Фактор веры
Фактор (от лат. Factor) — причина, движущая сила какого-либо процесса (англ. factor — агент, посредник).
Я ужасно не любил этот уже набивший оскомину штамп «Ему казалось, что жизнь проходит мимо него». Уверен, что тот, кто вставляет подобные строки в свои книги, внутри себя совершенно уверен, что мимо него-то уж точно никакая жизнь, как раз, не проходит. Если бы он действительно попытался ощутить состояние своего героя, то никогда бы не написал подобной ерунды. Герои дешевых романов, в чьи уста обычно вкладывается эта фраза, на самом деле, чувствуют совсем иное. Уж я-то знаю. Тебе не кажется, что жизнь проходит мимо — она вообще где угодно, но не здесь, не вокруг тебя. Ты словно муха, попавшая в клейстер — можно шевелиться и трепыхаться, но в непродолжительный период до твоей кончины тебя все равно будет окружать все та же липучая гадость, из которой нет шансов вырваться. Эта липкая белесая мерзость — отныне весь твой мир, вся твоя вселенная, а настоящая жизнь — где-то в другой вселенной. Чем больше ты шевелишься, тем глубже увязаешь в этой липкости, как в трясине.
Когда ты еще молод, то, кажется, что это только пока, на время, что ты только разочек окунешься в «нормальную» жизнь, а потом-то уж точно переделаешь ее во что-то уникальное, чему все остальные смогут только завидовать. Чуть позже становится понятно, что вот только тогда-то, в юности, ты и мог вырваться, когда только коснулся этой трясины. Когда еще нет привычной работы, окружения, кредитов и обещаний. С тех пор, чем больше ты погружался в жизнь, тем крепче влипал.
Да, я много раз слышал про кризис среднего возраста, но как назвать то ощущение, которое накатывает в 19 лет и не проходит в течение всей жизни? Причем тут средний возраст?
Я много читал в детстве. Всегда в прочитанных мной книгах, герои, к которым вообще хоть как-то применимо это слово, в своих приключениях посещали множество земель, городов, встречали на своем пути уйму интересных людей. Достаточно рано я ясно осознал, что в этих книгах я был бы не более чем неизвестным крестьянином, из безымянной деревни, которого чуть было не сшибла по пути лошадь главного героя. Человеку типа меня в романах уделялось не более одной строчки. Хоть один автор задумывался, каково живется вот таким, даже не второстепенным, а просто фоновым, персонажам?
Я хожу ежедневно на работу, выбираюсь иногда на выходные в кино или на тусовки с друзьями, и прекрасно понимаю, что именно так и будет протекать моя жизнь в ближайшие лет пятьдесят, аккурат до собственных поминок. Я никогда не был за пределами своего города, не считая шашлыков в ближайшем к городу лесу, и, тем более, никогда не был за границей, но понимаю, что даже если выбью из начальства долгожданный отпуск и накоплю денег, то тривиальная поездка в Турцию в качестве объекта, тщательно опекаемого туроператором, ничуть не изменит ни мой кругозор, ни мою жизнь.
Я даже загранпаспорт сделал когда-то, но так и не решился поехать. Для собственного успокоения я ношу его с собой, надеясь, что может быть когда-нибудь… хотя мозгами понимаю, что никогда. Примерно из тех же предпосылок я когда-то купил абонемент в фитнесс центр, считая, что это изменит мою жизнь, и из теряющего молодость персонажа с появляющимся брюшком я чудесным образом превращусь в подтянутого плейбоя. Однако, нерегулярные посещения спортзала, как выяснилось, очень лихо вписались в окружающую серую действительность и только стали еще одним засасывающим куском трясины.
Обо всем этом я думаю, стоя в очереди в авиакассу за билетами для босса. Еще недавно мне казалось, что я как-то выделяюсь среди остальной сотни сотрудников в отделе и что нужность моей работы достаточно очевидна — и вот меня, вместо заболевшего завхоза, отправляют постоять за билетами, показывая, что правильное мое определение в этом офисе — «мальчик на побегушках». И ничего, ровно ничего не изменится, смени я этот офис на другой. Я стою за билетами в далекое и неведомое место под названием «Гонконг», в котором со стопроцентной вероятностью никогда в жизни не окажусь и о котором знаю только то, что диктовал школьный учитель географии. Потому что во вселенной моей жизни таких мест нет. В ней есть только трясина мутного тошнотворно склизкого киселя, в котором я завяз навсегда.
Я смотрю на пьяного в дым бомжа, мутно взирающего на окружающую его действительность из грязного угла вокзала, и понимаю, что, на самом деле, разница между ним и мной только в чуть более лояльном отношении окружающих. Я также смотрю как где-то, в другой вселенной, происходит чья-то жизнь, не имея возможности принять в ней какое-либо значимое участие.
Не то, чтобы ранее мысли об отсутствии жизни в моей жизни не приходили мне в голову, — я понимаю, что, так или иначе, думал об этом постоянно, но именно в этот момент я осознаю свое место в этом мире. Прилипшая муха. Это ощущение достаточно пронзительно — как игла вдоль всего позвоночника, впивающаяся в мозг. Полагаю, именно в таких случаях другие люди подумывают о том, как бы закончить свою жизнь самоубийством, однако мне, наверное, даже нечего «заканчивать». Я стою ошарашенный и одурманенный этим осознанием собственной ничтожности, словно во сне, наблюдая за тем, как мои руки, вслед за деньгами, суют в окошко кассы вместо паспорта босса мой собственный загранпаспорт.
