст но поцеловав ее, тихо шепнул на ухо:
– Мы еще встретимся…
И впервые она глянула в его глаза. В комнате темно, но внутри глаз Незер увидела словно тлеющие красные угольки сквозь черноту ночи.
Очень хотелось сказать, что она тоже на это надеется, но говорить было некому. Незнакомец исчез, только полотно, застилающее ложе, и ее собственные волосы сохранили волнующий запах.
Утром Незер выяснила, что провела в объятьях незнакомца целую сумасшедшую неделю. Служанки шептались, что такого никогда не бывало, такие любовники даже в храме богини Хатхор не встречались.
Словно сберегая Незер для этого гостя, Хатхор распорядилась не допускать к ней остальных. Через пол-луны стало ясно, что у Незер не все как обычно. То ли зелье против зачатия не помогло, то ли потому, что ее не напоили средством в самую первую ночь, но Незер поняла, что зачала!
Это было ужасно, поскольку означало удаление из храма.
Те, кто рожал, больше не были жрицами Хатхор, они уезжали, никто не знал куда, а их детей отдавали в другие храмы. Такое случалось лишь трижды, а потому осталось в памяти жриц.
Незер не представляла, как сможет жить вне храма. Возвращение домой немыслимо, жрицу храма никто не возьмет замуж, куда ей деваться? Хатхор щедро платила тем жрицам, которые заканчивали свою службу, но дает ли она золото рожавшим, этого Незер не знала.
Но куда больше будущего беспокоила невозможность встречи с таинственным отцом ее возможного ребенка. Уйдя из храма, она никогда не встретится с ненасытным любовником.
В переживаниях прошла неделя. Никаких изменений, кроме отсутствия регулов, в ней не было заметно – не тошнило, как других, не хотелось ничего странного… Незер понимала, что чем раньше предпримет меры, тем вероятней у нее что-то получится. Женщины избавлялись от беременности, она об этом слышала, только вот как?
Единственная, к кому Незер могла обратиться, – ненавистная старуха, которая привезла ее в храм. Никто не знал ее имени, за глаза называли Старухой, а прямо никогда не обращались, она не терпела просьб или вопросов, говорила всегда только сама и только приказывала. Старуха была последней, у кого Незер хотела бы просить помощи, но выбора не оставалось.
– Ты беременна? – колючие глаза буквально впились в лицо девушки.
– Кажется, да. Мне забыли дать средство… Я не виновата.
Старуха коротко приказала:
– Помолчи!
Но Незер не для того винилась перед старой ведьмой, чтобы молчать.
– Мне нужно избавиться от плода!
– Еще чего?! Не смей даже думать об этом. Никому ни слова. Слышишь?
Старуха вела себя странно, она вовсе не была разгневана возможностью самой беременности, а вот просьба Незер избавить от плода старую жрицу возмутила.