[113]
Царь Калидона[114] Ойней, отец героя Мелеагра, навлёк на себя гнев великой богини Артемиды. Однажды, празднуя сбор плодов в своих садах и виноградниках, он приносил богатые жертвы богам-олимпийцам, и только одной Артемиде не принёс жертвы.
Покарала за это Артемида Ойнея, послав в страну грозного кабана. Свирепый громадный кабан опустошал все окрестности Калидона. Своими чудовищными клыками он вырывал с корнем целые деревья, уничтожал виноградники и покрытые нежными цветами яблони. Кабан не щадил и людей, если они попадались ему навстречу. Горе царило в окрестностях Калидона. Тогда сын Ойнея Мелеагр, видя общую печаль, решил устроить облаву на кабана и собрал на эту опасную охоту многих героев Греции. Участие в охоте принимали пришедшие из Спарты Кастор и Полидевк, Тесей из Афин, царь Адмет из Фер, Ясон из Иолка[115], Иолай из Фив, Пейрифой из Фессалии, Пелей из Фтии[116], Теламон с острова Саламин[117] и многие другие герои. Явилась на охоту из Аркадии и Атланта, воспитанная в горах и потому быстрая в беге, как самый быстроногий олень. Тотчас же после рождения отец велел отнести её в горы, так как не хотел иметь дочерей. Там, в ущелье, вскормила Атланту медведица, а выросла она среди охотников, поэтому как охотница была равна самой Артемиде.
Девять дней пировали собравшиеся герои у гостеприимного Ойнея, наконец отправились на охоту за кабаном. Окрестные горы огласились громким лаем многочисленных свор собак. Собаки подняли громадного кабана и погнали. Вот показался и кабан, гонимый собаками. Бросились к нему охотники. Каждый из них спешил поразить кабана своим копьём, но тяжела была борьба с чудовищем, не один из охотников изведал силу его страшных клыков. Насмерть поразил кабан своими клыками неустрашимого охотника, аркадца Анкея, который замахнулся на него своей обоюдоострой секирой. Тогда Атланта натянула тугой лук и пустила в кабана острую стрелу. В это мгновение подоспел и Мелеагр и ударом копья убил громадного кабана. Кончилась охота. Все радовались удаче.
Но кому же присудить награду? Много героев участвовало в охоте, многие посылали в кабана свои острые копья. Возник спор из-за награды, а богиня Артемида, гневаясь на Мелеагра за то, что убил её кабана, ещё сильнее раздула распрю.
Эта распря привела, в конце концов, к войне между этолянами, жителями Калидона, и куретами, жителями соседнего города Плеврона. Пока могучий герой Мелеагр сражался в рядах этолян, на их стороне была победа.
Случилось так, что в пылу битвы Мелеагр убил брата своей матери Алфеи. Опечалилась Алфея, узнав о гибели любимого брата, и пришла в неистовый гнев, когда до неё дошло известие, что пал он от руки её сына Мелеагра. В гневе на сына Алфея молила мрачного царя Аида и жену его Персефону покарать Мелеагра. В исступлении призывала она мстительниц эриний услышать её мольбы. Мелеагр разгневался, узнав о том, что мать призывала гибель на него, своего сына, и, удалившись от битвы, печальный, склонив голову на руки, закрылся в покоях жены своей, прекрасной Клеопатры. Лишь только перестал сражаться Мелеагр в рядах этолян, как изменила им удача, побеждали их куреты. Гибель грозила богатому Калидону, который они осадили. Напрасно молили Мелеагра старцы Калидона вернуться в войско, предлагали герою великую награду – не внял он их мольбам. Сам престарелый отец Мелеагра Ойней пришёл к покоям Клеопарты, стал стучать в закрытую дверь и молить сына забыть свой гнев – ведь погибал родной его Калидон, – но и его не послушался Мелеагр. Молили помочь Мелеагра и сестра его, и мать, и любимые друзья, но герой был непреклонен. Куреты между тем уже завладели стенами Калидона, стали поджигать городские дома, желая предать всё огню. Наконец сотряслись от ударов и стены покоев, где скрывался Мелеагр. Тогда юная жена его в ужасе бросилась перед ним на колени и стала молить спасти город от гибели. Она молила его подумать о той злой участи, которая постигнет и город, и побеждённых; подумать о том, что победители уведут жён и детей в тяжкое рабство. Неужели же он хочет, чтобы такая участь постигла и её? Могучий Мелеагр внял наконец мольбам жены: быстро облачился в блестящие доспехи, опоясался мечом, взял в руки свой громадный щит и копьё и, ринувшись в битву, отразил куретов и спас родной Калидон. Но гибель ждала самого Мелеагра. Услышали боги царства теней умерших мольбы и проклятия Алфеи. Пал Мелеагр в битве, сражённый насмерть золотой стрелой далекоразящего бога Аполлона, и отлетела душа героя в печальное царство теней[118].
