я до сих пор не заслужил себе проклятие, то теперь уж точно заслужу. Хватит с меня этих церемоний.
«Деверо? – раздраженно позвал я. – Не знаю, слышишь ты меня или нет. Скорее всего, нет. Это я, Рид».
Ничего не произошло.
«Николина вселилась в Лу. Помоги нам изгнать ее. Пожалуйста».
Все так же ничего.
«Мы можем встретиться? – снова попытался я. – Мы в небольшой деревеньке Фе Томб на северном побережье Бельтерры. До нее три дня пути от Шато ле Блан. Ты наверняка уже и сам это знаешь, да и вообще все знаешь. Или нет, а я тут стою и разговариваю сам с собой, как идиот».
Я снова поморщился и приоткрыл один глаз.
Бо осмотрел скалы и нахмурился.
– Ну, это было довольно заурядно. – Он посмотрел на небо. – Он же бог дикой природы, так? Так он назвал себя в своей пафосной речи?
– Повелитель всех растений и зверей. – Коко, прищурившись, посмотрела на берег.
– Честно говоря, его молчание оскорбительно. Хоть бы птичку послал нагадить нам на головы, – хмыкнул Бо и посмотрел на меня. – А ты точно молишься как надо?
– Может, сам попробуешь? – буркнул я.
– Не будем торопиться. Попробуй еще раз.
Через силу я закрыл глаза. И, сосредоточившись, взмолился снова.
«Прошу, Клод. Откликнись. Нам нужна помощь. Нам нужен ты».
Он так и не ответил, и шея у меня начала гореть. Я открыл глаза и покачал головой.
– Его молчание говорит само за себя.
Бо опустил руки.
– Что же тогда делать? У нас тут охотник без оружия, нерадивый бог и… – Он с отвращением махнул на Николину. – И бездарнейшая поэтесса. Ой, да не смотри ты так на меня. Твои стишки по меньшей мере вторичны, а то и попросту примитивны. – Бо нахмурился еще больше и посмотрел на каждого из нас. – Что еще осталось?
«Мне тошно тешить себя надеждой, но и не надеяться я не могу. Надежда живет во мне, даже теперь. Отравляет меня».
Ответом был лишь шум волн.
Вот оно.
Я посмотрел Коко прямо в глаза.
– У нас нет выбора.
Она с сожалением покачала головой, закрыла глаза и прошептала:
– «Печальные воды».
Часть ll
La nuit porte conseil.
Утро вечера мудренее.
Смерть на берегу
Охотник и принцесса хотят наказать меня этими отравленными путами, но мы наслаждаемся ими. Мы тремся о веревки, пока кожа на запястьях не становится красной. На ее запястьях. Ведь больше всего страдают мышка и ее охотник. Конечно, она не ощущает ничего, но зато он все чувствует. Он знает, что она в ловушке. И она это знает. Она не видит золота, как видим мы. Она взывает к нему, умоляет, но оно не слышит. Мы не допустим этого. Если голоса, что не принадлежат нам, тихо предостерегают, если они шипят, зная, что нам здесь не место, узоры не помогут. Они могут только подчиниться.
Мы можем только подчиниться.
Даже если что-то не так. Даже если под золотой магией кроется нечто новое и живое. Оно ждет, и мне это не нравится. Я не могу использовать его. Неизвестное для мыши, оно извивается подобно змее, которая готовится кинуться на защиту. Это дар, и он пугает нас.
Нам нельзя бояться.
Они не должны были что-то заподозрить и все узнать. А теперь они хотят найти Лё-Меланколик. Мерзкие, проклятые воды. Они таят секреты, но и раскрывают их, о да. Но мою тайну они не могут поведать. Не могут рассказать правду.
Пока остальные собирают вещи, за мной наблюдает принц, правда, на свою принцессу он смотрит больше. Впрочем, неважно. Мы не хотим бежать. Они ищут море Лё-Меланколик, но замок Шато ле Блан – его побратим и сосед. Мы не станем бороться и сопротивляться. Наша правая рука занемела, но в левой ощущается боль. Мы можем превозмочь ее. Золото не ответит мышке, но оно должно ответить нам. Я боюсь его, а оно не доверяет мне, но мы отправим послание. Так нужно.
Буквы врезаются в нашу плоть на спине, и золото разлетается мелкими брызгами. «ОНИ ЗНАЮТ». А затем – «СМЕРТЬ НА БЕРЕГУ».
Хозяйка будет недовольна нами.
«Я разочарована, Николина, – скажет она. – Я же велела их всех убить».
Мы бросаем взгляд на запястья. На алые пятна крови. Ее крови. Алой принцессы.
«Убей их всех, – скажет она. – Кроме принцесс».
Кроме принцесс.
Сильнее боли и магии кипит и бурлит наша ярость. Она как губительный яд. Мы не должны ее убивать. Она оставила свою семью и мою хозяйку, но мы должны подчиниться.
Мы все сделаем, чтобы хозяйка гордилась нами. Мы проявим себя. Она увидит нашу ценность, да, и нашу любовь. Больше она никогда не заговорит о своей вероломной племяннице. Но остальные…
Я утоплю их в водах Лё-Меланколик.
Они думают, что поймали меня, опутали веревками, запугали проклятиями и угрозами, но все это вздор. Они ничего не знают о боли. Нет-нет, настоящая боль не в крови или на коже. Она не в волдырях.
Она кроется глубоко внутри.
Мышки пищат, когда охотник тянет меня вперед. На опушке леса камнями выстлана тропинка. Дым темной завесой закрывает полуденное небо. Внизу волны с шумом разбиваются о скалы. О да. Они предостерегают о буре, о бедствии.