Где-то внутри мое «Я» съеживается от ужаса и леденящие мурашки, взобравшиеся по спинному мозгу в голову, шепчут мне: «Что же ты делаешь». Но, кто-то еще — тот, кто зачем-то завладел моей головой в данный момент нагибается и спрашивает женщину в окошке кассы: «А нельзя ли билет на сегодня, на ближайший рейс?»
В итоге я с билетами в Гонконг в руках сижу и дрожу от ужаса в зале ожидания аэропорта, пытаясь осознать, что же именно я сделал и, главное, зачем. До начала регистрации на рейс я так и не могу в себе разобраться, равно как и не могу избавиться от липких объятий страха. У меня есть смутное ощущение, что как только я признал, что до сих пор так и не начал жить, и от омерзения отрекся от самого себя, в меня вселился какой-то демон, запустивший во мне программу самоликвидации. У меня липкие ладони и ватные ноги, пульс стучит в ушах. Возможно поэтому, видя мое состояние, пограничник очень долго и пристально изучает мой паспорт, но, все-таки, шмякает в него штамп и отпускает в неизвестное пространство заграницы.
Я так и не выхожу из шокового состояния до самого взлета, а потом, неожиданно для самого себя, забываюсь в спасительном сне. Хотя нельзя исключать вероятность, что я просто потерял сознание. Пришел в себя я только когда меня нежно, но настойчиво теребила стюардесса, приглашая покинуть салон самолета. Я прилетел в Гонконг.
Ощущая в голове странную пустоту и прохладу, я брожу среди ожидающих багаж других пассажиров моего рейса, пытаясь понять: кто он, человек, который прилетает в Гонконг? Настоящий я просто не мог здесь оказаться и сделать то, что я сделал, поэтому, очевидно, что в Гонконг прилетел какой-то другой «Я». Какой он? Деловой господин, в костюме, или расхлябанный турист в отпуске? Стоя перед лентой транспортера, на котором крутятся чемоданы, я думаю о том, с какой сумкой тот, «не совсем Я» мог бы прилететь сюда, и вдруг в этот момент вижу ее. Небольшая черная сумка, которую вполне можно было бы взять и в салон самолета, а не сдавать в багаж. Я чувствую, что мог бы прилететь именно с ней, если бы я был тем человеком, который часто летает в Гонконг. Я беру сумку с транспортера и иду к выходу.
На выходе, неожиданно для себя, я вижу дополнительный контроль багажа — китаянка тщательно сверяет наклейки на чемоданах с билетами, и во мне уже что-то сжимается в ожидании того, что может ждать меня через несколько секунд. Однако, несмотря на отключившийся мозг, мои ноги продолжают уверенно идти к выходу, а руки так уверено катят за собой этот маленький чемоданчик, что китаянка лишь скользит по мне взглядом, вероятно принимая чемодан за ручную кладь, и пропускает к выходу.
Я выхожу в шумный зал, наполненный непривычным душным и плотным воздухом, с которым не справляются даже мощные кондиционеры.
Среди толпы встречающих мой взгляд сразу вылавливает табличку на родном языке. «Mr Алексей Кленов», — отпечатано на картонке, которую держит в руках китаец в идеальном черном костюме и белоснежной рубашке. Именно в этот момент я внезапно понимаю, что, выпрыгнув из своей предыдущей жизни мне теперь просто необходимо найти чью-то иную. Я, с украденным чемоданом, теперь должен украсть чью-то жизнь. Это мой единственный шанс. Уверенно подхожу к обладателю таблички и киваю ему. Китаец моментально расплывается в услужливой улыбке, выхватывает у меня из рук чемодан, и, уверенно расталкивая толпу, пробивает для меня дорогу к выходу.
На парковке меня, оказывается, ждет большая черная иномарка. Я не успеваю увидеть марку, потому что проворный водитель шустро зашвыривает мой чемодан в багажник и успевает распахнуть передо мной дверцу заднего сидения.
Я никогда не ездил в машинах такого класса, тем более на заднем сидении, глядя из тишины салона на проплывающий мимо чужеземный пейзаж через наглухо тонированное стекло. Где-то, внутри себя, я представляю собой сжатую до невозможности пружину, начиненную липким ужасом того, что может ждать меня впереди. Мое воображение рисует передо мной картины одну ужаснее другой — от гонконгской тюрьмы за попытку выдать себя за другого, до российского СИЗО, за кражу денег на авиабилет у собственного босса. Ведь наверняка у настоящего Алексея Кленова есть телефон водителя и вот-вот, не найдя встречающего, он сейчас позвонит ему и мой подлог выяснится.
Однако, кто-то другой во мне наблюдает за происходящим с каким-то очень спокойным любопытством, насыщенным абсолютной пуленепробиваемой уверенностью, что все будет хорошо. Постепенно мои нервы успокаиваются, или, скорее, паника просто затаивается где-то глубоко-глубоко внутри. Когда мы проезжаем несколько рядов колючей проволоки и два КПП с автоматчиками, на каждом из которых офицер внимательно изучает документы у водителя, удостаивая меня лишь коротким взглядом, я уже не паникую. Все просто чудесно. Я попал как муха в мухоловку. «Или как муравьед в муравейник» — говорит мой новый внутренний голос.