Кипарис
Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»
На острове Кеос[119] в Карфейской долине жил олень, посвящённый нимфам, и был этот олень прекрасен: ветвистые рога вызолочены, шею украшало жемчужное ожерелье, а с ушей спускались драгоценные подвески. Олень не боялся людей: заходил в дома поселян и охотно протягивал шею всякому, кто хотел его погладить. Все жители любили этого оленя, но больше всех – юный сын царя Кеоса Кипарис, любимый друг стреловержца Аполлона. Кипарис водил оленя на поляны с сочной травой и к звонко журчащим ручьям; украшал могучие рога его венками из душистых цветов; часто, играя, вскакивал, смеясь, ему на спину и разъезжал на нём по цветущей Карфейской долине.
Был жаркий летний полдень; солнце палило; весь воздух полон был зноя. Олень укрылся в тени от полуденного жара и лёг в кустах. Случайно там, где лежал олень, охотился Кипарис. Не узнал он своего любимца оленя, так как его прикрывала листва, бросил в него острым копьём и поразил насмерть. Ужаснулся юный Кипарис, когда увидал, что убил своего любимца, и в горе пожелал умереть вместе с ним. Напрасно утешал его Аполлон: так велико было горе Кипариса, что стал он молить сребролукого бога дать ему грустить вечно. Внял ему Аполлон и превратил в дерево. Кудри его стали тёмно-зелёной хвоей, тело одела кора. Стройным деревом кипарисом стоял он пред Аполлоном; как стрела, уходила его вершина в небо. Грустно вздохнул Аполлон и промолвил:
– Всегда буду я скорбеть о тебе, прекрасный юноша, скорбеть будешь и ты о чужом горе. Будь же всегда со скорбящими!
С тех пор на двери дома, где кто-то умирал, греки вешали ветвь кипариса, его хвоей украшали погребальные костры, на которых сжигали тела умерших, и у могил тоже сажали кипарисы.
Орфей и Эвридика
Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»
Орфей в подземном царстве
Великий певец Орфей, сын речного бога Эагра и музы Каллиопы, жил в далёкой Фракии вместе с женой, прекрасной нимфой Эвридикой. Горячо любил её певец Орфей, но наслаждался счастливой жизнью недолго. Однажды, вскоре после свадьбы, прекрасная Эвридика собирала со своими юными резвыми подругами нимфами весенние цветы в зелёной долине. Не заметила Эвридика в густой траве змею и наступила на неё. Ужалила змея юную жену Орфея в ногу. Громко вскрикнула Эвридика, упала на руки подбежавшим подругам, побледнела, сомкнулись её очи. Яд змеи пресёк её жизнь. В ужас пришли подруги, и далеко разнёсся их скорбный плач. Услыхал его Орфей, поспешил в долину и, увидев холодный труп своей нежно любимой жены, пришёл в отчаяние. Не в силах примириться с этой утратой долго оплакивал Орфей свою Эвридику, и плакала вся природа, слыша его грустное пение.
Наконец решил Орфей спуститься в мрачное царство душ умерших, чтобы упросить владыку Аида и жену его Персефону вернуть ему жену. Через мрачную пещеру Танар прошёл он к берегам священной реки Стикс, но как переправиться на другой берег, туда, где находится мрачное царство владыки Аида? Вокруг Орфея тем временем столпились тени умерших. Их чуть слышные стоны были подобны шороху падающих листьев в лесу поздней осенью.
Вот послышался вдали плеск вёсел – это приближалась ладья перевозчика умерших, Харона. Как только причалил Харон к берегу, стал просить Орфей перевезти его вместе с душами на другой берег, но суровый получил отказ. Как ни молил Орфей, ответ один: «Нет!»
