– Вот. Нас никто не увидит. И не услышит.
– Меня должно это напугать?
– А тебя это пугает?
Я смерил Лу мрачным взглядом. Намеренно или нет, я связался с ведьмой – ведьмой, которую хотел во всех смыслах этого слова. Ведьмой, которую я жаждал попробовать на вкус, почувствовать и узнать. И меня должно было это пугать. Особенно последнее. Но…
– Нет.
– Скажи, где ты хочешь прикоснуться ко мне, Рид. Скажи, и я сделаю это за тебя. Я покажу тебе, какими мы были раньше.
Я жадно уставился на нее, едва смея поверить в это. Лу уставилась на меня в ответ. Она выгнула бровь, снимая сапоги. Потом чулки.
– Если ты не хочешь, конечно, я пойму. Здесь две кровати. Можем просто отдохнуть.
– Нет, – вырвалось у меня невольно. Быстро и бездумно.
Проклиная собственное нетерпение, я судорожно вздохнул.
«Не торопись, Рид. У нас есть время».
Лу дала мне возможность прийти в себя. Вернуть хоть частичку самообладания. Очевидно, она недооценила свою красоту. У меня пальцы зудели от желания потрогать ее обнаженные ступни, скользнуть по пальцам ног и вверх по лодыжкам. Я взглянул на дверь.
Лу притворно зевнула.
Я посмотрел ей в глаза, ища ответ, и увидел в них правду. Лу хотела, чтобы мои мысли прояснились, да, но не только ради меня. Ради себя тоже.
«Решайся, Рид, – сказала она тогда. – Ты не можешь вечно водить меня за нос, в одну минуту пылая жаром, а в следующую обдавая меня холодом».
Придвинувшись к краю дивана, осторожно, чтобы не коснуться Лу, я сказал:
– Я хочу… Я хочу, чтобы ты…
Но слова не шли. Честность душила меня. Честность и страх. Перед тем, как далеко я зайду, как далеко зайдет она, как далеко уже зашли мы оба.
Лу склонила голову набок, и в ее взгляде вспыхнуло пламя. Оно грозило поглотить нас обоих.
– Все, что пожелаешь, Рид, – нежно произнесла она. – Скажи мне.
Мой страх растаял от глубины ее голоса.
Вот оно, то самое чистое, безудержное чувство.
Любовь.
Я быстро отбросил эту мысль.
– Сними штаны.
Если моя просьба и удивила Лу, она этого не показала. И не колебалась. Медленно, мучительно медленно она стала стягивать кожаные штаны. Лу не отрывала от меня взгляда до тех пор, пока полностью не сняла их.
У меня пересохло во рту.
Все это время я был очарован ее ключицей. Теперь же перед моими глазами предстали ее голые ноги. Лу так и сидела на столе, кончиками пальцев едва доставая до пола. Однако блузка все еще оставалась на ней. Скрывала Лу от меня. Сопротивляясь желанию наклониться ближе, я вцепился пальцами в подушку и молча наблюдал, как Лу откинулась назад и оперлась на руки, качая ногами, как будто от скуки.
Но ей вовсе не было скучно.
– Что теперь? – спросила она.
Небольшая пауза в голосе Лу выдала ложь. Одышку.
– Теперь блузку.
– Ты должен был сказать, где хочешь прикоснуться ко мне.
– Я хочу сначала увидеть тебя.
И я хотел, нет, мне нужно было видеть ее, как голодающему нужно есть. Лу прищурилась, но медленно начала приподнимать блузку, открывая все больше золотистой кожи. Дюйм за мучительным дюймом. Подняв блузку над головой, она бросила ее к моим ногам.
– А теперь?
Теперь Лу была обнажена. И великолепна. Хотя мне очень хотелось прикоснуться к ней, протянуть ладонь и провести по изгибу ее талии, я прятал руки в подушках, сжимая кулаки. Лу хотела, чтобы я диктовал каждое прикосновение. Хотела услышать каждое слово – каждое мое решение. Как бы ни были они малы, это все же были решения. Честные, искренние. Между нами не могло быть никакой лжи. Не здесь и не сейчас.
Не здесь и не сейчас.
– Твое бедро, – сказал я, не в силах оторвать взгляд от лодыжек, икр, коленей Лу. Неспособный связно мыслить, произносить больше, чем несколько слогов за раз. Я так увлекся, что смущаться было некогда. – Прикоснись к нему.
Живот Лу вздулся от смеха. Плечи затряслись. Я наслаждался звуком, видом – каждым вдохом, каждым выдохом. Ее смех звучал так ясно и звонко, восторженно, но Лу не имела права казаться такой невинной. Ведь ее тело пылало грехом.
– Мне нужно больше подробностей, шасс. Выражайся яснее. – Наклонившись вперед, Лу небрежно провела рукой по середине бедра. – Здесь?
Когда я покачал головой, с трудом сглотнув, она провела пальцем выше. Еще выше.
– Или… здесь?
– На что это похоже? – Не в силах удержаться, я резко выпрямился – быстро и нетвердо. Руки у меня дрожали – я так хотел дотронуться до нее, но не стал. Я не мог прикоснуться к Лу сейчас. Иначе уже не смог бы остановиться. – Представь, что это моя рука, и скажи мне точно, что ты чувствуешь.
Подмигнув, Лу закрыла глаза.
– Кожа такая… теплая.
– И все?
– Горячая. – Она скользнула другой рукой по горлу, шее, продолжая ласкать бедро. Ее улыбка исчезла. – Я чувствую жар. Я пылаю.
«Я чувствую жар. Я пылаю».
