Вполне возможно, что изначально Нефтида могла рассматриваться как спутница Осириса, но по мере кодификации мифа и всплеска популярности образов Исиды и Осириса в греко-римский период Нефтида стала отходить в тень.
Крылатая Нефтида. Иллюстрация рельефа на саркофаге Рамсеса III, Лувр
Нефтида изображается в антропоморфном облике, а отличительным ее символом является иероглиф, обозначающий дом, который помещается у нее на голове. Он же является иероглифом, с помощью которого выписывается ее имя. Также она могла изображаться с коровьими рогами, между которыми помещался солнечный диск. В особенности это характерно для греко-римского периода, когда образ Нефтиды тяготел к слиянию с Исидой и Хатхор. Нефтида могла принимать образ соколицы, оплакивающей Осириса, или изображалась рядом с его мумией. Как и Исида, она могла иметь антропоморфную форму, но с крыльями. Будучи охранительницей умершего, Нефтида изображалась на саркофагах в том месте, где покоилась голова умершего. Вместе с Исидой она охраняет столб-джед — непременный атрибут Осириса. C периода Нового царства получили распространение пекторали с изображениями Исиды и Нефтиды, стоящих по бокам от столба-джед или приветствующих скарабея Хепри.
Благодаря ассоциации Нефтиды с Хатхор, возникшей в позднее время, древние греки отождествили ее с богиней любви Афродитой. Плутарх же сопоставляет Нефтиду как с Афродитой, так и с древнегреческой богиней победы Никой. Сравнение Нефтиды с Никой объяснить нелегко, но, согласно одной из точек зрения, это могло быть связано с могуществом ее яростного супруга Сета.
Птах
Каноническое изображение Птаха
Один из самых важных богов древнеегипетской религии. Его культ был главным в Мемфисе (от др. — егип. слова «мен-нефер» — «устойчивое и прекрасное») — крупнейшем политическом и религиозном центре страны, располагавшемся на западном берегу Нила и занимавшем центральное положение между Верхним и Нижнем Египтом. Имя Птах по одной из версий переводится как «Скульптор» или «Ваятель» и по нему было образовано одно из обозначений Мемфиса — Хет-ка-Птах («храм ка Птаха»), откуда и произошло древнегреческое название Египта (Αίγυπτος). О происхождении его культа ничего достоверно не известно, но, вероятно, с самого начала Птах был локальным божеством центра, на месте которого позднее возник Мемфис, т. е. теоретически он может восходить ко времени I династии, когда, согласно данным археологических раскопок, и был основан Мемфис. Несмотря на свой статус главного бога столицы эпохи Древнего царства, образ Птаха в этот период не получил широкого распространения. Упоминания о нем в таких религиозных источниках, как «Тексты пирамид» и «Тексты саркофагов», малочисленны, что, по-видимому, вызвано господствующей ролью гелиопольской доктрины, связанной с культом бога Ра (Ра-Атума). Мемфис, несмотря на свой политический статус, тем не менее уступал Гелиополю как религиозный центр и, возможно, был менее древним, чем город Солнца.
Птах и фараон. Иллюстрация рельефа на колонне храма Сенусерта I, Карнак
Образ Птаха начинает занимать важное место в текстах и иконографии с эпохи Нового царства. В правление XIX династии его культ становится одним из основных. Об этом свидетельствует тот факт, что Рамсес II назвал его именем один из четырех корпусов своего войска, отправленного на битву с хеттами при Кадеше[11] Другие три корпуса были обозначены именами Амона, Ра и Сета. Теперь культ Птаха распространился за пределы Мемфиса и почитался во всех крупных центрах, в том числе и в Фивах. Ему было посвящено отдельное святилище в храме Амона в Карнаке, которое продолжало достраиваться и расширяться. Особенно Птаха почитали в Дейр эль-Медине — знаменитом фиванском поселении ремесленников и строителей, в котором жили мастера, работавшие над созданием гробниц в Долине царей и Долине цариц. Здесь Птах выступал как покровитель ремесленников, и к нему обращались как к богу, который «слышит молитвы». Это было связано с тем, что еще с Древнего царства Птах ассоциировался с ремеслами. Верховный жрец Птаха в Мемфисе носил титул «великий начальник ремесленников». Кроме того, некоторые фараоны XIX династии носили имена собственные, посвященные Птаху. Так, например, имя царя Мернептаха переводится как «Тот, кого любит Птах», а Саптаха — «Сын Птаха». Большое внимание уделяют Птаху фараоны Рамсес II и Рамсес III, в храмах которых зафиксирован текст, известный в египтологии под названием «Благословение Птаха» — большая речь, с которой обращается Птах к царям как отец к сыновьям.