Ударил тогда Орфей по струнам своей золотой кифары, и широкой волной разнеслись по берегу мрачного Стикса волшебные звуки. Своей музыкой очаровал он Харона: слушал тот игру Орфея, опершись на своё весло. Под звуки музыки вошёл Орфей в ладью, оттолкнул её Харон веслом от берега, и поплыла она через мрачные воды Стикса.
Вот пристала ладья к берегу, вышёл Орфей и, не переставая играть на золотой кифаре, направился по мрачному царству умерших к трону бога Аида, окруженный душами, слетевшимися на звуки его музыки.
Приблизившись к трону владыки, Орфей склонился пред ним, сильнее ударил по струнам кифары и запел: о своей любви к Эвридике, о том, как счастлива была его жизнь с ней в светлые, ясные дни весны, которые так быстро миновали. О своём горе, о муках разбитой любви, о тоске по умершей пел Орфей. Всё царство Аида внимало ему, всех очаровала его песня. Склонив на грудь голову, слушал Орфея и сам скорбный бог. Припав головой к плечу мужа, внимала песне Персефона, и слёзы печали дрожали на её ресницах. Очарованный звуками песни, Тантал забыл терзавшие его голод и жажду. Сизиф прекратил свою тяжкую, бесплодную работу, сел на тот камень, который вкатывал на гору, и глубоко-глубоко задумался. Очарованные пением, стояли данаиды, забыв о своём бездонном сосуде. Сама грозная трёхликая богиня Геката закрылась руками, чтобы не видно было слёз на её глазах. Слёзы блестели и на глазах не знающих жалости эриний – даже их тронул своей песней Орфей. Но вот утихают звуки струн золотой кифары, подходит к концу песнь Орфея, подобно чуть слышному вздоху печали, прозвучал последний аккорд.
Глубокое молчание воцарилось кругом. Но вот заговорил бог Аид: спросил Орфея, зачем пришёл в его царство, о чём хочет просить, – и поклялся нерушимой клятвой богов – водами реки Стикс, – что исполнит просьбу дивного певца. Так ответил Орфей:
– О, могучий владыка Аид, всех нас, смертных, принимаешь ты в своё царство, когда кончаются дни нашей жизни. Не затем пришёл я сюда, чтобы смотреть на те ужасы, которые наполняют твоё царство, не затем, чтобы увести, подобно Гераклу, стража твоего царства – трёхголового Кербера. Я пришёл сюда молить тебя отпустить назад на землю мою Эвридику. Верни её к жизни: ты же видишь, как я страдаю по ней! Подумай, владыка, если бы отняли у тебя жену твою Персефону, ведь и ты страдал бы. Не навсегда же возвращаешь ты Эвридику. Вернётся опять она в твоё царство. Кратка жизнь наша, владыка Аид. О, дай Эвридике испытать радости жизни, ведь она сошла в твоё царство такой юной!
Задумался бог Аид и, наконец, ответил:
– Хорошо, Орфей! Я верну тебе Эвридику. Веди её к жизни, к свету солнца. Но ты должен исполнить одно условие: пойдёшь вперёд следом за богом Гермесом, он поведёт тебя, а за тобой будет идти Эвридика. Всё время пути по подземному царству ты не должен оглядываться. Помни! Оглянешься, и тотчас покинет тебя Эвридика и вернётся навсегда в моё царство.
На всё был согласен Орфей, лишь бы скорее отправиться в обратный путь. Привёл быстрый как мысль Гермес тень Эвридики. Хотел Орфей обнять её, но остановил его бог Гермес:
– Орфей, ведь ты обнимаешь лишь тень. Пойдём скорее: труден наш путь.
И они отправились в путь: впереди шёл Гермес, за ним Орфей, а следом – тень Эвридики. Быстро миновали они царство Аида. Переправил их через Стикс в своей ладье Харон. Вот и тропинка, которая ведёт на поверхность земли: круто подымается вверх, неровная, каменистая. В глубоких сумерках едва видна фигура шагавшего впереди Гермеса, но вот далеко впереди забрезжил свет. Это выход. Стало как будто светлее и кругом. Если бы Орфей обернулся, то увидал бы Эвридику. А идёт ли она за ним? Не осталась ли в полном мрака царстве душ умерших? Может, отстала, ведь путь так труден, а значит, обречена вечно скитаться во мраке. Орфей замедлил шаг, прислушался, но было тихо. Да и разве могут быть слышны шаги бесплотной тени? Всё сильнее и сильнее охватывала Орфея тревога за Эвридику, всё чаще он останавливался по мере того как становилось светлее. Теперь ясно рассмотрел бы Орфей тень жены. Наконец, забыв предупреждение Аида, он остановился, обернулся и почти рядом с собой увидел тень Эвридики. Протянул к ней руки Орфей, но быстро удаляться стала тень, а потом и вовсе потонула во мраке. Словно окаменл Орфей, охваченный отчаянием. Ему пришлось ещё раз пережить смерть Эвридики, и виновником её был он сам.