«Не волнуйся, мышка, – весело говорим мы принцессе, глубоко вдыхая. – Мертвецы не должны вспоминать о былом».
«Я не мертва».
«Скоро, – обещаем мы. – Очень скоро твоя мать поглотит твое тело, а мы поглотим остальных, словно мышь, попавшую в мышеловку».
«Можно сказать, что теперь и ты мышка, Николина».
«Да?»
Мои мышки прижимаются ближе, как всегда любопытные, и мы улыбаемся, когда охотник бросает на нас хмурый взгляд через плечо.
– Тебя что-то развеселило? – резко спрашивает он.
Мы улыбаемся шире, но ничего не отвечаем. Он не выносит нашего молчания. Оно удручает его. Он резко выдыхает через нос, тихо пророча нам боль. Мы с радостью примем ее и насладимся ею.
Мышка продолжает, не слыша его слов. Мы смеемся, ведь и он не слышит ее.
«Я не шучу, – твердо продолжает она. – Ведь никто не должен был узнать о предательстве Ля-Вуазен и о тебе. Но на маяке ты сплоховала, и Моргана этого не забудет. Я знаю свою мать. Ты обманула ее доверие. Она убьет тебя при первой же возможности… прихлопнет, как мышь в мышеловке».
Мы усмехаемся, но улыбка исчезает.
«Хозяйка защитит нас».
«Твоя хозяйка пожертвует тобой ради общего блага. Точно так же, как моя мать пожертвует мной».
Словно чувствуя что-то внутри нас – но ведь она не чувствует ничего, – мышка нагло вторгается в наше сознание. Мы чувствуем каждый ее пинок, каждый удар локтем, хотя у нее нет ни рук, ни ног. Неважно. Она не тронет нас и вскоре растворится в других. Скоро она станет нашей.
«Ты выбрала не ту сторону, Николина. Ты проиграла. Рид и Коко ни за что в жизни не поведут нас к Шато».
Мои мышки шипят и неуверенно перешептываются.
«Она ничего не знает, – напеваю я им. – Тише, мышата».
– Мертвецы не должны вспоминать о былом, страшитесь того, что им снится. Ведь памяти давней о сердце живом…
Охотник злобно дергает нас вперед, и мы спотыкаемся. С ели неподалеку вспархивает ворона.
У нее три глаза.
«Ты знаешь, что грядет, Николина. Еще не поздно остановиться. Ты все еще можешь покинуть мое тело и объединиться с нами прежде, чем Моргана и Жозефина предадут тебя. А они предадут. Это лишь вопрос времени. Я, Рид, Коко и Бо – мы сможем защитить тебя…»
Горечь пульсирует в нас. Обещания, обещания, лишь пустые обещания. Они черны и едки на вкус, и мы задушим ее ими. Мы запихнем ей в горло столько глаз, что она дышать не сможет. Ее сознание не шевелится под нашим натиском. Мы давим сильнее. Мы сдерживаем, сжимаем и сдавливаем, пока она наконец не отступает, превращаясь в маленькое, бесполезное пятнышко. Язва в нашей норе.
«Думаешь, ты умна, – шипим мы. – Но мы умнее. О да. Мы убьем их всех, всю твою драгоценную семью, а потом ты их всех забудешь».
«НЕТ…»
Ее страх не важен. Он пуст, как и ее обещания. Она уже мертва.
И скоро ее друзья разделят эту участь.
Воронья туча
Николина резко остановилась. Ее лицо исказилось и задергалось, а рот скривился. Она снова и снова бормотала нечто похожее на слово «мерзость».
– Что там мерзкого? – подозрительно спросил я, потянув ее вперед.
Она отстала на шаг, неотрывно глядя на дерево в чаще леса. На ель.
– Что ты там высматриваешь?
– Не обращай на нее внимания. – Коко бросила на нас взгляд через плечо и поплотнее укуталась в плащ. Вдоль побережья ветер дул куда сильнее и холоднее, чем в Ля-Форе-де-Ю. – Чем быстрее доберемся до деревни, тем скорее найдем черные жемчужины для Ле-Кёр-Бризе[4].
– Жемчуг, – усмехнулся Бо и пнул камешек в море. – Какая нелепая плата.
– Ле-Кёр стережет Лё-Меланколик. – Коко пожала плечами. – Воды опасны и могущественны. Никто не подойдет к берегу без платы.
Когда я дернул Николину еще на пару шагов вперед, Селия, шедшая рядом с Тьерри, сморщила носик.
– А ты уверена, что мы найдем эти… черные жемчужины в деревне?
– Возможно, не в этой, так в другой.
Коко прошла назад, чтобы подтолкнуть Николину. Та, казалось, приросла к месту. Она все еще смотрела на ель, задумчиво наклонив голову. Я присмотрелся повнимательнее, и волосы на шее у меня встали дыбом. На дереве сидела одинокая ворона.
– По пути к Лё-Меланколик нам попадется несколько рыбацких деревушек.
Хуже того, белый пес снова замаячил неподалеку, тихо и зловеще глядя на нас. Испуганно выругавшись, Бо швырнул в пса камень, и тот исчез в облаке белого дыма.
– Но ведь черный жемчуг довольно редок, так? – осторожно спросила Селия.
«Да». – Тьерри тоже заметил ворону и нахмурился.
Он не сказал нам, что намерен был делать дальше. Скорее всего, Тьерри собирался держаться нас, пока мы идем на север к Лё-Меланколик и Шато ле Блан. Из его воспоминаний было ясно, что Моргана пытала его и Тулуза, но Тьерри был с нами, а Тулуз – нет.