Иллюстрация статуи Птаха. Каирский музей
Самую важную роль Птах играл в мифах о процессе творения. В Мемфисе Птах почитался не только как главный городской бог, но и как демиург. Сведения об этом содержатся в т. н. «Памятнике Мемфисской теологии» — религиозном тексте, записанном на граните около 700 г. до н. э., при фараоне XXV династии Шабаке (в египтологии получил название «Камень Шабаки»). Какое-то время считалось, что по своему содержанию он восходил ко времени Древнего царства, однако, вероятнее всего, этот памятник является поздней архаизирующей стилизацией под III тыс. до н. э., и его следует датировать либо временем появления, либо эпохой Нового царства. Согласно этому источнику, Птах является верховным богом, творцом мира, богов и людей. Он создал мироздание с помощью божественного слова, зародившегося в сердце, поскольку по воззрениям древних египтян именно сердце являлось вместилищем мысли. В сердце Птаха появилась мысль о творении, о создании форм, что согласуется с его качествами бога-ремесленника и строителя. Реализовалась она при помощи произнесенного им слова, ставшего источником жизни. Вот как этот процесс описывается в тексте: «Возникла в сердце [мысль] в образе Атума, возникла на языке [мысль] в образе Атума. Велик и огромен Птах, [унаследовавший силу от] всех [богов] и их духов через это сердце… в котором превратился в Птаха, через этот язык… в котором Тот превратился в Птаха. Случилось, что сердце и язык получили власть над [всеми] членами, ибо они познали, что он [Птах] в каждом теле, в каждом рту всех богов, всех людей, всех зверей, всех червей и всего живущего, ибо он мыслит и повелевает всеми вещами, какими желает. Его Девятка богов пред ним в виде зубов и губ. Это — семя и руки Атума, ибо возникла Девятка в виде богов Атума через его семя и его пальцы, Девятка же богов [Птаха] — это зубы и губы в этих устах, называвших имена всех вещей из которых вышли Шу и Тефнут. Девятка создала зрение, слух ушей, дыхание носа, чтобы они осведомляли сердце. Ибо это именно оно выходить всякому знанию, а язык повторяет все задуманное сердцем… И случилось, что было сказано о Птахе: „Тот, который создал Атума и произвел богов“. Это Та-нен создал богов. Вышли из него все вещи: пища и еда, пища богов и все другие прекрасные вещи. И так было найдено и признано, что его сила больше, чем всех других богов. И был Птах доволен после того, как он создал все вещи и все божьи слова. И он родил богов, он создал города, он основал номы, он поставил богов в их святилища, он учредил их жертвы, он основал их храмы, он создал их тела по желанию их сердец»[12].
Прежде всего обращает на себя внимание влияние гелиопольской доктрины на мемфисскую теологию. Возможно, этот трактат был создан мемфисским жречеством как попытка противовеса гелиопольскому сказанию. В данном случае Атум рассматривается не как создатель, а как инструмент творения для Птаха. Кроме того, говорится о двух Девятках (Эннеадах), произошедших из Атума и Птаха. В качестве создателя божеств Птах сопоставляется с богом Татененом (Та-нен в тексте), имя которого означает «поднимающаяся земля». Он являлся персонификацией первого холма, возникшего из безначальных вод в начале творения. Его можно назвать мемфисским аналогом гелиопольского Атума, поднявшегося при создании мира на первобытный холм бен-бен. С эпохи Нового царства Татенен соотносился с Птахом как богом-создателем, но мог также символизировать саму землю Египта или ассоциироваться с богом земли Гебом.
Не трудно усмотреть в мемфисской теологии схожесть с представлениями о древнегреческом Логосе и с библейскими воззрениями на сотворение мира. Как известно, Евангелие от Иоанна начинается следующими словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (гл. 1, ст. 1–3). И далее: «И слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (гл. 1, ст. 14). Что касается учения о Логосе (древнегреч. λόγος — «слово», «речь», «понятие»), то оно разрабатывалось в трудах разных греческих философов, но представление о нем как о том, что было до бога или ассоциируется с самим богом, возникает у древнегреческого философа Гераклита (ок. 544–483 гг. до н. э.), который для обозначения высшего разума выбирает слово «логос». В дальнейшем онтологический смысл логоса разрабатывается в стоицизме, а особенно раскрывается в трудах иудейско-эллинистического мыслителя Филона Александрийского (25 г. до н. э. — 50 г. н. э.), проживавшего в Александрии — центре философии эпохи эллинизма. Его логос трактуется как внутренний разум и замысел мира у Бога, который исходит вовне, творя и одушевляя мироздание. В качестве первичного проявления Бога логос содержит в себе весь мир идей, которые служат образами творения. По-видимому, именно учение Филона оказало воздействие на христианское богословие и отразилось в первых строках Евангелия от Иоанна, которое в большей степени, чем другие Евангелия, содержит в себе следы влияния эллинистической философии. Конечно, представляется весьма соблазнительным допустить влияние египетской религиозной мысли на греческого мыслителя Филона или евангельскую традицию, что и отмечали некоторые исследователи. Правда, проследить это влияние, даже если оно и было, едва ли возможно. Другой вопрос, что идея бо