Долго стоял Орфей: казалось, жизнь покинула его; казалось, что превратился он в мраморную статую, – наконец шевельнулся, сделал шаг, другой и пошёл назад, к берегам мрачного Стикса. Надумал он снова молить Аида вернуть ему Эвридику, но не повёз его старый Харон. Напрасно просил Орфей – непреклонен остался перевозчик. Семь дней и ночей сидел печальный Орфей на берегу Стикса, проливая слёзы скорби, забыв о пище, обо всём, сетуя на богов мрачного царства душ умерших, и только на восьмой день решил, наконец, вернуться во Фракию.
Смерть Орфея
Четыре года прошло со смерти Эвридики, но остался по-прежнему верен ей Орфей и не желал брака ни с одной женщиной Фракии. Однажды ранней весной, когда на деревьях пробивалась первая зелень, сидел великий певец на невысоком холме. У ног его лежала золотая кифара. Поднял её певец, тихо ударил по струнам и запел. Вся природа заслушалась дивного пения. Такая сила звучала в песне Орфея, так покоряла она и влекла к певцу, что вокруг него как зачарованные столпились дикие звери, покинувшие окрестные леса и горы. Птицы слетелись слушать певца. Даже деревья двинулись с места и окружили Орфея: дуб и тополь, стройные кипарисы и широколистые платаны, сосны и ели толпились кругом и слушали певца; ни одна ветка, ни один лист не дрожал на них. Вся природа казалась очарованной дивным пением и звуками кифары Орфея. Вдруг раздались вдали громкие возгласы, звон тимпанов и смех. Это киконские женщины справляли весёлый праздник шумного Вакха. Всё ближе вакханки, вот увидали они Орфея, и одна из них громко воскликнула:
– Вот он, ненавистник женщин!
Взмахнула вакханка тирсом и бросила им в Орфея, но плющ, обвивавший тирс, защитил певца. Бросила другая вакханка камнем в Орфея, но камень, побеждённый чарующим пением, упал к его ногам, словно моля о прощении. Всё громче раздавались вокруг певца крики вакханок, громче звучали песни, и сильнее гремели тимпаны. Шум праздника Вакха заглушил певца. Окружили Орфея вакханки, налетев на него словно стая хищных птиц. Градом полетели в певца тирсы и камни. Напрасно молил о пощаде Орфей: его, голосу которого повиновались деревья и скалы, не слушали неистовые вакханки. Обагрённый кровью, упал Орфей на землю, отлетела его душа, а вакханки своими окровавленными руками разорвали его тело. Голову Орфея и кифару бросили вакханки в быстрые воды реки Гебр[120]. И – о чудо! – струны кифары, уносимой волнами реки, тихо звучали, словно сетовали на гибель певца, и отвечал им печально берег. Вся природа оплакивала Орфея: плакали деревья и цветы, плакали звери и птицы, и даже немые скалы плакали, – и реки стали многоводней от слёз. Нимфы и дриады в знак печали распустили свои волосы и надели тёмные одежды. Всё дальше и дальше уносил Гебр голову и кифару певца, пока не оказались они в открытом море, а морские волны не прибили их потом к берегам Лесбоса[121]. С тех пор звучат звуки дивных песен на острове, а золотую кифару Орфея боги поместили на небе среди созвездий[122].
Душа Орфея сошла в царство теней и вновь увидела те места, где искал Орфей свою Эвридику. Снова встретил великий певец её тень и заключил с любовью в свои объятия. С этих пор они могли быть неразлучны. Блуждают тени Орфея и Эвридики по сумрачным полям, заросшим асфоделами. Теперь Орфей без боязни может обернуться, чтобы посмотреть, следует ли за ним Эвридика.