– Палец. Подвинь его выше.
Когда Лу подчинилась, засунув палец между ног, я чуть не разорвал подушки. Мое сердце учащенно забилось.
– Что ты чувствуешь там?
Дыхание Лу со свистом прервалось, когда она задвигала пальцем. Ее ноги дрожали. Мне до боли хотелось схватить их. Чтобы прижать ее к столу и закончить то, что мы начали. Но сейчас… что-то переменилось. Сейчас происходило нечто иное. Сейчас происходило все.
– Скажи мне, Лу. Скажи мне, как тебе жарко.
– Мне… – Лу медленно покачивала бедрами в такт движениям пальца. Запрокинула голову и выгнулась дугой. – …приятно. Так хорошо, Рид. Мне так хорошо.
– Выражайся яснее, – процедил я сквозь стиснутые зубы.
Когда Лу рассказала мне, каково это – скользко и чувствительно, томительно и пусто, – я упал перед ней на колени. Недавно она говорила о прославлении. И теперь я понял, что это означало. Но все равно не прикасался к ней, даже когда она стала ласкать себя еще одним пальцем, и еще одним.
– Жаль, что это делаешь не ты, – сказала Лу со вздохом.
Мне тоже.
– Раздвинь ноги.
Она так и сделала.
– Покажи мне, как ты прикасаешься к себе.
И она показала.
Сначала Лу делала нежные круги большим пальцем. Затем грубые. Чем дальше, тем быстрее и резче становились ее движения, а ноги напрягались, их сводило судорогой. Я и сам чувствовал каждое нажатие ее пальца – нарастающее давление, сильное томление. Желание освободиться. Мне удалось сделать один вдох. Два. Затем…
– Стой.
Резкое слово испугало ее, и Лу замерла, ее грудь тяжело вздымалась. На груди выступила тонкая капелька пота. Я жаждал попробовать ее на вкус. Встав на колени, я ухватился за стол по обе стороны от нее.
– Открой глаза. – Лу повиновалась, все еще тихо дыша, и я сказал: – Посмотри на меня. Не прячься. Я сказал, что хочу тебя видеть.
Лу пристально посмотрела мне в глаза. Она даже не моргнула, когда ее пальцы снова оказались между нами. Сначала медленно, потом все быстрее. И на ее губах… Я наклонился еще ближе, теперь почти касаясь Лу. Но так и не прикасаясь к ней. Когда она выдохнула мое имя – как осуждение, мольбу, молитву, – ее голос едва не сгубил меня. Я запустил руку в свои штаны. И при первом же прикосновении чуть не сломался.
– Ты… – Лу прижалась лбом к моему, уже почти обезумев. Капелька пота стекала меж ее грудей, когда она двигалась. Я бездумно смотрел на нее. – Ты чувствуешь себя распутным из-за меня, муж? Тебе стыдно?
Нет. Боже, нет. В этом не было ничего постыдного. Грудь сдавило сильнее при этом слове – стало слишком тесно, не хватало места, чтобы сдержать бушующие эмоции. Я не мог бы описать их, кроме того, как они ощущались – того, как ощущалась она.
– С тобой я чувствую себя… правильно. Цельно.
Дрожь пробежала по моей спине от такого признания. От правды. Кожу покалывало в предвкушении. Возможно, Лу всхлипнула, выдохнув мое имя. И когда она кончила, кончил и я. Лу схватила меня за плечо. Я схватил ее за колено. Мы неотрывно смотрели друг на друга, содрогаясь в унисон. И когда я обмяк на ней – опустошенный, – Лу коснулась своими губами моих. На этот раз нежно. Осторожно. С надеждой. Ее подбородок задрожал. Не говоря ни слова, я заключил ее в объятия, крепко прижимая к себе.
Лу казалась такой сильной после событий на берегу. Такой жесткой и непреклонной. Невосприимчивой к боли или ранам. Но здесь – после того, как она разбилась, разбилась под моим пристальным взглядом, – она казалась хрупкой, как стекло. Нет, не стекло.
Моя жена.
Я не помнил этого. Воспоминания исчезли, оставив во мне огромную пустоту. В моем разуме. В моем сердце.
Нет, я не помнил.
Но теперь хотел вспомнить.
Чрево зверя
На третье утро с рассветом мы оказались в водах Цезарина.
Жан-Люк вцепился в штурвал крепче, чем стоило бы, взволнованно постукивая пальцами.
– Добром все это не кончится.
Он бросил взгляд на меня и Рида, стоявшего позади у борта. Рид держался особняком с того первого дня в каюте, говорил мало и часто хмурился. Я ожидала подобного. Рида не интересовали мимолетные интрижки. Все, что между нами произошло на том столе, что-то значило для него.
Он просто не знал, что именно.
Когда Рид думал, что никто не видит его, я замечала, как он хмурит брови и качает головой, словно ведет безмолвный разговор сам с собой. Временами его лицо даже искажалось от боли. Я не смела думать почему – не смела надеяться – и вспоминала лишь о том, что он сам дал мне. Рид сказал мало, но его слова были бесценны.
«С тобой я чувствую себя… правильно. Цельно».
Несмотря на сильный холод, от этого воспоминания по телу у меня разлилось тепло.
Его слова не были окончательным решением – ни в коем случае, – но хоть каким-то решением они были. В ту минуту Рид выбрал меня. И с тех пор он выбирал стоять рядом со мной, спать рядом со мной, слушать, когда я говорю. Когда вчера Рид, хмурый и смущенный, предложил мне остатки своей еды, Бо даже вызвался выплатить Селии свой долг.