И все же странное беспокойство охватило меня, почти обездвижив. Моргана исчезла без следа.
Когда битва захлестнула всю улицу, я стала искать ее. И Клода. Но так и не увидела ни рогов, ни серебристых волос. Клод мог уже давно убить ее, но по некой причине я не верила в это. Город пропитался зловонием магии и гнили. Там, где балисарды пронзили деревья, темный сок сочился, как кровь. Грибы расползлись по стенам домов. Замка. Казалось, даже воздух дрожит от напряжения – от злобы, – и обстановка продолжала накаляться.
Снова и снова слышался смех Морганы – я готова была поклясться, что мне не чудится. Беспокойство переросло в ужас.
Рид раздобыл еще три балисарды – где, я не знала, – для Габи, Виолетты и Виктории, которые лезли на рожон каждые несколько минут, шипя, плюясь и истекая кровью, преследуя тех, кто преследовал их. На третий раз Рид и Бо вспылили.
– Они хотят убить вас! – Бо распахнул дверь Солей-и-Лун и втолкнул девочек внутрь. – Клянусь богом, я привяжу вас к этим стульям…
– Они и вас пытаются убить, – прорычала Виктория, когда Рид захлопнул дверь, и заколотилась наружу. – Выпустите нас! Дайте нам сражаться!
Еще один приступ смеха разнесся по ветру, и я завертелась на месте, пытаясь понять, откуда он доносится. Волосы на шее у меня встали дыбом. Нет, мне вовсе не почудилось. Казалось, Моргана совсем рядом. Рид нахмурился, глядя на дверь театра.
– Что это было?
– Запри их внутри.
– Что? – Он пристально на меня посмотрел.
Рид понял, что я хочу сделать, и шагнул вперед, но Виктория снова распахнула дверь. Он замешкался.
– Лу, что ты… куда ты?
Я не ответила, уже мчась по улице и не обращая внимания на его крики. Сколько бы Бо ни помогал людям, сколько бы Рид ни доводил их до укрытия, опасность грозила всем. Ведь Моргана все еще дергала за ниточки. Каждое ее движение было просчитано. Сегодняшний вечер не был исключением. Она знала, что Клод и Зенна присоединятся к нам, – знала и о лу-гару – и наверняка предприняла меры заранее. Ведьмы будут появляться и дальше. Они не остановятся, пока не покончат со всем, не уничтожат Корону, Церковь и всех своих гонителей. Но ведьмы в одиночку не могли победить дракона. Они не могли убить бога.
Нет, эти ведьмы были защитой, а не нападением.
И это, несомненно, была ловушка.
– Где же ты?
Я скользнула в переулок, следуя за сверкнувшими серебристыми волосами. Голос Рида затих позади.
– Я думала, ты больше не хочешь играть. Выходи. Выйди и сразись со мной, мама. Ты же этого хотела? Чтобы мы сразились один на один?
Еще одна улица. Другая. Я сжала кинжал, белые узоры извивались и кружились на булыжниках, мусорных корзинах, деревянных дверях, разбитых окнах и садах с овощами и травами. Моргана снова рассмеялась. Я бросилась на ее смех, врываясь в Бриндельский парк, и вдруг кто-то схватил меня за руку.
Я чуть не вонзила нож прямо в глаз Манон.
– Ее здесь нет, Луиза, – тихо произнесла она. Манон не смотрела мне в глаза, ее взгляд метался. Две глубокие раны рассекали щеки. Одна – свежая – обильно кровоточила, а другая уже подсохла и начала покрываться коркой. Ма-нон попятилась, выдергивая липкую руку из моей и растворяясь в тени. – Ступай назад.
– Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть с нашими сестрами?
Манон заколебалась, услышав горькие нотки в моем голосе.
– Ты говоришь так, будто у нас есть выбор, – еще тише сказала она.
– Где она? Скажи мне, Манон.
– Она убьет нас. – Манон коснулась заживающей раны, и я все поняла. Она не сказала Моргане о нас, позволив ворам сбежать. Манон отступила на шаг и коснулась другой щеки. Свежей раны. – Или это сделают твои охотники.
Внутри у меня все сжалось. Прислушиваясь к каждому шагу, каждому звуку, я последовала за ней, протягивая руку. Предлагая спасение.
– Пойдем со мной. Я никому не позволю причинить тебе боль.
Манон только покачала головой.
– Дракон падет, но все равно мы в меньшинстве. Моргана это знает. Не позволяй ей манипулировать…
Позади хрустнула ветка. Я подпрыгнула, выбрасывая нож назад, но Коко, замахав руками, закричала:
– Это я! Это всего лишь я! Что происходит? Я видела, как ты убежала. Что-то с Ридом? С Бо? Я потеряла его след, и…
– С ними все хорошо. – Я схватилась за грудь, почувствовав вероломное облегчение. – Это Ма-нон. Она сказала… сказала, что…
Но когда я снова повернулась к Манон, ее уже не было. Она исчезла.
На ее месте стояли Жозефина и Николина.
Когда вмешивается бог
Все произошло слишком быстро, уже ничего нельзя было остановить. Зарычав, Коко оттащила меня за дерево, одновременно рассекая себе руку. Упершись спиной в ствол, я ощутила, что кору покрыло нечто теплое и влажное, смешанное со жгучей крапивой, и оно мгновенно расплавило мою броню.
Затем пришла боль. Страшная боль.
