Так. Я села в ванне. Неловкость, повисшая между нами, была невыносима. И совершенно бессмысленна. Нужно просто спросить в лоб.
Коко тяжело выдохнула через нос. Бросив нетерпеливый взгляд на меня, она сказала:
– Спасибо.
И в эту же секунду я спросила:
– Ты все еще любишь Рида?
Селия изумленно подняла на меня глаза. Румянец на ее щеках превратился в яркий багрянец, когда она увидела меня голой. Селия отшатнулась, и поднос выскользнул у нее из руки. Селия с трудом выпрямилась и отчаянно замахала рукой, пытаясь найти опору. Она наткнулась на Рида и вцепилась ему аккурат в…
Черт.
Я широко распахнула глаза. Вскрикнув, Селия отдернула руку от Рида. Поднос отлетел в сторону, фарфоровый сервиз разбился о стену, осколки посыпались на ковер. Чай расплескался во все стороны и закапал с красивого халата Селии, когда она упала на колени, безуспешно пытаясь все исправить.
– Я… прошу п-прощения. Как ужасно неуклюже с моей стороны…
Отвратнейшее чувство вины тут же пронзило меня насквозь. Я свесила ноги с ванны, ища глазами, во что бы одеться. Коко кинула мне халат. Я спешно завязала его. Селия все тщетно пыталась собрать осколки с промокшего ковра.
– Я не хотела… Горничные так расстроятся. Как же ваша тошнота…
Я опустилась на колени рядом с Селией и схватила ее за руку, пока она не порезалась. Она вскинула взгляд и посмотрела на меня. На ее глазах выступили слезы.
– С нами все будет хорошо, Селия. – Я осторожно забрала у нее осколки и положила их обратно на пол. – Все будет в полном порядке.
Селия долго молчала, глядя на меня. Я смотрела на нее с притворным спокойствием и ждала, хотя мне очень хотелось встать и броситься к Коко, чтобы она помогла мне прийти в себя посреди всей этой жуткой неловкости. Но вот Селию, в отличие от меня, некому было утешить. И пусть мы с ней не были друзьями, но и врагами тоже. Никогда.
Селия заговорила, и ее голос превратился в едва различимый шепот:
– Нет. Я не люблю Рида. Больше нет.
Напряжение немного отпустило мои плечи. Селия говорила правду. Воды не позволили бы ей солгать.
– Прости меня, – сказала она еще тише, но взгляда не опустила. Ее щеки алели багрянцем. – Ты не шлюха.
Коко присела рядом с нами, держа в руках чистый халат. Она фыркнула, слегка подпортив искренность момента.
– Еще какая. И я тоже. Ты просто нас плохо знаешь… – Она протянула Селии халат, многозначительно изогнув бровь. – …Пока что.
Селия посмотрела на себя, словно только сейчас поняла, что облилась чаем.
– Возьми. – Коко протянула ей халат и указала на ширму.
Селия снова покраснела и посмотрела на нас.
– Вы, наверное, думаете, что я ханжа.
– И что? – Я взмахнула рукой над разбитым фарфоровым сервизом, и золотой узор, соединивший все осколки, рассеялся. В груди резко кольнуло, когда кусочки сервиза соединились. Я потерла грудь. Хотелось то ли вздохнуть, то ли вздрогнуть. Прощать больно. В прощении всегда есть некая жертва. – Тебя не должно волновать, что мы думаем, Селия. Да и вообще что о тебе думают люди. Не отдавай другим власть над собой.
– Кого волнует, что ты ханжа? – Коко помогла Селии подняться и указала на меня. – Кого волнует, что мы шлюхи? Это лишь слова.
– И что ни делай, всем угодить мы все равно не сможем. – Подмигнув, я достала из шкафа атласную ленту и завязала ее вокруг шеи, а потом плюхнулась в гамак. Рид покачивался рядом со мной. Он даже не пошевелился, и в груди у меня закопошилась тревога, но я только мысленно отмахнулась от нее. Затем щелкнула Рида по ботинку и сказала: – Лучше делать все по-своему. Быть ханжой или шлюхой – все лучше, чем быть тем, кем нас хотят видеть другие.
Селия моргнула. С широко распахнутыми глазами она прошептала:
– А кем другие хотят нас видеть?
Мы с Коко обменялись смиренными взглядами.
– Своей вещью, – просто сказала Коко.
– Будь чопорной и гордой, Селия. – Я пожала плечами и невольно обхватила Рида за ногу. – А мы будем развратными и счастливыми.
Рид скоро очнется. А если нет, то Исла, Провидица, сестра Клода, богиня поможет нам. Нужно просто отужинать с ней. Я яростно посмотрела на расческу, лежавшую на туалетном столике. Проследив за моим взглядом, Коко схватила расческу прежде, чем я успела бы расплавить ее ручку в золото.
Коко подбоченилась и вызывающе ухмыльнулась.
– Пора, Лу.
Я перевела сердитый взгляд на нее.
– Все знают, что нельзя расчесывать мокрые волосы. Они слабее и ломче.
– Может, тогда нам позвать служанку и попросить ее затопить камин?
Я промолчала, и Коко сунула мне под нос расческу.
– Так я и думала. Вставай!
Закатив глаза, я выскользнула из гамака и подошла к покрытому плесенью креслу. Оно стояло перед высоким зеркалом, потускневшим от времени. Позолоченные змеи переплетались, обрамляя его. Я угрюмо уставилась на свое отражение: щеки запавшие, веснушки темные, волосы длинные и спутанные. Вода все еще капала с волос на тонкий шелк халата. Но мне не было холодно. Мелузины сотворили какую-то магию – воздух был ароматным и теплым.
