— А меня уже недостаточно что ль? — ухмыльнулся Головня, просачиваясь внутрь. — Гляжу, у вас тут недобор…
— Будто и не знаешь, какие нынче подарки нужны: оленьи ребра, говяжий язык, кобылье молоко, медвежий жир… А то все рыба да заболонь с моченым мхом. — Внучка Отца Огневика потерла нос.
Головня не обратил на нее внимания.
— Варенихи нету, что ли? — спросил он.
— К Пылану ушла. Жароокая занедужила, вот и ушла. Не слыхал разве?
— Я ж за дровами ездил. А что, сильно занедужила? — Загонщик присел возле Искры, подтянул колено к подбородку.
— А как все недужат? — откликнулась Огнеглазка. — Без мяса тело слабнет, а уж болезни тут как тут.
Она говорила медленно, с растяжкой, как сквозь сон. Головня и сам был точно в тумане, постоянно одолеваемый дремотой. Мяса, настоящего оленьего или говяжьего мяса, он не видел с того самого дня, когда у загонщиков кончилась кровяница. Подумать только — кровяница! Это же — требуха, пища для собак и зверолюдей. В другое время она и за еду-то не считается. А нынче и кровяница шла за лакомство. Сурово взялся Огонь за своих чад, так и лупил, так и лупил, спасу нет.
— Гадаете что ль? — спросил Головня.
— Гадаем, — хмуро ответила Огнеглазка.
— На что гадаете-то?
— На еду, на что ж еще?
Головня сказал, подумав:
— Я вам другое гадание предложу — на еретиков.
Не просто так сказал — с намерением: хотел выгнать всех, остаться наедине с Искрой.
— Это зачем еще? — спросила Огнеглазка подозрительно.
— Что, струхнули?
— Ха! — выдохнул Лучина. — Я не струхнул.
— Отец Огневик за такое шкуру спустит, — тихо промолвила Искра.
Головня и ухом не повел.
— Лучина вон за оракула — продолжал он. — Мы — вопрошающие. Искра будет костяшку бросать. Что, готовы?
И все недоверчиво уставились на него, пораженные. Да и как было не изумиться? Не в бесплодных землях полуночи и не в обленеденелых горах полудня, не на голых камнях посреди большой воды и не в бездонных пропастях меж острых скал, а здесь, в напоенной жизнью тайге, в средоточии благости Огненной звучали слова, полные кощунства и злобы. Горивласа что-то зашептала Искре, косясь на Головню, Лучина глупо улыбался, будто не понял сказанного. А у стены, полускрытое в сумраке, выглядывало изваяние Огня — темно-багровое, с разъятыми очами, смахивающее сейчас больше на господина ужаса, чем на Подателя благ. В наступившей тишине стали отчетливо слышны возгласы из стойбища:
— Ктой-то, ктой-то там ярится?
— Не опои лошадь, сорванец. Не то я т-тебя…
— Рдяница, где муж-то твой, милая?
Устав ждать ответа, Головня промолвил:
— Вот вам первый мой вопрос, духи судьбы: есть ли еретики в Сизых горах?
Лучина вздрогнул, повернулся к нему спиной, засопел, размышляя. Потом изрек:
— Есть.
Искра нахмурилась, сжав костяшку. Потом уронила ее на землю. Остальные вытянули шеи, всматриваясь, сколько царапин выпало — две или одна.
— Нет! Нету их там, — объявила Огнеглазка с облегчением.
Головня сказал:
— Если несогласие, надо еще раз бросить.
Искра бросила еще раз. Выпала одна царапина. Головня почесал подбородок.
— Хм. А в Каменной лощине есть?
Лучина не колебался:
— Нет. Точно знаю, что нет.
И впрямь, не было. Костяшка подтвердила это.
Горивласа ляпнула шепеляво:
— А здесь, в общине? Есть они среди нас, а?
И все вновь оцепенели, ошарашенные вопросом. Даже Головня утратил на миг дар речи. Вот это деваха! За сугробом не видать, а как скажет — хоть стой, хоть падай.
— Права малая, надо и это узнать, — сказал он. — Есть они в общине?
Искра сказала тихо:
— Давайте прекратим.
— С чего это? — злорадно вскинулся Головня. — Спрашивать — так уж все.
— Глупости это. Не хочу знать.
Но Головню было не остановить. Чувство противоречия взыграло в нем. Точь-в-точь как на загоне, когда он последовал за вождем в мертвое место. Потому и последовал, что Светозар и Огонек говорили: «Там смерть». Вот и сейчас, гадая о запретном, он подспудно задирал остальных: «Вам слабо, а я своего добьюсь». И сочилась в нем злорадная мыслишка, будто, презрев заповеди Огня, он утвердит свое право на Искру. Удача любит смелых, а кто более смел, чем идущий всем наперекор?
— Ну что там, Лучина? — нетерпеливо выкрикнул он. — Давай, рожай уже.
И Лучина, задрожав всем телом, пролепетал:
— Нет. Нету их здесь.
Искра долго не хотела бросать костяшку. Держала ее в сжатом кулаке и мотала головой. Головне пришлось уламывать ее, чтобы она согласилась дать слово судьбе. Наконец, костяшка упала на шкуру. В полном молчании Головня огласил приговор:
— Есть. Есть они здесь.
И всем стало жутко, будто еретики уже стояли тут, рядом, готовые наброситься и сожрать. Огнеглазка заявила:
— Фу, Головня, пришел и все испортил. Как хорошо без тебя было!
Загонщик ответил ей насмешливым взглядом.