Острые ветви пронзили мне руки и ноги, поднимая меня в воздух, как Иисуса на крест. Я попыталась закричать, позвать Клода, Зенну, кого угодно, но шипы уже проникли мне в рот. Они рвали мне губы, щеки, затыкали рот отравленными остриями. Я беспомощно отбивалась, но зубцы и шипы впивались все глубже.
Коко в ужасе потянулась ко мне, но Николина набросилась на нее, хихикая. Коко брызнула кровью ей в лицо, но Николина ударила ее кулаком в грудь. Нет, сквозь грудь. Прямо в сердце. Задыхаясь, Коко вцепилась в запястье Николины, широко раскрыв невидящие глаза.
Николина сжала кулак, и Коко застыла пугающе неподвижно.
– Николина. – Низкий голос Жозефины прорезал ночь. – Хватит.
Николина оглянулась на свою хозяйку, ее смех стих. Они смерили друг друга долгими взглядами, и неохотно Николина убрала руку от груди Коко. Глаза Коко закатились, и она без сознания рухнула на землю.
– Мерзость, – пробормотала Николина.
Жозефина никак не отреагировала. Она лишь смотрела на меня. Уже не так бесстрастно, как прежде.
– Принеси мне ее сердце, – произнесла она леденящие душу слова и кивнула на меня.
Если Николина и поколебалась, если по ее лицу и пробежала тень, это было почти незаметно. Я могла лишь смотреть, обезумев от боли, как она делает шаг в мою сторону. Два. Три. Сердце бешено колотилось, перекачивая кровь Жозефины по моим венам. Ее яд. Я не стану закрывать глаза. Пусть Николина увидит свое отражение в их глубине. Пусть увидит то чудовище, которым она стала, это мерзкое подобие человека, которым она когда-то была: ее собственные черты, черты ее сына, превратившиеся во что-то больное и извращенное. Четыре шага. Кровь Коко все еще капала с руки Николины. Она обжигала ей кожу.
Николина не обращала на это внимания.
Однако на пятом шаге ее взгляд метнулся к Долёру. Река извивалась позади нас через город – та самая река, в которой Архиепископ чуть не утопил меня, река, в которой мы с Ридом произносили наши клятвы. Жозефина проследила за ее взглядом, рыча на что-то, чего я не видела. Я напрягла слух, но за глухим ревом воды ничего не было слышно.
– Ну же, – поторопила Николину Жозефина. – Давай.
Николина поспешно двинулась вперед, но тут же содрогнулась. Ее нога дернулась. Поскользнувшись, Николина неуклюже упала на колени, и замешательство исказило ее ужасное лицо. Замешательство и… и паника. Стиснув зубы, Николина попыталась встать, но ее мышцы свело судорогой. Они восстали против нее.
Я уставилась на нее, не смея надеяться.
– Непослушные, мерзкие… – Каждое слово вырывалось из горла Николины резким выдохом, как будто она испытывала ужасную боль. Она согнулась в три погибели, но все же продолжала ползти вперед, ногтями впиваясь в землю. – Хитрые… маленькие… мышки…
– Бесполезная тварь. – Скривив губы от отвращения, Жозефина пошла ко мне, жестоко пнув Николину под ребра. – Сама все сделаю.
Николина подняла голову с пугающе пустым выражением лица.
В мой первый день в Цезарине бродячий пес забрел на помойку, где я пряталась. Дрожащий и одинокий, он держал в пасти кость. Его единственное сокровище. Я видела, как жестокая девчонка украла косточку у пса, как она била его этой костью. И тогда пес огрызнулся, бросился на нее и укусил за руку. Позже в тот же день – после того как девчонка убежала, плача и истекая кровью, – мужчина, проходя мимо, погладил собаку по голове и дал ей немного калиссонов. Пес побежал за ним домой.
Как бездомная собака на помойке, Николина огрызнулась, вонзив ногти в ногу своей хозяйки.
Жозефина дернулась, словно от неожиданности, и недоверчиво прищурилась. И тут ее глаза расширились от ярости. С диким рычанием она наклонилась и схватила Николину за волосы, дернула ее голову вверх и глубоко вонзила зубы ей в горло. Я ощутила тошноту, услышав, как щелкают и хрустят зубы Жозефины, жадно поглощая пищу – в то время как Николина беспомощно брыкалась. Ее крики перешли в бульканье.
Жозефина вырвала ей голосовые связки.
И даже тогда она не остановилась. Жозефина пила и пила, пока руки Николины не ослабли, а ноги не подкосились. Она пила до тех пор, пока позади нас не раздался всплеск, а потом рокот волн. Послышались боевые кличи. Мимо пробежала обнаженная женщина – ее серебряные волосы развевались, а трезубец сверкал. Я никогда не думала, что буду так рада видеть пятую точку Эльвиры.
Отбросив Николину, Жозефина обернулась с дикими глазами. Кровь хлынула у нее изо рта, но она поймала трезубец Эльвиры прежде, чем та ударила бы ее по голове. Орельен срубил мое дерево одним ударом дубинки. Он поймал меня с удивительной нежностью, а Ласимонн между тем опустился на колени рядом с нами.
– Госпожа передает наилучшие пожелания, – пророкотал он. – Прости. Будет больно.
Он выдернул шипы у меня изо рта, вытащил их из моих рук и ног, а Олимпьенна, Леопольдина и Шабтай набросились на Жозефину. Десятки других мелузин пронеслись мимо и нашли добычу среди деревьев – кровавых ведьм, которые собрались посмотреть на мою казнь.