Коко еще не успела поднять расческу – по-моему, ей нравилось мучить меня, – как Селия робко шагнула вперед и протянула руку.
– Я помогу?
– Э-э…
Коко неуверенно посмотрела на меня в зеркале. Я кивнула, отчасти из любопытства – даже в основном из любопытства. Коко протянула Селии расческу и отошла в сторону.
– Кончики путаются, – предупредила она.
– У меня тоже, – улыбнулась Селия.
– Я могу и сама расчесать себе волосы, – пробормотала я, но останавливать Селию не стала, когда она взяла прядь волос и принялась за дело.
Хоть Селия крепко держала волосы, расчесывала она очень нежно.
– Я не против. – С ангельским терпением она начала распутывать два локона. – Когда-то мы с Пиппой каждый день расчесывали друг другу волосы перед сном.
Если Селия и заметила, что я замерла, виду она не подала.
– Когда мне было десять, нашу горничную уволили. Ее звали Эванжелина. Я тогда не понимала, куда она пропала, но Пиппа уже была довольно взрослой и все осознала. В детстве мы часто пробирались в отцовское хранилище. Пиппе нравилось брать его конторскую книгу, сидеть за его столом, подсчитывать суммы и притворно курить сигары, пока я играла с драгоценностями нашей матери. Она знала, что наши родители потеряли все из-за неудачных вложений. Я узнала только, когда все мамины бриллианты исчезли.
Распутав клок, Селия взялась за новую прядь.
– Папа сказал нам не беспокоиться. Сказал, что все исправит. – В зеркале было видно, как она скривила губы в усмешке. – Видимо, так он и сделал. Медленно, но верно папа возвращал драгоценности мамы вместе с разнообразными странными предметами. После этого он сменил замок в хранилище на какой-то хитроумный, и я не могла открыть его. По крайней мере, тогда.
– А Эванжелина вернулась? – спросила я.
– Нет. – Селия печально покачала головой. – Эванжелина после всего даже не стала заходить на порог. Сказала, что мы прокляты. На ее место пришла другая горничная, но Пиппа все равно расчесывала мне волосы перед сном. Думаю, она хотела отвлечь меня. Папины знакомые всегда приходили поздней ночью.
– Пиппа была замечательной сестрой.
Селия улыбнулась тепло и искренне.
– Да.
Воцарилась недолгая тишина. Селия искусно распутывала мои волосы. И вдруг, как ни странно, заговорила Коко:
– А твоя мама?
Селия ответила без колебаний, словно Коко не личный вопрос ей задала, а спросила нечто обыденное, вроде какого цвета небо:
– Мама старалась как могла. Она не была особо заботливой, но дарила нам подарки, иногда присоединялась к нам в гостиной, когда мы шили или играли на фортепиано. Читала нам сказки. Временами она бывала очень сурова, особенно после смерти Пиппы, но… так она выражала свою любовь.
Коко больше не притворялась, что смотрит на свое отражение.
– Думаешь, она скучает по тебе?
– Надеюсь. – Селия изящно пожала плечиками и положила расческу на столик. Она провела рукой по моим аккуратно расчесанным волосам. – Скоро я увижусь с ней. Кто знает? Может быть, она будет гордиться тем, что я помогла избавить мир от Морганы.
Коко и я переглянулись в зеркале. В ее глазах отражалось разбитое сердце.
«Мама старалась как могла».
Эти слова не должны были звучать как похвала, но все же звучали. Мать Селии пыталась и дала своей дочери куда больше, чем наши матери нам. Я невольно потянулась к атласной ленте на шее. Вот он, символ материнской любви.
– Почему ты прячешь его? – вдруг спросила Селия.
Я подняла на нее глаза. Селия смотрела на мой шрам. Даже Коко очнулась от своих мыслей и взглянула на изумрудно-зеленую ленту. А затем вскинула брови, когда Селия указала на нее:
– Коко не скрывает своих шрамов.
– Ее шрамы не постыдны. – Я наклонила голову, вглядываясь в ее отражение. – А почему ты не показываешь свои шрамы, Селия?
Селия отвела взгляд.
– У меня их нет.
– Не все шрамы видны.
– Ты уходишь от вопроса.
– Ты тоже.
Вздохнув, Коко подошла к Селии и провела руками по моим волосам. Так знакомо и приятно. Она наклонилась, прислонившись ко мне щекой, и наши отражения оказались рядом.
– Я уже не раз тебе говорила, что постыдных шрамов не бывает.
Коко сжала губы и решительно сдернула ленту, обнажив мой шрам. Только это был уже не мой шрам. По крайней мере, выглядел он незнакомо.
Охнув, я провела кончиками пальцев по тонким линиям, по изящному изгибу листьев, нежным завиткам лепестков. Словно серебряное ожерелье украсило мою шею и превратило ее в нечто редкое и прекрасное. Нечто изысканное. Я сглотнула, а листья, казалось, подмигнули мне в свете свечей.
– Когда он появился?
– Когда мы поняли, что ты одержима. – Коко выпрямилась и пододвинула табурет к моему креслу. Судя по ворсу ткани, обивка когда-то была бархатной, хотя цвет и рисунок давно выцвели. Теперь ткань была просто серой, изогнутые ножки кресла сгнили, как и все остальное здесь. Коко жестом пригласила Селию сесть. Та казалась еще бледнее, чем раньше. Она тревожно сцепила руки. – Когда я решила надеяться, несмотря ни на что. Мои слезы преобразили твой шрам.