— Нет, правда, — не успокаивалась Огнеглазка. — Так здорово играли, и тут ты приперся. Чего тебе надо?
Ответ вертелся у Головни на языке, ответ меткий и оскорбительный. Но загонщик сдержался — все ж таки внучка Отца Огневика, дочь Светозара. Их родню не тронь — обожжешься.
— Что ж, не веришь духам? — спросил он, усмехаясь.
— Да что мне твои духи! Я — от Огня рожденная.
— Ты-то от Огня, а мы, значит, прах у твоих ног, так?
Искра распахнула глаза.
— Что ты такое говоришь!
Головня посмотрел на нее, хотел огрызнуться, но успел подумать. Действительно, что на него нашло? Неужто злость взяла, что не смог остаться с Искрой с глазу на глаз? Глупо. Как мальчишка обиженный, право слово.
Он помял кулак в ладони и произнес глухо:
— Мне с тобой потолковать надо, Искра. Пойдем-ка на воздух. При всех несподручно.
Девка вдруг покраснела. Огнеглазка зловеще усмехнулась, а Горивласа вытянула в их сторону маленький пальчик:
— Жених и невеста, будет много места…
Лучина вскочил.
— Да и мне пора. Побегу я.
И выскользнул из жилища.
Искра независимо пожала плечами, поднялась и нахлобучила колпак, повозившись немного с непослушными волосами. Вышла наружу.
В становище было тихо. Мутно мигали ледяные окна в избах, утесами темневших над утонувшей в белесой зыби речной долиной. Заросли ивняка испятнали ее как опавшая кора заснеженную крышу. Черные, покрытые лесом холмы подпирали кучерявое небо, из непроглядного мрака тайги тянуло пещерным холодом. В доме Пылана слышались глухие удары бубна: Варениха камлала, заклиная духов болезни. В оленьем загоне, в нескольких шагах от Большого-И-Старого, горел костер для острастки волков и медведей. Вдоль домов, похожие на остатки сгоревших строений, тянулись хлипкие изгороди, коновязи и прислоненные к стенам сани. Мороз стоял такой, что стыли зубы и слипалось в носу.
Головня посмотрел сверху вниз на Искру. Она стояла, глядя в сторону, лица ее не было видно под колпаком.
— Искра…
Трудно, ой как трудно было решиться на такое. Вчера говорилось легко, а как дошло до дела — хоть на землю ложись да помирай.
— Я же к тебе шел, подарок нес…
— Да? — она подняла на него взгляд. Белокурая челка упала на лоб, скрыв глаза. Зрачки ее мерцали как льдинки сквозь опушенный снегом ивняк. — Я уж думала — обманул.
— Ты никому его не показывай, лады?
— А что за подарок?
Головня втянул носом студеный воздух.
— Ты пообещай, что никому не покажешь.
— Обещаю, — прошептала Искра, улыбаясь.
Головня оглянулся на женское жилище.
— Давай отойдем в сторонку. Не для чужих глаз…
Искра неуверенно пробормотала:
— Домой мне пора… Мачеха рассердится.
— Плюнь на нее.
Девушка задумчиво поежилась.
— Холодно. Мерзну. И Варениха вот-вот вернется…
— Да и Огонь с ней! Искромет заходил, ничего ему не было.
— Искромет… — Искра усмехнулась. — Искромет умеет говорить. Подбирает слова — заслушаешься. Ты так не можешь.
— Очень надо, — буркнул Головня.
Непонятный это был разговор. Словно оба хотели что-то сказать друг другу, но вместо этого бубнили нечто невразумительное, надеясь, что собеседник первым перейдет к главной мысли. Наконец, Головня полез за пазуху.
— Вот, — сказал он, вручая девке реликвию. — Для тебя берег.
Искра придушенно вскрикнула, беря вещицу, подняла ее вверх. И сразу же, словно по знаку какому, на светло-буром небе растеклись огни: зеленый, синий, белый. Росинками рассыпавшись в находке, они замигали приветливо, и Головня восхищенно замер, не силах отвести взор от чудесного зрелища. Искра тоже не двигалась. Подняв руку, она поворачивала реликвию так и этак, наслаждаясь игрой света, и вещица набухала огнями, как тугая почка, готовая разродиться побегом. Вещица была маленькая, с мизинец толщиной, похожая на крохотный росток, внизу — тоненькая, наверху распахивалась чешуйчатыми крылами, меж которых торчала острая головка с двумя черными глазами. Великий дух древних, воспрянувший к жизни после долгой спячки. Казалось, еще немного, и он зашевелится, зашипит и начнет извиваться как червяк.
— Это… необыкновенно, — промолвила Искра. — Необыкновенно.
— Ее сделали древние, чтобы поклоняться Огню.
Девчонка спрятала вещицу в кулачке, потом посмотрела на Головню и, привстав, поцеловала его в щеку.
— Ты только не говори никому, — напомнил Головня. — Скажешь — худо нам будет.
— Не скажу, — пообещала она, восхищенно глядя на него.
Головня удовлетворенно хмыкнул. Вот ради этого взгляда и стоило везти сюда эту вещицу. Теперь он был доволен.
Вдруг приоткрылась дверь Пыланова дома, и оттуда тенями выплыли два человека. В мелькнувшем кругу рыжего теплого света Головня успел заметить лица Отца Огневика и Варенихи.
Искра ахнула. Не говоря ни слова, она метнулась в сторону родительского крова, помчавшись, как перепуганная птаха. Головня шарахнулся в другую сторону, рухнул в снег и спрятался за низкой щербатой оградой.